Лето придёт во сне. Приют

Я впала в минутное замешательство, подумав, что Яринка имеет в виду рабочих, подрезающих лестницы, но потом сообразила, что речь о взрослых нашего приюта, придумавших такую подлость.

– Не свернут. – Я прикинула расстояние от земли до нижней ступеньки лестницы. – Если, слезая вниз, повиснуть на руках, то до земли совсем недалеко.

– Взрослому недалеко, – поправила Яринка. – А совсем маленьким?

– Ну, наверно, их больше заботит, чтобы девочки не встречались с мальчиками, чем переломанные ноги какой-то мелюзги.

– Когда я только попала сюда, – Яринка зачерпнула со спинки скамьи горсть снега и стала катать из него снежок, – рассказывали, как одна девочка повесилась в раздевалке. Её арестованных родителей казнили, и она узнала об этом. Потом в раздевалку все боялись ходить поодиночке, говорили, что она может опять оказаться там. Висеть среди одежды.

Мне стало зябко. Но о таком случае я услышала впервые.

– Когда это было?

– Точно никто не говорил. Когда-то давно.

– Так, может, это неправда? Ну, вроде той истории про гроб на колёсиках.

– Гроб на колёсиках – детская страшилка. А это…

Яринка не договорила, но я и так поняла. Даже если случай с повесившейся девочкой был одной из приютских легенд, но такое легко могло и может случиться. И никакие камеры или обрезанные лестницы не помогут, если кто-то из детей не захочет больше оставаться здесь.

– Люду и Сашу завтра хоронить будут, – сказала Яринка и запустила полурастаявшим снежком в сторону школьного крыльца.

– Кого? – спросила я, прежде чем догадалась, что так звали погибших девушку и парня.

– Семнадцатые группы поедут на похороны. И Нюра, – сообщила подруга. – А отпевать не будут.

– Ну и пошли они все… – Я вспомнила растерянного батюшку Афанасия и разозлилась. – Правильные, тоже мне! Мне кажется, мёртвым вообще всё равно, отпевают их или нет.

– Мёртвым, конечно, всё равно, – мудро рассудила Яринка. – Но это делается не для мёртвых. Или не делается. Они думают, что другие не станут вешаться и прыгать с крыш, если будут знать, что их потом не станут отпевать и они не попадут в рай. Такая глупость…

С этим я не могла не согласиться. Вообще, чем дольше здесь жила, тем меньше понимала, как могут взрослые и, на первый взгляд, вполне разумные люди соблюдать все эти дурацкие правила? Как они не видят, что это чистой воды надувательство?

– Схожу до церкви – Я поднялась. – Спрошу, как Нюра.

Яринка вяло кивнула, катая в ладонях новый снежок.

Но церковь была лишь предлогом, чтобы уйти от подруги, на самом деле я хотела обойти все здания приюта и посмотреть, где ещё есть пожарные лестницы. Нет, не надеялась, что какую-то из них забыли обрезать, и сама ещё толком не знала, зачем мне это нужно, но в подсознании толкалась некая догадка, беспокойный зуд. И чтобы его унять, мне и требовалась эта прогулка.

Прогулка ничего не дала. Лестницы на обоих корпусах, школе, администрации и больнице были срезаны примерно на высоте двух с половиной метров – не дотянуться, не допрыгнуть. И не нашлось рядом с ними ни деревьев, ни выступов на стенах. Я приуныла. Яринкина идея с вылазкой на крышу пришлась мне очень по душе, было в ней что-то символичное – подняться над приютом, обрести пусть краткую, но свободу на высоте и просторе. И отказываться от неё теперь было горько и обидно.

Чтобы моё шатание не оказалось совсем уж бесцельным, я решила всё-таки наведаться в церковь, спросить, когда теперь будут занятия в хоре. Но обнаружила там только грустного батюшку Афанасия, шепчущего что-то перед одной из икон. Он заметил меня не сразу, а когда заметил, сказал только, что сегодня Марфы Никитовны не будет, после чего вернулся к молитве.

А я продолжала стоять.

Стояла и смотрела на узкую винтовую лестницу, ведущую вверх от закутка за клиросом. Подниматься по ней мне не доводилось, но я не раз видела, как это делал батюшка Афанасий, когда приходило время бить в колокола…

…Я нашла Яринку там же, где оставила. Подруга сидела на скамейке, нахохлившись, втянув голову в плечи и спрятав ладони подмышками.

– Холодно? – Я плюхнулась рядом.

Она кинула на меня сонный взгляд:

– Скучно.

– Сейчас будет весело, – пообещала я и, дождавшись, когда в Яринкиных глазах разгорится огонёк интереса, сообщила: – Я нашла место, где можно встречаться по ночам.

С подруги слетело оцепенение, она встрепенулась, как птичка, собирающаяся взлететь.

– Где?

– В церкви, – ответила я и сполна насладилась немой сценой.

Добрую минуту Яринка таращилась на меня, словно пытаясь понять, действительно ли перед ней моя скромная персона, или же неожиданная галлюцинация. Потом осторожно переспросила:

– Где-где?

– В церкви, – не без удовольствия повторила я и, не желая больше мучить подругу неизвестностью, объяснила: – Я же по вечерам хожу на спевки. Мы там, бывает, до самого ужина сидим, а на ночь церковь запирает Марфа Никитовна. И если я с вечера незаметно открою окно и оставлю его так – прикрытым, но не защёлкнутым, то мы потом сможем с улицы забраться внутрь. И даже подняться наверх, на колокольную площадку, смотреть на звёзды.

И снова Яринка молча глядела на меня, но на этот раз совсем по-другому – недоверчиво и восхищённо. А потом порывисто обняла, чуть не повалив на скамейку.

– Дайка, да! Да-да, это будет супер! Это же…

Она не нашла слов и за неимением их просто ещё крепче сжала меня в объятиях. Но я не нуждалась в словах, и без того прекрасно зная, что чувствует подруга. Сама чувствовала то же самое, когда, словно оглушённая, вышла из церкви, не глядя под ноги. Столько времени идеальное место для тайных встреч было у меня под носом, сколько раз мы могли бы увидеться там с Дэном, вместо того чтобы ограничиваться короткими сухими записками! Но это сожаление лишь скользнуло по краешку сознания и исчезло – я не хотела думать об утраченных возможностях, меня переполнял восторг при мысли о предстоящих. Отдельное удовольствие доставляла дерзость этой затеи, которая могла бы соперничать с Яринкиной летней выходкой в корпусе мальчишек. Разве взрослым придёт в голову искать нарушителей в церкви? Предположить, что кто-то из воспитанниц осмелится использовать дом Божий для того, чтобы тайно там встречаться? Да никогда!

Яринка думала о том же, потому что, наконец, выпустив меня из объятий, лихорадочно забормотала:

– Никто не догадается, даже не подумает! Это же можно хоть всю ночь сидеть… и обходить камеры почти не придётся, церковь ближе, чем лес! Дайка, ты чокнутая!

Я зарделась от гордости – вот уж не думала, что услышу от Яринки слова, которые обычно сама говорю ей.

Готовящаяся авантюра подняла нам настроение на весь оставшийся день. Мы ещё не знали, когда собираемся воплотить её в жизнь, и не обсуждали деталей, просто наслаждались самим фактом обладания новой тайной. Воодушевлённая ею, я даже подстерегла возле администрации Марфу Никитовну и спросила, когда у нас теперь будут занятия в хоре.

– После похорон, Дашенька, – ответила она, погладив меня по щеке. – Послезавтра. Надо помочь Нюрочке справиться с бедой, отвлечь её.

Я подумала, что вряд ли занятия музыкой, да ещё в церкви, которая отвернулась от её горя, помогут Нюре, но послушно кивнула:

– Я обязательно приду.

Конечно приду. Мне ведь надо разведать, какое окно лучше открыть и как сделать это незаметно для других. О том, что последует, если мы будем пойманы на месте преступления, я не думала. По сравнению с тем, что Дэн не выходит на связь, это казалось сущим пустяком. И предстоящая вылазка теперь была единственным, что меня радовало, поэтому от неё я бы не отказалась ни под каким предлогом.

Прощание с усопшими прошло более чем скромно. Гробы привезли и поставили перед школой, так чтобы все желающие могли к ним подойти. И подошли многие, правда, большинство, подозреваю, сделало это скорее из любопытства, чем желая проститься с усопшими. Мы с Яринкой подходить не стали, посмотрели издалека на восковые лица, на прислонённые к гробам венки и вернулись в дортуар. Скоро туда вернулись и Зина с Настусей. О погибшей девушке и её парне мы по молчаливому согласию больше не разговаривали, чтобы опять всё не закончилось ссорой. Но я знала, что своего мнения они не изменили, как и мы своего. Что бы кто ни говорил о грехе прелюбодеяния и самоубийства, но мне пара погибших влюблённых казалась куда более заслуживающей уважения, чем все наши правильные учителя и воспитатели вместе взятые.

На следующий день после полдника я явилась в церковь и там узнала ещё одну печальную новость. Нюра передумала становиться певчей и больше не будет заниматься с нами.

– Я только надеюсь, что это временное решение, – сказала расстроенная Марфа Никитовна. – Нюра сейчас не в себе из-за смерти сестры, и это нормально. Нужно дать ей время.

Но я почему-то была уверена, что решение Нюры – окончательное. Сомневалась я и в том, что она по-прежнему хочет после приюта уйти в монастырь, чтобы посвятить свою жизнь Богу. И тут я её прекрасно понимала.