Лето придёт во сне. Приют

И Зина коротко отозвалась:

– Люди говорят.

Сплетни и слухи в приюте разлетались совершенно непостижимым образом. Как ни пытались взрослые скрыть тот или иной инцидент, но он моментально становился достоянием общественности, причём в мельчайших подробностях и с такими далеко идущими выводами, которых не могли сделать иные воспитатели. Взять хотя бы тот случай, когда Яринка пририсовала мозаичному Иисусу недостающие части тела. Несмотря на то что произошло это в корпусе мальчишек, к вечеру каждая девочка из самой младшей группы уже знала о том, что находится у мужчин в штанах.

Поэтому слова Зины меня не удивили и почти не вызвали сомнений в их правдивости. Но не Яринку.

– Слушайте больше! – фыркнула она, а потом сказала такое, за что была бы порота розгами, присутствуй здесь кто-нибудь из взрослых: – И вообще, беременна или нет, никого не касается!

Теперь настала очередь Настуси ошеломлённо моргать.

– Как это не касается… она же…

– Ну что, что? – подначивала Яринка. – Если она и забеременела от того парня – это только их дело!

Настуся, наконец, собралась с мыслями и почти закричала:

– Из-за таких вот потом обо всех девушках плохо думают! Она опозорила приют! Она спуталась с парнем, а они даже не были помолвлены! А ещё она убила своего ребёнка, покончила с собой, зная, что беременна! Она такая же, как те, кто убивают детей во чреве! Её отпевать – грех! Шлюха и убийца!

Я не переставала изумляться – скажи мне кто-нибудь час назад, что я услышу подобное от Настуси, от нашей скромницы, вздрагивающей от слова «чёрт» – ни за что бы не поверила. Я вообще сомневалась, что она знает, откуда берутся дети, и уж тем более не могла представить, что ей известно про такие вещи, как искусственное прерывание беременности.

Яринка тоже выглядела ошарашенной, но от этого не менее злой. Она непримиримо процедила сквозь зубы:

– Вот как ты заговорила? А как насчёт «не суди»?

– А я и не сужу, – вдруг совершенно спокойным голосом отозвалась Настуся. – Я просто говорю правду.

Но моя подруга от этого завелась ещё больше:

– Значит, шлюха?! А ты сама у нас как появилась на свет, а? Кто же тогда твоя мама?

Настуся слегка побледнела, но ответила сразу:

– А я мать и не оправдываю. Она получила по заслугам за свой грех. Но она хотя бы родила меня, не стала губить в утробе.

Яринка зло рассмеялась:

– А, так тебе и собственную мать не жалко? Правильно, чего шлюх жалеть!

На щеках Настуси вспыхнули пятна румянца, она прикусила губу. Но ответила ровно:

– Да, моя мама – шлюха. Как и твоя.

Глава 12

Дух бунтарства

– Да, моя мама – шлюха, – сказала Настуся. – Как и твоя.

Дальнейшее произошло очень быстро, но от этого не менее некрасиво.

Яринка прыгнула с подоконника, как прыгает с дерева пантера на свою жертву. И роль жертвы, как и следовало ожидать, она отвела Настусе. Стул, на котором та сидела, опрокинулся, и обе девочки покатились по полу. У худенькой и маленькой Настуси не было никаких шансов против моей сумасбродной подруги, и, понимая это, я, одновременно с Зиной, бросилась вперёд, к сопящим на полу сплетённым телам. Но если в мои намерения входило разнять дерущихся, то Зина шла на подмогу Настусе в неравной схватке. И прежде чем я поняла, что в дортуаре вместо двух дерущихся оказалось уже трое, она вцепилась Яринке в волосы, одновременно норовя попасть коленом в лицо.

Ох, зря…

В Маслятах дети обычно жили дружно, но как и в любом коллективе – без конфликтов тоже не обходилось. И в младшем возрасте частенько эти конфликты разрешались потасовками, что, однако, не мешало нам почти сразу мириться. Поэтому в таких делах я поднаторела, в отличие от той же Зины, выросшей в приюте под строгим присмотром учителей и воспитателей.

От звонкой затрещины Зина не удержалась на ногах и повалилась на пол, выпустив Яринкины волосы. Я прыгнула сверху. Когда противник уже под тобой, тут главное – не дать ему опомниться, и мною на лицо и голову Зины был обрушен град мелких ударов. К счастью, на тот момент я не успела потерять контроль над эмоциями, поэтому била не кулаками, а раскрытыми ладонями. Но Зине хватило и этого. После нескольких неудачных попыток достать меня в ответ, она начала закрываться руками и скулить. Ударив ещё несколько раз для закрепления успеха, я вскочила и бросилась на помощь Яринке. Но ей моя помощь не требовалась – поставив колено Настусе на поясницу, подруга прижимала её лицом к полу и шипела:

– Извиняйся! А ну извиняйся!

На тот момент я была уже злая как чёрт, понимала весь идиотизм того, что мы творим, поэтому церемониться не стала, а схватив Яринку под мышки, просто сдёрнула её с Настуси и толкнула на пол. Та вскинулась, порываясь вскочить, но, увидев меня, осталась сидеть на месте, тяжело дыша и сверкая глазами.

Настуся всхлипывала, сжавшись в комочек. Зина трясущимися руками ощупывала лицо. Стул валялся на полу, со стола слетели тетрадки, ручки и планшеты. Если ещё вдобавок кто-то слышал наши вопли…

– А ну вставайте все! – прошипела я и, подавая пример, кинулась собирать с пола разбросанные вещи. – Сейчас Агафья придёт!

– Пусть придёт, – проскулила Настуся. – Пусть видит, какие вы… что вы… чокнутые!

Яринка хладнокровно поднялась на ноги, вернула стул в вертикальное положение и насмешливо ответила:

– Ага, пусть. Думаешь, она станет разбираться? Ввалит всем, а я ещё не забуду рассказать ей, какие ты у нас, оказывается, слова знаешь.

– Я правду сказала!

– Ты ругалась! И на кого?! На погибшую девушку и на собственную мать! Уж не грех ли это – плохо говорить о мёртвых и родителях? Может, спросим у батюшки? Епитимью тебе пропишет.

Настуся перестала размазывать слёзы по щекам и, кажется, призадумалась. Пользуясь моментом, я решила внести свою лепту:

– И правда, Насть, ты сейчас сама хороша! Гордыня – тоже смертный грех, помнишь? Нельзя никого судить.

Настуся промолчала, но что-то подсказало мне, что мои слова попали в цель. Зато заговорила Зина:

– Ты бешеная дикарка! Если у меня будут синяки на лице, я тебя… в окно вышвырну!

Совершенно неожиданно эти слова показались мне очень смешными. Я хихикнула, прижала ладонь ко рту, глянула на Яринку – она тоже улыбалась. Зина непонимающе уставилась на нас.

– Ты сама виновата, – ответила я ей. – Набросилась на Ярину.

– Она била Настусю!

– Настуся обозвала мою маму!

– Ты первая обозвала мою маму!

– Про свою маму ты сказала, что она – шлюха, а не я!

Поняв, что вот-вот всё это выльется в новую драку, я набрала в грудь воздуха и как можно более грубым голосом рявкнула: