Лето придёт во сне. Запад

Надо отдать должное Михаилу Юрьевичу: когда он вник в суть дела, то не стал тратить время на ругань в адрес Яна и Иги. Вместо этого, после короткого молчания, сухо сообщил, что, коли мы уже движемся в нужную сторону, задание остаётся в силе, с той лишь разницей, что теперь в целях нашей же безопасности кое-какие детали поездки изменятся. И мы будем узнавать о каждом своём следующем шаге поэтапно. Тут никто не посмел возразить, хоть и поняли, что это означает, по сути, движение вслепую. Но разве можно было теперь винить Михаила Юрьевича за утерю доверия к нашей команде?

Первые инструкции мы получили сегодня же вечером. Точнее, получил их Белёсый, поскольку сейчас и в дальнейшем Михаил Юрьевич пожелал общаться только с ним. Мотивы такого решения остались для всех загадкой, но сам Белёсый не скрывал самодовольства, когда протянул руку за единственным в нашем распоряжении телефоном. Он улыбался, пряча гаджет в карман, а я готова была топать ногами от досады – ведь теперь шансы избавиться от этой бледной занозы таяли на глазах.

И не я одна была недовольна таким распределением ролей. До сих пор мы привыкли считать Дэна нашим негласным лидером. Это никогда не обсуждалось, но казалось естественным и правильным. Видеть же в этой роли Белёсого не хотел никто. И в знак протеста на вечернем совете было решено всем обзавестись своими телефонами, чтобы быть на постоянной связи друг с другом, а в случае нужды дозвониться до Михаила Юрьевича напрямую, без ненужного нам посредника. Кое-какие деньги в нашем распоряжении были: Дэн получил их на дорожные расходы вместе с паспортами.

– Должно хватить, – успокоил он меня. – Мы возьмём самые простенькие трубки.

– Для Бранко тоже? – Я вспомнила, что посулила сербу, когда уговаривала отправиться с нами. Если получится исполнить обещание и дать ему возможность поскорее связаться с Доннелом, то хоть на этот счёт моя совесть будет спокойна.

– Для всех, – кивнул в темноте Дэн, – Это необходимо на случай, если мы вдруг окажемся оторваны друг от друга. А такое очень даже возможно.

– Почему ты так думаешь?

Дэн помолчал, посопел, но всё-таки ответил, понизив голос почти до предела слышимости:

– Не нравится мне, что Яну и Иге оставили их настоящие имена. Юрьич обмолвился, что это понадобится, чтобы направить погоню по ложному следу, а значит, ребятам, скорее всего, придётся ехать куда-нибудь отдельно от нас. Я вообще подозреваю, что до конечной цели должна будешь добраться только ты.

Я ошарашенно молчала. Удивило даже не то, что нас используют втёмную, словно пешки в некоей игре, а то, что Дэн понимает это, но всё равно едет.

– И что делать? – потерянно спросила я, не найдя других слов.

– То, что должны, – просто ответил друг. – То, что скажут.

Белёсый у себя на верхней полке громко всхрапнул, словно соглашаясь с этими словами.

– Но, Дэн, – я всё ещё не понимала, куда он клонит, – разве ты не хочешь знать, к чему нас всё это приведёт? Почему мы должны делать только то, что скажут? Мы же можем поставить Михаилу Юрьевичу условие – либо все мы до конца вместе и не расстаёмся, либо пусть посылают кого-нибудь другого!

– Я не стану этого делать, – так же спокойно, но непоколебимо ответил Дэн.

– Почему?! – Я забыла, что нужно говорить шёпотом, и почти вскрикнула, отчего Белёсый снова всхрапнул и заворочался во сне.

Мы подождали, пока он затихнет, и это дало мне немного времени, чтобы начать самую малость понимать позицию друга.

– Ты что же, – теперь я шептала еле слышно, – готов… как там сказал Михаил Юрьевич? Ставить общие интересы выше своих?

Мои волосы шевельнулись от лёгкого дуновения, и я поняла, что Дэн беззвучно смеётся в темноте.

– Эх, Малявка! – Его губы почти касались моего лба. – Я даже завидую твоей способности жить одним моментом. Ты не заглядываешь вперёд, не интересуешься ничем, что не касается тебя напрямую. Это, наверно, здорово. Для тебя. Но ответь: ради чего, начиная с приюта, мы всё это затеяли? Для чего были запрещённые книги, прогулки, стрельба из рогаток, ваш с Яриной побег? Разве мы с тобой не говорили о том, как хотим всё изменить? И что для этого нужно найти тех, кто думает так же, как и мы? Других.

Мне очень не хотелось отвечать. Я понимала, что мой ответ разочарует Дэна, возможно, даже оттолкнёт, но промолчать, а тем более соврать, тоже не могла.

– Я хотела только убежать на Запад, как сказала мне моя мама. Я всё делала лишь для этого.

– Знаю. – Как ни странно, голос Дэна звучал по-прежнему доброжелательно. – Но тогда ты была ребёнком. Сейчас тебя, конечно, тоже нельзя назвать взрослой, но неужели ты с тех пор совсем не стала мыслить иначе?

– Стала, – ответила я, но, прежде чем Дэн успел обрадоваться, пояснила: – Раньше я хотела попасть туда, где мне будет хорошо. Теперь хочу найти родителей, потому что с ними мне будет хорошо везде. Остальное меня не волнует.

– И ты никогда не думала, что, вместо того чтобы бежать туда, где будет хорошо, можно сделать так, чтобы хорошо было здесь?

Я вспомнила Оазис. Бетонный пирс, к которому день и ночь причаливали юркие катера и белоснежные яхты, сходящих с трапов богато одетых гостей – сильных мира сего, высаживающихся на этот не отмеченный ни на одной карте остров, чтобы вкусить удовольствий, запрещённых там, откуда они приплыли. И чтобы потом, вернувшись, делать вид, будто свято придерживаются той лживой морали, что навязывают народу. И ответила на вопрос Дэна:

– Я не верю, что здесь может быть хорошо.

– А вот это зря, – серьёзно шепнул он. – В истории хватает примеров, когда люди заставляли меняться мир вокруг себя. Главное – поверить, что это возможно. Русь была когда-то страной свободных людей, не слушающих поповские россказни. Она снова может стать такой, и тогда нам не понадобится никуда бежать.

– И сколько на это уйдёт времени? Мы не доживём.

– Ещё как доживём! Революции свершаются мгновенно, в этом их притягательность для народа.

– Так всё-таки революция?! – не спросила, а скорее утвердила я для себя.

По голосу Дэна было слышно, что он поморщился.

– По сути, да, но мне не нравится это слово: напоминает ту революцию, которая привела ко всему этому мракобесию, – Христианскую. Я предпочитаю говорить – восстание. Ведь мы просто хотим вернуть то, что было раньше.

– И поднять железный занавес? – задавая этот вопрос, я почему-то думала про Ральфа Доннела. Ральфа, который сейчас не может попасть на Русь.

– Желательно, хотя пока думать об этом слишком рано, – ответил Дэн и дунул мне в переносицу. – Но боюсь, пройдёт много времени, прежде чем остальной мир снова сможет принять нас.

Мы замолчали, вслушиваясь в мерный стук колёс. Вагон покачивало, Дэн ровно дышал в каких-то миллиметрах от моего лица, и это было так удивительно не похоже на всё, что происходило в последние дни, что казалось почти нереальным, а оттого – несерьёзным. Не хотелось думать ни о каких важных делах, не хотелось ни беспокоиться о завтрашнем дне, ни тем более определяться в своём отношении к грядущей революции или восстанию, как это ни назови. А хотелось мне спать. И ещё, где-то в глубине души, чтобы Дэн обнимал меня, пока я сплю.

Он, словно услышав эту потайную мысль, придвинулся ещё ближе, хотя казалось, что ближе уже невозможно, но не обнял меня, как я ожидала, а попросил едва слышно:

– Будь с нами, Дайка. Со мной.

Сон уже забирал меня в мягкие кошачьи лапы, но я нашла в себе силы пробормотать:

– Я же ничего не знаю. Я даже не знаю, кто вы… другие?

– Мы – Летние, – ответил Дэн, и сон отпрянул, уступая место удивлению. Я даже приоткрыла глаза, хоть и не увидела в темноте лица друга.

– Кто?

И он торопливо, словно боясь, что я усну, не дослушав, начал говорить:

– В прошлом веке была такая книга – «Рассказ служанки», я хотел достать её для вас с Яринкой, тогда, в приюте, но не сумел. Эта книга ещё до Христианской революции не всем нравилась. Так вот, в ней написано, как будто то, что сейчас творится у нас, произошло на Западе. Смешно, правда? И там тоже появилось сопротивление, подполье, и вот они называли себя «Мой день».

– Почему?

– Не помню. Я эту книгу прочитал сразу после того, как меня вытащили из колонии, а я вообще плохо помню что-то из того времени.

Вот теперь сон слетел с меня окончательно. Колония! Колония для несовершеннолетних, куда Дэн попал по моей вине! Из-за того, что я не была достаточно осторожна и позволила Агафье узнать о нашей дружбе. А теперь, когда, спустя столько времени и столько событий, мы наконец-то сумели воссоединиться, я даже не спросила о том, как жил всё это время тот, кого я считала своим лучшим другом…

Краска бросилась мне в лицо, и я порадовалась тому, что в темноте Дэн не может этого видеть. Да что со мной случилось? Почему счастливая весточка о живых родителях превратила меня в эгоистичную дрянь, равнодушную к самым близким людям?!

А Дэн продолжал говорить, не подозревая о захлестнувшей меня волне стыда и раскаяния:

– Для наших эта книга много значит – слишком уж похожи истории. Как некий знак, понимаешь? И однажды кто-то решил тоже использовать слова «Мой день» в качестве пароля. Потом настало время пароль менять, и «мой» заменили на «летний», и уже этот пароль продержался долго. И так совпало, что в то время нашим очень везло, этот пароль стал чем-то вроде талисмана, счастливой звезды! Постепенно мы и себя начали называть «Летний день», а позже просто Летними.