Лето придёт во сне. Приют

Настуся крутилась вокруг Яринки, восторженно повизгивая, как если бы та была новогодней ёлкой, а я спустилась, не сводя глаз с чудного наряда.

– Когда ты успела? Тут же, наверно, работы…

– Не-а. – Яринка снова вернулась к зеркалу, критически оглядывая творение своих рук. – Это только так кажется. Помнишь, я тебе говорила, что теперь буду шить халат? Так вот это он.

Я недоверчиво уставилась на фантастический наряд подруги. Халат?

– Сейчас покажу. – Яринка принялась торопливо расстегиваться, демонстрируя нам изнанку вещи.

И мы увидели, что это действительно простенький халат, на который густо нашиты вырезанные в форме листьев обрывки зелёной материи. Они были небрежно примётаны широкими стежками такой же зелёной нити, так что кончики оттопыривались и торчали в разные стороны, наползая друг на друга, но именно это придавало костюму шикарный вид. Как будто кто-то швырнул в мою подругу охапкой листвы, которая чудесным образом превратилась в зелёное платьице. Крылышки объяснялись ещё проще – на каркас из тонкой проволоки был натянут полупрозрачный тюль.

– И кто ты у нас? – донёсся с постели сонный голос Зины, разбуженной нашими голосами.

– Я – фея! – гордо ответила Яринка и сделала что-то вроде неуклюжего реверанса.

Зина спустила ноги с кровати и критически прищурилась:

– Слушай, фея, а тебе не кажется, что твоё платье слишком короткое? Это такая выкройка была?

Мы с Настусей торопливо отступили на несколько шагов, окидывая Яринку взглядом с головы до ног. Та немного смешалась.

– Нет, выкройка была стандартной длины, это я немного укоротила. Но ведь незаметно, да? Я по низу листьев нашила.

Зина скептически хмыкнула, а Настуся испуганно призналась:

– По-моему, всё-таки заметно.

Я согласилась с ней. По правилам приюта ноги девочки обязательно должны быть закрыты ниже коленей. А у нового Яринкиного наряда примётанные по низу подола листья едва скрывали коленную чашечку до середины.

Яринка на миг призадумалась, потом махнула рукой:

– Да ладно, это же всего на один день! Никто не заметит.

Когда мы явились в столовую на завтрак, костюм феи вызвал фурор. Девочки (и наши ровесницы, и из старших групп) обступили Яринку, вертели как куклу, засыпали вопросами, щупали листья и крылья. Галдёж продолжался до тех пор, пока на всех не рявкнула повариха с раздачи. Тем не менее Яринка уселась за стол крайне довольная произведённым эффектом, и предвкушающая предстоящий день.

К сожалению, он оказался не таким, как она себе представляла.

Позавтракав, мы отправились на уроки, и на улице моя подруга не привлекла ничьего внимания, поскольку в зимнюю форму воспитанниц входили длинные пальто, закрывающие фигуру до середины голени. А вот в школьном коридоре среди одетых в коричневые платья учениц Яринка бросалась в глаза, как первая зелёная травинка на фоне бурой прошлогодней листвы. На неё удивлённо оглядывались, перешёптывались. Нет, появление в школе ученика, одетого не по форме, не удивляло – все помнили про право именинника раз в году весь день ходить нарядным. Но готова спорить, что таким образом не наряжался ещё никто.

Первым по расписанию шло, как обычно, слово божье, и мы стояли перед классными дверями, ожидая преподавательницу, когда нелёгкая принесла Агафью.

Девочки одиннадцати лет, на взгляд воспитателей, уже достаточно взрослые для того, чтобы не следить за каждым их шагом. Поэтому участие в нашем приютском быте Агафья принимала обычно с обеда, но сегодня что-то заставило её прийти проверить своих питомиц перед началом учебного дня. Деревянными шагами, поджав губы, она двигалась по коридору, издалека выделив Яринку на нашем однотонном фоне. С её приближением вокруг постепенно нарастала тишина, девочки прекращали разговоры, машинально распрямляя спины, поправляя платья. И когда воспитательница, наконец, возвысилась над нами, стало совершенно тихо.

– Донаева, что это? – Агафья обронила всего три слова, но ближайшие к Яринке девочки поспешно отступили в сторону, словно боясь заразиться чем-то навлекающим воспитательский гнев. Я их понимала – обращаться к воспитаннице вот так – по фамилии, Агафья начинала только в крайне напряжённые моменты. Но Яринка подняла на неё глаза спокойно, без страха, даже с лёгким удивлением.

– У меня сегодня день рождения, сударыня.

– Это я прекрасно помню, – отчеканила Агафья. – Я спрашиваю, что на тебе надето?

Подруга отступила на шаг, словно желая лучше продемонстрировать свой наряд.

– Это я сшила на продлёнке у Варвары Петровны, – ответила она без тени беспокойства. – Специально к сегодняшнему дню.

– Что. Это. Такое?! – повысила голос Агафья, и вот тут Яринка стушевалась. Опустила голову, затеребила один из листочков на подоле.

– Я… сударыня, не понимаю, о чём вы спрашиваете.

– Я спрашиваю, что это за ужасная вещь? Ты решила в свой день рождения нарядиться кикиморой? Ты выглядишь распутно, у тебя все ноги на виду!

Ноги у Яринки, строго говоря, были не на виду, а под коричневыми шерстяными колготками школьной формы, но гнева Агафьи это не смягчило:

– Посмотри на себя! Мало короткого подола, но ты ещё решила походить на лешего? Что за наряд?!

– Это не леший… не кикимора, – забормотала Яринка, – Это фея. У нас дома был диск с мультиком про фей, и вот у них… там… такие же платья. Ещё короче даже.

– То есть мы должны сказать спасибо за то, что ты совсем не оголилась? Мультик про фей, значит? Я всегда говорила, что все эти мультфильмы, понавезённые из-за границы, давно пора запретить – они развращают наших детей. Вот вам наглядный пример!

На Яринку было жалко смотреть – она стояла, втянув голову в плечи, такая неуместно яркая перед одетой во всё серое воспитательницей. Я почувствовала болезненное желание хоть как-то защитить подругу, отвлечь часть внимания Агафьи на себя.

– Сударыня, – я придвинулась ближе к Яринке, – это просто ошибка. Вы ведь знаете, что Ярина недавно начала увлекаться шитьём, и у неё ещё не всё получается. Вот и подол вышел короче, чем надо. Она этого не хотела.

Холодный взгляд Агафьи остановился на мне:

– Неужели? Чего же стоило Ярине взять и исправить свою ошибку, раз уж она её заметила? Лень? Или желание оставить всё как есть?

Я торопливо забормотала:

– Нет, просто, наверно, она так хотела быть красивой в свой день рождения, а переделать не успела…

– Ах, вот как! – Голос воспитательницы стал язвительным. – Так хотела вырядиться, что сочла скромность наряда не столь значимой?

Поняв, что, кажется, только ухудшаю ситуацию, я потерянно замолчала.

Агафья снова перевела взгляд на Яринку:

– Вот что, Донаева. Я не стану тебя наказывать в твой день рождения, и это единственная причина. Сейчас ты пойдёшь в дортуар и переоденешься в школьную форму. Именно в форму – сегодня я лишаю тебя права как-то украшаться, достаточно того, что ты уже успела. А после уроков отнесёшь свой, прости, Господи, наряд Варваре Петровне, и там распорешь его. Может, ткань ещё сгодится на что-то более полезное.

– Да, сударыня… – Яринка, так и не подняв головы, побрела прочь по коридору.

Я было двинулась за ней, но Агафья остановила меня взмахом руки. Потом, ещё раз внимательно оглядев всю группу, развернулась и ушла, оставив за собой подавленное молчание.

На первой перемене я предприняла попытки расшевелить Яринку, вернуть ей хоть часть того летучего настроения, которым она заражала с утра. Я что-то рассказывала, шутила, дурачилась, но всё это разбивалось о Яринкину замкнутость. Она отвечала невпопад, не улыбалась шуткам, и я видела, что мысли моей подруги где-то далеко. В конце концов, я прекратила болтовню, и тоже ушла в себя. Так в молчании мы провели школьный день, так вернулись в дортуар. И тут Яринка сломалась.

Она взяла в руки свой костюм феи, села на кровать, уткнулась в него лицом и расплакалась.

Настуся и Зина замерли, я беспомощно затопталась рядом, не зная, что предпринять. Яринка, конечно, плакала и раньше (все приютские дети, осиротевшие в сознательном возрасте, иногда плачут по ночам), и я не раз и не два слышала в темноте её тихие всхлипы. Но чтобы моя бесстрашная и дерзкая подруга плакала вот так – у всех на виду – такого на моей памяти ещё не бывало.

Я присела рядом и осторожно приобняла её за плечи. От Яринкиных рыданий дрожали листья злополучного наряда, которым она продолжала закрывать лицо. В дортуаре висело неловкое молчание. Первой его нарушила Зина. Она поднялась на ноги и тихонько сказала Настусе: