– Интересно, меня возьмут убираться в церкви?
Мы с Яринкой, не сговариваясь, прибавили шагу, постепенно отрываясь от взволнованных одногруппниц.
– В дортуар?
– Не. – Яринка ошалело помотала головой. – Давай подышим немного, а то я уже ничего не соображаю.
Мы неспешно пошли по дорожке под медленным снегопадом. Я сняла варежку и, подняв перед собой ладонь, задумчиво наблюдала, как на неё опускаются снежинки, сразу превращаясь в крошечные капельки. Яринка же принялась ловить их ртом, задрав голову и высовывая язык. Да уж – девушки…
Пользуясь тишиной и уединением, я решила поделиться своей тревогой:
– Ярин, ты не знаешь, когда парней из шестнадцатой группы увезут?
– На учения? Знаю, – без удивления отозвалась подруга. – Сегодня же у них тоже посвящение, только у нас – в невесты, а у них – в солдаты. А увезут первый раз вроде в конце января.
Я облегчённо передохнула. Значит, у меня ещё есть время, чтобы придумать, как мы с Дэном могли бы увидеться и поговорить. А Яринка продолжала:
– И потом их постоянно будут увозить-привозить. Месяц там, месяц тут.
– Откуда ты знаешь?
Она поморщилась:
– Отец любил про армию хвастать. Ему больше-то и вспомнить нечего. Сначала начинал бурчать, что мама ему сына родить не смогла, вот он бы его научил… а потом как пойдёт заливать, не остановишь! Это же не только в приюте так, но и везде. Раньше в армию забирали парней с восемнадцати лет и сразу надолго. А потом решили, что лучше будет вот так, с перерывами на учёбу, зато четыре года.
Мы свернули к стадиону, где, весело гомоня, катались на коньках младшие мальчишки. Хотелось бы и мне так попробовать, но, увы, как я узнала здесь – спорт не для девочек. В Маслятах коньков у меня тоже не было, но на лыжах я ходила неплохо. Их, широкие лыжи, подбитые снизу шкурой изюбря, смастерила для меня мама…
Яринка подумала о том же.
– У нас во дворе каток был, так мы с девчонками прямо на подошвах катались, когда никто не видел.
– Получалось?
– Да ну! Падали только. Но всё равно весело. Слушай, пошли за стадион, тайник посмотрим?
– А чего его смотреть, мы же ещё «Хроники» не дочитали.
– Просто так. Всё равно делать нечего.
С этим доводом я согласилась. И как оказалось, не зря. Когда Яринка, делая вид, что вытряхивает снег из ботинка, ухватилась за металлический столбик, её ноздри затрепетали, а зрачки расширились.
– Дайка…
– Что там? – Я начала торопливо оглядываться – не смотрит ли кто на нас?
Никто не смотрел. А Яринка уже выпрямилась, на миг незаметно сунув руку в карман. И радостно шепнула:
– Записка.
– Пошли в дортуар! Нет, там, наверно, девчонки. На лестницу!
Мы так торопились, что не стали подниматься на свой этаж, а достали послание Дэна между первым и вторым.
– Читай ты. – Поскольку идея проверить тайник принадлежала Яринке, я уступила ей это право.
И Яринка шёпотом прочла:
– Завтра сразу после ужина возле прудика, сядьте на последнюю от леса скамейку справа.
Мы помолчали, моргая.
– Чего?
– Сесть на скамейку после ужина, – машинально повторила я, – возле прудика. Что там делать?
Но Яринкины глаза уже горели знакомым азартом.
– А вот и узнаем. – Она порвала записку пополам, одну половинку сунула в рот, другую протянула мне.
Уже привычно давясь бумагой, я продолжала недоумевать. Вокруг прудика стоит шесть скамеек, по три с каждой стороны. Да, это место зимой было одним из самых безлюдных в приюте, но не настолько, чтобы там встречаться и болтать. Конечно, после ужина будет уже темно, и большинство воспитанников разойдутся по дортуарам, но ведь есть ещё окна и камеры. Ладно, будем надеяться на то, что Дэн знает, что делает. Впрочем, как и всегда.
Остаток дня прошёл в поздравлениях и суматохе. После праздничного обеда вся наша группа собралась в гостиной, и девочки принялись горячо обсуждать свои шансы на замужество. Чтобы не выделяться, я и Яринка посидели с ними, заодно с удивлением узнав, что наши шансы выше среднего. У меня – потому что пою в церковном хоре, что подчёркивает мою набожность, которая, как известно, для девушки большой плюс, говорящий о её смирении и добродетели. У Яринки – потому что красивая. Набожность и смирение это, конечно, хорошо, но каждый мужчина хочет видеть рядом с собой красивую жену. Говорилось это с таким умудрённым видом, что я едва сдерживала смех. Одиннадцати-двенадцатилетние девочки, большая часть которых не помнила жизни вне приютских стен, рассуждают о том, чего хотят мужчины, с которыми они даже почти не общались! Умора.
Отсидев среди одногруппниц достаточный, как нам казалось, срок для того, чтобы не прослыть белыми воронами, мы убрались восвояси. Точнее, Яринка отправилась в пошивочную, а я – в церковь, на спевку. Занятий по музыке в каникулы также не было, но наш маленький кружок продолжал собираться, чтобы поболтать и попеть.
Меня встретили аплодисментами. Я была самой младшей среди девочек-певчих, остальные уже прошли посвящение в невесты и теперь от души поздравляли меня. Воспользовавшись случаем, я решила спросить у старших подруг о том, чего недопоняла со слов Агафьи. И это вылилось в неожиданно длинный разговор.
Мы, как обычно, сидели в маленькой комнатке за клиросом, Марфа Никитовна угостила всех тёплым чаем с мёдом (смягчает горло до и после вокальных упражнений), и девочки пустились в воспоминания о своём посвящении.
– Меня выбрали уже через неделю, – грустно поделилась Аня из четырнадцатой группы. – Но я отказалась от общения с этим мужчиной.
– Почему? – хором спросили остальные.
Аня поморщилась:
– Он был старый и лысый. Некрасивый.
– Ой, у меня тоже! – подхватила Нюра, та самая, с которой я советовалась, собираясь проситься в певчие. – Меня три раза выбирали. И все три раза – старики.
– Прямо уж старики? – не поверила я.
– Ну не совсем, конечно, но и не молодые. А я хочу молодого мужа.
Следом выяснилось, что и двух оставшихся девочек, Свету и Валю, мужчины приглашали к знакомству. Валю так целых четыре раза. Более того – сейчас она была помолвлена. Впрочем, новостью это оказалось только для меня.
– Я сначала тоже отказывалась, – поделилась Валя. – Потому что выбирали меня не старики, конечно, но и не молодые, да ещё сплошь разведённые или вдовцы.
– А потом молодой попался? – заинтересовалась я.