АGONY

Как только я зашла в больницу, ко мне сразу же подошла Лили в своей белой форме, состоящей из комбинезона и халата сверху. Она улыбалась, но не так искренне, как прежде. Это было похоже, скорее, на улыбку Томми вчера, и ноющее чувство снова распространилось внутри меня. Она уклончиво объяснила, что в анализах нашли что-то не совсем свойственное нормальному здоровому организму, и пояснила, что это могло быть ошибкой, и нужно было снова сдать срочный анализ крови для проверки. Чувство неопределенности раздражало меня, будто все вокург сговорились и пытались скрыть от меня нечто страшное. Я изо всех сил старалась не поддаваться панике, когда вышла в коридор из кабинета, и меня буквально за руки потащили на срочную компьютерную, а потом и магнитно-резонансную томографию. Я была сбита с толку и попросту не понимала, зачем понадобилась данная процедура? Но все молчали, никто ничего не объяснял и даже просто не говорил со мной, если не требовалось снова что-то уточнить о состоянии моего здоровья. Сердце колотилось, как бешеное, пока я, в общей сумме, вместо обычных сорока минут около полутора часов пролежала в замкнутом пространстве, а потом прождала еще какое-то время в коридоре в ожидании неизвестного.

Я нервно дергала ногой, пока в безмолвном одиночестве разглядывала жизнь, бурлящую в стенах больницы. Повсюду вокруг меня кипела безостановочная деятельность. Слышались беспрерывные звонки телефонов за стойкой регистрации. Люди постоянно прибывали и сменяли друг друга у кабинетов нужных им врачей. Медсестры со взятыми образцами крови сновали по коридорам туда-сюда. Пищали сигналы тревоги, слышалось грохотание каталок и крики: «Реанимация. Срочно!».

Три часа тянулись для меня словно целая вечность, пока, наконец, ко мне не вышла Лили и кивком головы пригласила зайти к ней. На ее столе была, кажется, целая сотня бумажек со всевозможными анализами и их заключениями. Я присела на стул рядом и ждала, пока она присядет тоже. Она была чернее тучи, хотя и пыталась изо всех сил сохранять свой профессионализм. Я недоуменно следила за тем, как она взяла графин с водой и два стакана – себе и мне. Лили молчала, когда наливала воду в прозрачную емкость; молчала, когда присела, и из-за этого я начала нервничать еще больше.

Где-то в недрах больницы отдаленно раздался звук стационарного телефона и громкий грохот каталки с пробирками после.

– Что там с анализами? Все в порядке? – я взволнованно поинтересовалась, пытаясь заставить врача заговорить и обратить на меня внимание. Узел в животе мучительно стягивался с каждой секундой все больше и больше, а к горлу который раз за день подкатывала тошнота, с которой я изо всех сил старалась бороться.

– Бэб, – она взяла меня за руку и, наконец, подняла свой печальный взгляд, видимо не зная, как выразиться деликатнее. – Я бы очень хотела, чтобы все было в порядке, но я не могу сказать этого.

– Что случилось? – голос мой дрогнул, а сердце учащенно забилось в ожидании ответа, который я уже сама не была готова услышать.

– Изначально меня смутил анализ твоей крови, но после МРТ и КТ не осталось сомнений, – она опустила глаза, стараясь сдерживать внутри себя врача, а не обычного человека, сочувствующего в чем-то другому. – У тебя нашли внутричерепную опухоль с неконтролируемым делением клеток.

Удар. Что-то упало с подноса с анализами за дверью. Что-то упало, оборвалось и в моей груди. Кажется, это было мое сердце.

Не нужно быть гением, чтобы знать, что такое опухоль в сумме с неконтролируемым делением клеток.

Так странно, что от одной вещи в жизни зависит так многое. Так многое зависит от малозначительного изменения. От каждого взмаха крылом, от легкого дуновения ветерка, от шелеста первой весенней травы и от врача, который за одну секунду рушит жизнь всего лишь несколькими словами. Эффект бабочки. Время будто остановилось в тот момент, когда, как гром среди ясного неба прозвучал диагноз: «Глиобластома. 4 стадия. Неоперабельна».

Раздалось пиликанье часов. 5 вечера. Тиканье стрелки циферблата заполонило собой пространство. Стакан с водой завис на половине пути ко рту.

Мне казалось, что из моих легких выбили весь воздух. Стало буквально нечем дышать, и я до конца не хотела верить в услышанное. Я искренне надеялась, что эта была чья-то злая и неудавшаяся шутка. Что сейчас кто-то выбежит из-за угла с камерой, как обычно делают в дурацких развлекательных шоу на ТВ и скажут, что это всего лишь глупый и жестокий розыгрыш. Но чем больше я пыталась переварить услышанное, тем больше его отрицала. Что говорила Лили после – я почти не слышала. Белый шум сдавил мою голову, и я совсем перестала понимать, что происходит, когда схватила первый попавшийся металлический лоток для медицинских приборов и меня стошнило. Судорога охватила все мое тело, что повлекло за собой еще ряд рвотных позывов.

С каждым ударом сердца пульсацией в висках отдавалась мантра.

Не может быть. Не может быть. Не верю. Я не верю. Это не я. Это происходит не со мной.

С каждой новой мыслью, по нарастающей, меня выворачивало. Уже было нечем рвать, и я подумала, что следующим, чем меня может стошнить, будет уже мой желудок. Но ничего не произошло. Лили дождалась конца позывов и принесла мокрое полотенце, которое сразу же прислонила к моему лбу. Она торопливо открыла форточку и испуганно уставилась на меня, видимо, ожидая истерики. Но я не истерила и не плакала. Я чувствовала себя опустошенной и совершенно разбитой. Мне все еще не верилось, что я могла быть больна раком.

Люди такие глупцы, считают, что они бессмертны и думают, что будут жить вечно, что вся жизнь у них впереди, просто потому что не хотят верить в то, что все в жизни однажды заканчивается. Они просто слишком легкомысленны в попытках уйти, сбежать от жесткой правды, которую они попросту не хотят принимать. Мы всю жизнь пытаемся сберечь свое здоровье, а потом так внезапно умираем. Можно вечно пытаться поддерживать иммунитет, правильно питаться и заниматься спортом, а потом просто попасть под машину.

Смерть неизбежна, у каждого лишь свое время для нее.

И я теперь вдруг поняла это. Осознала, что мой конец близок и не ощутила ничего, кроме того, что уже была мертва. С той самой секунды, когда, как приговор, прозвучал диагноз. Чувство, охватившее меня в это мгновение было похоже на чувство, будто стоишь над обрывом, готовый к неизбежному падению вниз каждую секунду. Но почему-то все еще продолжаешь твердо стоять на земле, не дрогнув.

– Сколько мне осталось? – я поразилась, насколько твердо звучал мой голос, когда задала неизбежный вопрос.

– Около полугода, – Лили сочувственно неотрывно смотрела в мои глаза.

Я охнула и глубоко вздохнула после, пытаясь не упасть в обморок.

– Мне очень жаль, Бэб.

Я растерянно кивнула головой в ответ, желая проглотить ком, образующийся в горле. Жалость. Да что она может знать о ней? Больна не она, а я! И самое ужасное, что я снова злилась. Злилась на нее, на людей, которым дается еще один шанс на жизнь. Злилась на весь мир. Но правда в том, что я не имела права на это. Никто из них не виноват, что судьба выбрала меня. И от этого становилось только в разы паршивее.

– Сейчас нашей задачей является максимально уменьшить ее размер и при этом не задеть нормальные клетки мозга, чтобы приостановить дальнейший рост, – она украдкой пробежалась по бумагам. – К сожалению, полностью удалить глиобластому невозможно, потому что она располагается в жизненно важных отделах мозга, и вокруг нее находятся мигрирующие онкоклетки, которые могут вторгнуться в здоровую мозговую ткань. Это слишком рискованно.

Я упорно смотрела в одну точку, почти не слыша, что говорит Лили, и отчаянно хотела проснуться, хотя знала, что это не было сном.

– И зачем это нужно? Ненужные траты на ненужные средства лечения.

– Для того, чтобы ты могла прожить эти месяцы достойно, а не просуществовать, мучаясь от беспрерывной агонии и вечных провалов в памяти, – она вздохнула, будто понимала, что говорит полную чушь.

– Бред, – выплюнула я. – Тогда мне только больше захочется жить. А если пустить дело на самотек, есть шанс, что я захочу, наконец, умереть.

– Мы все когда-нибудь умрем, Бэб. Мы не знаем, когда и при каких обстоятельствах. Да, у тебя есть почти определенный срок. Да, ты знаешь, когда и от чего ты умрешь. Но это не значит, что всем нам нужно теперь зацикливаться на этом и мешать темным мыслям убивать нас преждевременно. Нельзя давать внутренним демонам власть над собой. Нельзя позволять им мешать тебе жить и наслаждаться жизнью, временем, отведенным тебе.

Я злилась, утопала в злости и раздражении. Я злилась на Лили за то, что она пыталась меня успокоить, будто была здесь штатным психологом, и я злилась на нее, потому что она, черт возьми, была права. Утопала в чувствах беспомощности, бесконтрольности, которые ненавидела больше всего на свете, и от которых мне только-только удалось сбежать с помощью Томми.

Томми.

Снова удар. Глухой и резкий. Что-то кольнула в грудной клетке, будто нож, воткнутый в спину. Как сказать ему о том, что меня очень скоро не станет? И как самой принять эту неизбежность?

– Что теперь будет? – я подняла свой рассеянный взгляд на Лили, когда поняла, что она уже несколько минут молча наблюдала за моими сжимающимися и расжимающимися кулаками.

– Бэб, послушай, – она снова взяла мою ладонь в свою. – Я много раз проходила через это со своими пациентами. И каждый раз – совсем не лучше прежнего. Иммунитет, который должен был выработаться у меня за все мое время работы – подводит. И мне все больнее и сложнее дается ставить заключения с каждым новым случаем, – она говорила медленно и размеренно, приостановившись на секунду. А мне в этот момент казалось, что жизнь вокруг уже остановилась и что все это происходит не со мной.

– А самое ужасное в моей профессии – говорить такие вещи восемнадцатилетней девочке, чья жизнь только начинается. Но мы – не Боги. И как бы нам хотелось спасти всех – мы не можем. Все, что мы можем – поддержать. Я прошу тебя, хотя и понимаю, как чертовски это будет сложно и как ужасно бредово прозвучит сейчас, не поддавайся панике. Прежде всего, мне нужно поговорить с твоими родителями…

– Не нужно! – я встрепенулась, понимая, что эта новость просто убьет их, даже если до конца все еще не верила в то, как сильно они любят меня. Подумать только, мама, папа, Дейрлл, Армин, Шарлотта, Нолан… Томми. Ну как сказать им об этом? Как сообщить, что скоро умрешь самым близким и любимым людям? Это убьет их. Это убьет и меня, когда я увижу выражение их лиц после. И это снова убьет их, когда я на смертном одре заберу частицы их душ с собой.

– Бэб, это ужасно и страшно, но они должны знать. Ты не можешь поступить с ними так. Если не скажешь ты – я вынуждена буду сообщить им об этом, – Лили тяжко вздохнула.

– Хорошо, – вздохнув, я нехотя сдалась, не представляя, как сделаю это. – Я сама скажу им.

– Хорошо, – кивнула Лили. – Так делать нельзя, но я все-таки предоставлю тебе эту возможность. После того, как ты с родителями обсудишь это, вам нужно будет всем вместе, немедля, прийти ко мне. Без очередей или записей. Просто скажете на регистрации, по какому поводу и к кому вы направляетесь. Только тогда мы сможем приступить к лечению. Поэтому, пожалуйста, не тяни, здесь от каждой секунды зависит твоя жизнь.

Только теперь я поняла, как это, оказывается, жить мгновениями и ловить каждый миг такой непредсказуемой жизни.

Я вышла из больницы часом позже полностью разбитая и поникшая. Погода стояла почти осенняя, с дикими порывами ветра и облаками, обложившими все небо, и полностью соответствовала моему настроению. Я села в машину и только тогда смогла дать волю так отчаянно просившимся слезам. Я почти кричала от боли и осознания того, что через полгода меня не станет. Жизнь будет идти, продолжаться, но уже без меня. И это осознание и пугающая реальность заставили меня разрыдаться еще сильнее. Это было так душераздирающе, что мне казалось, что не растущая в голове раковая опухоль сейчас убивает меня все больше с каждой секундой, а понимание того, что я снова сделаю всем больно вокруг себя. Я была, словно минное поле, на которое, куда не ступи – разорвет на части сразу же.

И в этот момент, я, как никогда ясно, почувствовала, что мы привыкли придавать слишком большой смысл вещам, кажущимся нам безумно важными, но на самом деле, не имеющими никакого реального значения на то: дорогая обувь, одежда или телефоны; ювелирные украшения из дешевого серебра, но носящие гордый бренд Tiffany; светские вечера в мега дорогих ресторанах и, сносящие крышу, тусовки, обязательно заканчивающиеся разборками с полицией. В моей жизни все было именно так. Моя судьба была распланирована до мельчайших подробностей. Я отчетливо знала, чего от меня хотели, и единственное, о чем я задумывалась до встречи с Томом, было: «Какого цвета платье купить? Или, может, взять сразу несколько?». И сейчас я вдруг резко осознала, насколько все это было неважным. Насколько это казалось мне существенным тогда, а сейчас не имело ничего общего с понятием «проблема». Мне стали не нужны крутые тачки, дорогущий алкоголь и новая сумочка из последней коллекции Версаче. Все потеряло значение, которое я когда-то придавала этим вещам. Сейчас я просто хотела жить: увидеть, как распускается вишня весной и как в июне начинает слепить глаза летнее солнце. Как туристы постепенно заполняют собой городской пляж, наперебой крича что-то друг другу, и как пожилая пара неспешно вышагивает по эспланаде и наслаждается тихим и спокойным вечером. Мне хотелось вновь почувствовать морской воздух прохладным весенним утром и ощутить освежающие брызги воды на лице. Мне хотелось провести пару ночей в походе за городом, любуясь звездами и пурпурным рассветом. Хотелось увидеть родителей в старости, играющих с моими детьми; Дейрлл, идущую к алтарю под руку с папой в ослепительно-белом платье. Я хотела, в конце концов, быть с Томми вдали от всего мира, чтобы только до конца наших дней видеть пронзительный взгляд его прекрасных изумрудных глаз, пряди шелковых кудрей, спадающих ему на лоб, его нежную добрую улыбку и милые ямочки на щеках; чтобы чувствовать его сбившееся дыхание на своей обнаженной коже, наблюдать за каждым взмахом его ресниц и вздрагивать от его поцелуев, слыша, как он называет меня малышкой Бэб. Его Бэбби. Мягко, трепетно и так тянуще сладко, с такой долей любви в его глубоком бархатном голосе.

И все это просто не могло быть концом. Не сейчас. Нет. Я не могла быть больна раком. Не могло все просто взять и закончиться вот так нелепо. Это просто невозможно. Ведь так? Господи, пожалуйста, пусть все будет не так!

Звонок телефона заставил мои рыдания резко прекратиться. Я не хотела ни с кем говорить прямо сейчас, но так отчаянно желала видеть всего одного человека. Томми. И, как по заказу, звонил он.

– Хэй, привет, – я прочистила горло. Голос осип от непрерывного потока слез, и я попыталась сделать максимально спокойный вид, будто со мной не произошло ничего страшного часом ранее.

– Привет, малышка. Ты как? – взволнованно поинтересовался он, и я очень надеялась, что он не заметил моего убитого горем состояния.

– Ты когда освободишься?

Вопросом на вопрос. Иначе не уйти от болезненной темы.

– Для тебя свободен в любое время, – он усмехнулся. Значит, не заметил.