Власть женщины сильней. I

Если бы Юлия так не спешила спрятать свои чувства, вызванные словами и поступком Виктории, а главное вероятностью встречи, она увидела бы как участливое, сочувственное выражение на лице ее собеседницы сменилось холодным удовлетворением.

Князь, заметив, что Юлия быстро возвращается в дом, решил поинтересоваться, чем она взволнована, но на пути его остановил слуга с внушительным конвертом в руках. На конверте красовался герб Ватикана.

– Я же говорил, Юлия, это не кончится добром, – тихо проговорил Франсуа, понимая, что это послание может означать только одно – Папа едет в Бельфор. Перетти едет к его жене.

Оставалась еще надежда, что герцог Монферрат воспротивится визиту. Но через день эта надежда угасла – герцог повелел принять Святого Отца со всем возможным гостеприимством. Гульельмо не пожелал ссориться с Римским владыкой.

***

Время шло, и дальше откладывать было уже нельзя. В один из вечеров де Вилль раньше обычного оставил дам наедине. Для князя Виктория оставалась любящей сестрой, поэтому он просил ее сообщить новость графине. Сам Франсуа не желал видеть реакцию супруги – ни отчаяние, ни радостную надежду. Но об одном он тревожился особо – лекарь утверждал, что переживания могут пагубно отразиться на здоровье графини, а значит и на беременности.

– Сестра, князь поручил мне сообщить тебе одну новость.

Юлия еще днем по беспокойным взглядам супруга поняла, что что-то надвигается. Более того, она была почти уверена, что знает, о чем хочет сообщить Виктория. И все же произнесенное заставило ее побледнеть.

– Сюда едет Перетти, – медленно проговорила Виктория и тут же добавила: – Тебя это радует?

– Я этого боюсь, – неожиданно спокойно ответила графиня. – Но, надеюсь, это радует тебя, сестра.

Небольшой дворец Бельфоров был готов к приему высокопоставленного гостя и сопровождающих его лиц. Только вот почему-то хозяйка в этой подготовке почти не участвовала. Князь, опираясь на поддержку лекаря и Виктории, оградил супругу от волнений. Юлию убедили временно перебраться из ее покоев в более спокойное крыло дома.

***

Однажды, вскоре после полудня, слуга сообщил князю, что на горизонте показался кортеж римского понтифика. Вообще-то Его Святейшество ждали только на следующий день, но видно Перетти что-то торопило. Или он торопился к кому-то? Франсуа мог только в бессильном гневе сжимать кулаки.

Не смотря ни на что, церемонию встречи и гость, и хозяин провели безупречно: папа Сикст допустил князя к перстню, де Вилль расписался в совершеннейшей преданности Святому престолу. При этом оба понимали, что главная схватка впереди. Когда с приветствиями было покончено, Перетти как бы между делом поинтересовался:

– Князь, а где же ваша супруга? Почему она не вышла нас встретить?

Взгляды мужчин едва ли не впервые за все время церемониала встретились. На миг оба забыли, что один является полновластным господином своего дома, а другой – одним из владык мира. Стоявшие рядом с Перетти кардинал Каррера и брат Иосиф заметили, как забилась на виске Папы жилка. Оба хорошо знали, что это признак бушующей в нем ярости. А брат Иосиф знал и то, что причиной этой ярости является… ревность. Франсуа физически ощущал угрозу, исходящую от высокой широкоплечей фигуры в торжественном белом одеянии. Но он действительно любил и желал защитить свою любовь и Юлию от этого человека. Князь уже открыл рот, чтобы дать достойный ответ на бестактный вопрос, когда Перетти вновь заговорил:

– Или ваша жена не считает себя достаточно верной католичкой, чтобы приветствовать своего пастыря? Тогда ваш долг, князь, просить помощи, да вот, хотя бы брата Иосифа. Его подопечные объяснят графине, что значит быть супругой верного католика.

По мере того, как от слов Святого Отца с лица князя сходила краска, на губах Перетти проявлялась злая улыбка.

Наконец Франсуа сумел проговорить:

– Прошу простить графиню, Ваше Святейшество. Утром она плохо себя чувствовала, ее положение, знаете ли…

Перетти вдруг махнул рукой, сменив гнев на милость:

– Не стоит каяться за чужие грехи, дорогой князь, – но Каррера уловил, как сыграли желваки на скулах Феличе при упоминании «положения» Юлии. – Уверен, мы увидим графиню за обедом. А пока, любезный хозяин, мы хотели бы отдохнуть с дороги.

– Да, Святой Отец.

Папа и его компания разошлись по отведенным комнатам. Брат Иосиф, как обычно, проследовал за своим господином. «Этот де Вилль ее не удержит. Слабак. Прикрылся-таки ее пузом», – думал монах, размеренно шагая следом за Перетти.

– Иосиф, ты сделаешь дырку в моей сутане, если будешь и дальше так напряженно смотреть мне в спину, – Перетти на ходу обернулся и успел заметить следы размышлений на лице своего верного служителя. – Что ты увидел?

– Вы можете ее забрать отсюда, Святой Отец, как только пожелаете.

***

Когда Юлия узнала, что Перетти приедет в Бельфор, ей показалось, что мир рушится. Все, чего она добилась, пытаясь забыть и примириться с прошлым, могло исчезнуть с появлением этого человека. Отправив письмо Перетти, она ждала, надеялась на ответ, а не получив его, смирилась. Смирилась со всем – с нелюбимым мужем: Юлия уважала Франсуа, но питала к нему лишь дружеские чувства; даже с тем, что ее переселили в дальнее крыло дома. Она хотела убить в себе графиню Тулузы – гордую и непокорную, и стать графиней Бельфор – примерной женой, а после и матерью.

Но известие Виктории разбередило рану. Юлия не спала всю ночь накануне приезда Папы. Она впервые в жизни не знала, как поступить. То ей хотелось бежать из замка навстречу Перетти, то она обещала себе предстать перед ним счастливой и прекрасной.

Утром, с первыми лучами солнца, графиня позвала своих служанок, и через несколько часов ее туалет был закончен. Платье темно-зеленого бархата мягко обрисовывало чуть располневшую фигуру, белизну плеч подчеркивало ожерелье из жемчуга золотистого оттенка. Отливающие золотом и медью волосы спускались локонами из-под изящной сеточки, плетеной из золотых ниток и так же украшенной жемчугом. Если бы не едва заметные лучики морщинок у глаз, ей можно было бы дать не больше двадцати лет, да и эти морщинки смотрелись скорее как признак смешливости, а не возраста.

Уловив оживление слуг, Юлия догадалась о приближении кортежа высокого гостя. Но наступившее почти сразу затишье в ее апартаментах, насторожило графиню. Не дождавшись посыльного от мужа, она решила сама подняться в главный зал, но дойдя до двери обнаружила, что та заперта снаружи. Юлия поняла, что снова оказалась на правах пленницы. Снова кто-то принимает решение за нее! Вновь ее судьба принадлежит другим! И диктует ей условия тот, кто… От следующей мысли, едва не прозвучавшей вслух в порыве праведного гнева, у Юлии помутилось в глазах: «Тот, кто не достоин и ногтя на …его… мизинце». Графиня разозлилась на мужа, на свою глупость, но больше всего – на Перетти! И тогда женщиной овладело безумие. В ярости она метнула что-то попавшееся под руку в зеркало с такой силой, что венецианское стекло пошло трещинами, растерзала в клочья платок и манжеты платья и, сдерживая крик, закусила губы. Боль и капельки крови привели ее в чувство. Юлия подошла к окну и замерла, глядя в синее безоблачное небо. Она не думала ни о чем, ничего не хотела, не ощущала течения времени. Ею завладела пустота.

***

У дверей выделенных ему комнат Перетти увидел синьору, замершую в глубоком поклоне. Небрежным жестом благословив ее, он прошел мимо.

– Феличе! И это все?!

Крайне удивленный подобным обращением, Папа обернулся. Узнав Викторию, Перетти скрипнул зубами, но в следующее мгновение по-светски учтиво улыбнулся:

– Ах, это ты, дорогая! Приятная встреча. Хотя я должен был предположить, что ты не оставишь сестру в трудном… положении. Проходи.

Перетти пропустил даму вперед, а сам задержался, чтобы сказать несколько слов брату Иосифу.

Виктория заметила гнев понтифика, но не подала вида. Она прошла в его покои с гордо поднятой головой.

– Итак, Виктория, рассказывай, как проводишь время. Ты ведь теперь совершенно, – Перетти выделил это слово, – свободна.

– Прекрасно, – с холодной отстраненной улыбкой ответила синьора Морно.

– Жаль, что тебя не было на пасхальной службе в этот раз. Праздник удался как никогда. Надеюсь, ты провела его в молитвах, дочь моя?

Виктория снова улыбнулась: «В молитвах, святой отец, в молитвах».

– Монсеньор, я прошу отдать мне кольцо, которое я вручила вам однажды как символ моих чувств.

– Вот как?! Но я не вожу такие драгоценности с собой, – Перетти усмехнулся. – Приходи ко мне в Риме. Там мы об этом и поговорим.

Феличе откинулся на спинку кресла. Виктория прошлась по комнате, ее взгляд задержался на гобелене со сценой охоты – егерь кинжалом добивал подстреленного господином оленя:

– Не правда ли, красиво?

Папа скривился от отвращения.

– Виктория, на столе фрукты. Угощайся и угости меня.

Женщина выбрала гроздь винограда и шагнула к Феличе. Несколько ягод оказались в ее ладони. Не отрывая взгляда от глаз Виктории, мужчина взял губами виноградину с ее руки. Но как только он подался к ней всем телом, женщина отступила. Перетти усмехнулся и вновь откинулся в кресле, глаза его при этом нехорошо сверкнули.

– Этой же рукой ты предложила Морно яд? – вкрадчиво спросил Перетти.