Власть женщины сильней. I

– Устами нашей сестры говорит дьявол, но мы спасем ее душу. А вы можете идти в церковь. Молитесь, сестра, и Господь услышит вас.

– Спасибо, святой отец, – женщина склонила голову, но сама подумала: «Не учи монахиню молиться».

Коадъютор был почти спокоен – от Виктории нечего ждать неожиданностей. Но вот с маркизой, похоже, хлопот не оберешься.

Через неделю в монастыре начались приготовления. Было заметно, что кого-то ждут. К обедне приехал тот, ради кого поднялась суета – в Сьеррский монастырь святой Девы Марии прибыл кардинал Менголли. Монсеньор был слишком молод, и сидеть на одном месте ему было тяжко, поэтому в своей обители его высокопреосвященство бывал лишь наездами. Когда юноша вышел из кареты, графиня, сидевшая в это время у окна своей кельи, от неожиданности выронила молитвенник из рук.

– Боже милостивый! Он здесь?! – Виктория задумалась. – Прекрасно. Перетти двинул очередную фигуру.

Виктория хотела уже вернуться к чтению, но шум за окном вновь привлек ее внимание. По двору в сопровождении монахинь проходила маркиза. Кардинал Монтальто обернулся посмотреть, кого ведут. Этого было достаточно, чтобы Юлия узнала сына. Монсеньор тот час отвернулся, увидев женщину с растрепанными волосами, в мятом грязном платье – Юлия еще в первый день отказалась переодеваться в одеяние послушницы и до сих пор стойко сопротивлялась этому требованию сестер и доминиканца. Маркиза не закричала, у нее перехватило дыхание. Тихо выдохнув: «Неужели снова», она опустилась на землю в обмороке. Шум, поднявшийся вокруг упавшей Юлии, и привлек внимание Виктории. Она вышла во двор. В отличие от постоянно выказывавшей неповиновение маркизы, графиня выглядела хорошо. Невозмутимо оглядев представшую картину, Виктория поинтересовалась:

– Что произошло?

Юлия уже пришла в себя, ей помогали подняться. Тут сеньоры услышали голос коадъютора:

– Ваше высокопреосвященство, в монастыре новые послушницы, они ожидают вас, чтобы принять постриг.

Мальчик внимательно оглядел женщин. Ему было неудобно рядом с ними: одна воспитывала его в раннем детстве и даже нравилась, с другой их свели очень неприятные обстоятельства. Но он нашел в себе силы проговорить:

– Мир вам, – и сразу обратился к коадъютору, – брат мой, проводите меня.

Еще бледная после обморока маркиза беспомощно посмотрела вслед Бенвенуто, потом повернулась к Виктории:

– Что здесь происходит? Ты понимаешь? Нас собираются постричь?!

– Ты только сейчас это поняла?! – резко ответила графиня. Виктория развернулась и направилась к себе. А Юлию отвели туда, куда собирались – в карцер, место уединенной молитвы и поста.

***

Поздним вечером ворота монастыря выпустили двух монахов. За углом монастырской стены один из них протянул другому перстень, скинул балахон, оставаясь в костюме всадника, и направился к привязанной неподалеку лошади. Вскоре стук копыт стих вдали. Оставшийся – через сад вернулся обратно в стены обители и передал записку Виктории: «Сестра! Я не хочу становиться монахиней. Я постараюсь бежать. Если мне повезет, очень скоро я буду в Риме. До встречи. Храни тебя Бог». Лишь много позже Юлия задумалась о том, почему ей так легко удалось покинуть суровую обитель.

Тот же монах, что провел Юлию через ворота, доложил коадъютору о бегстве маркизы. Доминиканец улыбнулся и отправил гонца в Рим, а сам пошел в келью графини де Бюсси.

– Синьора, вы уже, думаю, знаете, что маркиза де Ла Платьер сбежала. Не переживайте, через неделю вы отправитесь в Рим в свите монсеньора Менголли. Там Святой Отец освятит ваш брак с графом Морно, племянником монсеньора Карреры.

– Как?! Значит вот, что на самом деле… – по щеке Виктории скатилась слеза. – А если я хочу стать монахиней? Впрочем, это равносильно… Хорошо, синьор коадъютор, я все поняла.

Пожилой мужчина едва ли не сочувственно кивнул ей и вышел.

***

К крыльцу Апостольского дворца галопом подлетел всадник. Спрыгнув с коня, он направился к входу.

– Послание от монсеньора Монтальто, срочно к Его Святейшеству!

Гонца проводили в один из кабинетов. Впустив его, служка тут же вышел и прикрыл двери. Папа стоял лицом к окну в легкой шелковой сутане. Дождавшись, когда стукнет, закрываясь, дверь, он обернулся:

– Здравствуйте, маркиза. Мужское платье вам к лицу. Вы перепугали моих людей. К чему такая спешка?!

– Что же, – Юлия и не подумала смутиться, напротив, ее глаза только ярче вспыхнули в свете свечей, – тогда, может быть, вы изволите объяснить…

Тон и слова женщины заставили Перетти изумленно приподнять бровь. Но даже столь явно выраженное неудовольствие Святого Отца не остановило маркизу:

– Не желаете ли объяснить мне события последних месяцев? Какой постриг?! Ведь я так ждала от вас письма.

В голосе Юлии сквозило разочарование. Папа вновь отвернулся к окну. Помолчал. После, все так же, не оборачиваясь, проговорил:

– Не желает ли синьора поужинать со мной?

Этот спокойный тон заставил женщину опомниться. Она чуть расслабилась, заставила себя улыбнуться.

– С удовольствием! Помогите мне снять плащ.

Перед тем как отойти от окна Сикст пробормотал:

– Надо бы что-то поставить на эту площадь…

После приблизился к Юлии и снял с плеч женщины дорожный плащ, сумев не коснуться ее самой.

Если Юлия и была удивлена приемом, то сумела не показать этого, мгновенно превратившись в даму большого света.

Они сидели уже довольно долго. Феличе говорил о пустяках, оправдывая общение желанием прояснить для себя настрой маркизы, чтобы определить меру доверия к этой женщине. Но на самом деле он уже давно откровенно любовался ею. Как маркиза ни торопилась к Феличе, она все же остановилась на несколько часов в одном из трактиров на окраине города. Там она привела себя в порядок, уложила волосы, а посыльный от хозяина даже достал для нее любимые духи с нотами сандала. И теперь Феличе Перетти наслаждался вечером, их вечером. Юлия тоже казалась довольной обществом приятного мужчины. Напряжение, не покидавшее ее несколько суток пути, спало, и она почувствовала себя безмерно усталой и опустошенной. Разгоряченный вином, Папа не сразу заметил перемену ее настроения.

– О, маркиза, вы устали… Я приказал приготовить вам комнаты рядом с моими покоями, – произнося последние слова, он словно бы испрашивал ее позволения или искушал.

– Благодарю вас, – не задумываясь, ответила Юлия. Промелькнула было мысль о том, что она может устроиться в римском доме, купленном еще маркизом Ла Платьер, но быстро утонула в нежелании куда-либо ехать. Маркиза поднялась из-за стола. Ее качнуло от усталости и вина.

– Боже, как кружится голова.

– Да, вино отменное.

– Спокойной ночи, монсеньор.

В комнате, отведенной ей, Юлия стянула с себя костюм и с наслаждением погрузилась в наполненную горячей душистой водой бронзовую ванну. Тепло и тишина разморили ее, она задремала. В конце концов, служанка-монахиня разбудила Юлию, обтерла льняным полотенцем и уложила в постель. Потушив все свечи, кроме лампады, служанка вышла. Едва укрывшись, Юлия заснула.

Он пришел глубокой ночью, прямо из молельни. Она спала, и лицо ее было лицом невинного ребенка. Феличе сидел в кресле, смотрел, как спокойно в размеренном дыхании приподнимается ее грудь, скрытая покрывалом, и вспоминал. Картинки их совместного прошлого скользили по его сознанию, но он не позволял им проникнуть глубоко, задеть чувства. Он слишком хорошо помнил, почему очень давно, еще в Испании, отказался от этой женщины! Молоденькая изящная парижанка, жемчужина в клоаке порока, она с первого мгновения их встречи очаровала его, уже тогда влиятельного прелата. В одном единственном взгляде он почувствовал ее силу – силу обольстительной женщины в теле еще девочки. И он решил использовать эту силу для осуществления плана своей вендетты. А потом… Потом Феличе Перетти осознал, что и сам слаб против ее женской власти. И он отдал ее инквизиции. Не насовсем, а так, чтобы придержали, ослабили. И была последняя перед отъездом в Рим встреча, где она умоляла, требовала забрать ее с собой, а потом попыталась вернуть его, сообщив о скором рождении ребенка. Их ребенка. Феличе Перетти почти устоял. Почти, потому что, отвергнув ее, он принял дитя. Монсеньор прекрасно сознавал, что тем самым точку своей рукой превращает в многоточие. Но ничего не мог поделать с собой. Когда Юлия впервые после долгих лет подала о себе весть, он почувствовал что-то сродни удовлетворению – она возвращается. Оставалось дождаться и посмотреть, как она вернется. И он признал, что Юлия вернулась достойно, с блеском стали. И что же теперь? Он ощутил в себе уверенность, что сможет не только предложить ей свои правила игры, но и добиться от нее их соблюдения.

Пока Папа был погружен в свои мысли, маркиза, почувствовав присутствие постороннего в комнате, проснулась. Свет от лампады позволял разглядеть лишь белеющий в сумраке силуэт в кресле. Но она и так знала, кто оказался рядом с ее постелью. Приподняв голову, Юлия посмотрела на Перетти.

– Ты пришел. Хочешь мне что-то сказать?

Золотистые волосы – пышные, но теперь коротко стриженные – едва касались обнаженных плеч, в глазах отражался огонек лампады, руки в пене кружев казались выточенными из слоновой кости. Окинув Юлию жадным взглядом, Перетти резко поднялся: «Нет!» – и, не проронив ни слова, вышел.

«Ты бежишь, Феличе… – подумала Юлия, укладываясь вновь на подушки. – Так уже было.»

Глава 7

Виктория де Бюсси, после всех перипетий развода сохранившая лишь почетный титул графини, вошла в свой римский палаццо. Слуга, готовивший дом к возвращению хозяйки, передал синьоре сложенный вчетверо и запечатанный лист голубоватой бумаги. Не вскрывая послание, Виктория была уверена, что это приглашение на аудиенцию к Святому Отцу, к Перетти.