Рыжий клоун. Роман

Лелэ выбрала для Шарля два костюма: светло-фиолетовый и светло-золотой. Приказала вначале примерить золотой.

– Да, – одобрительно кивнула, когда Шарль вышел из-за ширмы. – Именно так должен выглядеть безумно влюбленный юноша.

– Ты считаешь, что я безумно влюблен в эту девочку? – нахмурился Шарль.

– Не безумно, – скрестив на груди руки, ответила она. – Но влюблен. Моя женская интуиция меня ни разу ещё не подводила. Скажешь, я не права?

– Симона мне нравится, – сказал Шарль. – Очень нравится, но… Она выросла у меня на глазах. Я играл с ней в куклы. Считал её сестрой. Да, да, да она – моя младшая сестра, которую я не имею права любить, как мужчина. Но… – Шарль развел руками, – беда в том, что я не могу совладать со своими чувствами, хотя честно пытаюсь от них избавиться.

– Беда не в этом, – покачала головой Лелэ. – А в том, что ты пытаешься уничтожить в себе самое лучшее, самое светлое, не задумываясь о том, что ты уничтожаешь себя. Зачем?

– Чтобы ни за кого, кроме себя, не отвечать, – ответил Шарль, повернувшись к зеркалу.

– Молодец, – похлопала его по плечу Лелэ. – Жить так, как ты, проще, беззаботнее. Но скажи, зачем тебе тогда этот костюм? Зачем ты собрался в дом банкира? Неужели, ты хочешь отшлепать бессовестную девчонку?

– Лелэ, ты всегда задаешь вопросы, которые заводят меня в тупик. Я теряюсь, не знаю, что ответить, – признался Шарль.

– Я готовлю тебя к неожиданностям, – улыбнулась она, щёлкнув его по носу. – Иди, не теряй драгоценных минут. Помни, ты – человек, достойный уважения. Даже Симона сказал, что многим обязана тебе, Шарль Бенош.

– Спасибо, Мари, – поцеловав ей руку, сказал Шарль. Она обняла его, подтолкнула к двери.

– Я за всё заплачу сама. Иди.

– Девочка Вас чем-то огорчила?

– Какая девочка? – удивился Филипп.

– Алисия, – улыбнулась Оливия, подсказав молодому королю, о ком идёт речь.

СИМОНА

Привратник распахнул дверь, улыбнулся:

– Прошу-с. Вас давно ждут-с. Поднимайтесь наверх.

Слуга в дорогой ливрее поклонился, пропуская Шарля в зеркальную комнату-зал со сверкающим паркетом.

– Рад вас видеть, господин клоун, – раздался сдержанно-холодный голос. Банкир Шварц Штанцер отразился сразу в нескольких зеркальных коридорах. Шарль растерянно смотрел в отражения, не понимая, какое из них основное.

– Хорошо, что вы пришли сегодня, – сказал банкир, выйдя из-за спины Шарля. Он растерялся. Банкир улыбнулся, указал на белое кресло в позолоте.

– Присаживайтесь. Я должен вам кое-что поведать. Открыть тайну, которую я свято хранил двадцать лет, – он сел напротив Шарля в точно такое же кресло-близнец, хлопнул в ладоши. Слуга, появившийся из зеркала, подал ему красную бархатную папку с большим гербом и вышел. Банкир посмотрел на сосредоточенного Шарля, раскрыл папку, проговорил:

– Это завещание Джорджа Стовассера – мужа моей сестры Евгении, матери Симоны. Джордж был прозорливым человеком. Он составил это завещание, когда Симоне было пять лет. А через два года произошла ужасная трагедия. Столкнулись два поезда. Погибло триста пятьдесят человек.

– Трагедия произошла шестого ноября, – проговорил Шарль, глядя на банкира. Он запомнил эту дату, потому что трагедия произошла в день его рождения. Лелэ и Бебэ украсили балаганчик шарами, устроили стрельбу из хлопушек. Семнадцать раз в честь семнадцати лет. А когда залпы отгремели, из репродуктора донесся трагический голос: «Сегодня…»

– У вас прекрасная память, – сказал Шварц Штанцер. – Да, это случилось шестого ноября. Среди погибших были родители Симоны Джордж и Евгения Стовассер. Мы долго скрывали от Симоны причину отсутствия родителей. Накануне трагедии девочка сильно болела. Её организм был так ослаблен, что доктор посоветовал отсрочить печальную весть. Но горничная забыла спрятать портреты Джорджа и Евгении, помещенные в траурные рамки. Симона растерянно на меня посмотрела, прижала обе ладошки к губам, закрыла глаза и упала навзничь. В себя она пришла через два часа. Всё это время я находился в безвоздушном пространстве безвыходности… – он прикрыл глаза рукой, вздохнул. – Но, слава Богу, всё позади. Всё в далеком прошлом. Впереди – будущее, которое занимает нас больше.

Итак. Завещание Джорджа Стовассера, которое он оставил пятнадцать лет назад, потрясло меня. Но сейчас, оно не кажется мне безрассудством. Это завещание вполне осмысленно, как, впрочем, и всё, что делал Джордж. Я преклоняюсь перед ним, перед его умением с честью выходить из любой ситуации, горжусь этим человеком, стараюсь быть на него похожим, насколько это возможно. Джордж был человеком слова. Его «да» всегда было «да». Его «нет» означало бескомпромиссный отказ. Он никогда не балансировал на грани «да» и «нет», не подличал, не лгал, не юлил.

– Что звания? Что чины? Простой звук. Убери их – пустота, – усмехался Джордж. – Я ни за что не пойду к придворному портному. Не стану переплачивать ему за слово «двор». Лучше выйду во двор и отыщу портного самоучку, мастера по призванию, а не по при-смыканию с двором!

– Как похоже это высказывание на то, о чём говорила ему мадам Ля Руж, – подумал Шарль улыбнувшись. Банкир тоже улыбнулся и проговорил:

– Джордж Стовассер хотел дать Симоне хорошее образование. Он потратил много времени для того, чтобы найти хорошую школу. Он отыскал пансион мадам Ля Руж совершенно случайно. Знаете, так бывает в жизни: сбился с дороги и попал туда, куда нужно, – Шварц усмехнулся. – Джордж нашёл пансион, вызвал меня к себе, сказал, что только мадам Ля Руж он может доверить воспитание дочери, а потом повез меня в удивительное место – пансион Ля Руж, – Шварц прикрыл глаза, помолчал минуту, заговорил:

– Мадам Аспазия очаровала меня с первой же минуты. Я был сражен наповал. К её ногам я был готов бросить целый мир.

– О, милый Шварц, мой дорогой банкир, – пропела она своим нежнейшим голоском. – Мне ни к чему богатства ваши. Отдайте их своей супруге….

– Да, господин клоун, я был женат. Женат, к моему величайшему сожалению, – он вздохнул. – Я попросил у Аспазии разрешения быть её другом, другом пансиона, меценатом, помощником, быть тем, кем она сочтет нужным меня считать.

– Я буду считать вас хорошим человеком, – улыбнулась она и через паузу добавила:

– Возможно, мы подружимся.

Когда я привез Симону в пансион, Аспазия приняла её, как родную дочь, окружила заботой. Джордж оставил достаточно средств, чтобы Симона могла получить достойное образование… За тринадцать лет, которые Симона провела в пансионе, Аспазия не приняла от меня ни одного подарка. Адресованные ей коробочки и свертки, возвращались обратно даже не распакованными. Единственное, что связывало нас с мадам Ля Руж – письма, – он улыбнулся. – Аспазия – мастер слова. В двух-трех её предложениях порою столько смысла, сколько нет в многословном высказывании. Я знаю, что порой бываю слишком болтлив. Но вы, господин клоун, должны простить мне этот грех. Я так долго молчал, так долго хранил тайну, что слова просто льются из моего рта, как вода из источника.

Итак… Джордж хотел, чтобы Симона воспитывалась в пансионе до тех пор, пока ей не исполниться двадцать лет. Он составил перечень необходимых наук, которые она должна усвоить. Мы выполнили все его пожелания, всё, что он просил. Да, да, просил, вы не ослышались. Джордж Стовассер никогда ничего не требовал. Он никогда не кричал, не приказывал. Он чуть менял интонацию и говорил:

– Прошу вас, сделать то-то. Он так разговаривал даже с прислугой. А провинившихся журил негромким голосом:

– Как вам не совестно. Я же просил вас, надеялся на вашу порядочность, а вы…

После такой проволочки, люди не смели больше не выполнять его просьб – повелений.

Я обещал Джорджу выполнить всё, о чём он меня просил. Я выполняю обещание…

Он склонил голову и погрузился в чтение завещания. Читал он медленно, расставляя ударения на нужных словах. Шарлю представилось, что завещание читает ему сам Джордж Стовассер.

– В случае нашей смерти, дочь наша Симона Стовассер, становится прямой наследницей всего состоянии. До двадцатилетия Симоны право распоряжаться имуществом возлагается на родного брата моей жены Евгении Стовассер Шварца Штанцера.

В двадцатый день рождения Симона должна привести в дом рыжего клоуна из цирка Шапито. Но не простого шута для развлечения, а человека, полюбившего её маленькой воспитанницей пансиона в строгом чёрном платье-капкане. Клоун не должен знать о том, что Симона богатая наследница. Ему должно быть не больше сорока лет.

Если такого человека не найдется, значит вы, Шварц, плохо искали. Симона сможет вступить в права наследования пятой частью состояния после того, как в дом войдёт рыжий клоун.

Три части состояния я завещаю Шварцу Щтанцеру.

Одну часть Аспазии Ля Руж.

Одну часть рыжему клоуну по имени, – банкир поднял голову, посмотрел на Шарля поверх стёкол, спросил:

– Как ваше имя, господин клоун?

– Шарль, – прошептал он. Банкир кивнул, опустил голову и громко прочёл:

– По имени Шарль Бенош!