Они оставили Шарля возле домика директора цирка и ушли. Шарль постучался, вошёл. Увидев его в таком наряде, Матильда наотрез отказалась идти с ним в кино.
– Что случилось? – растерянно спросил Шарль. Его растерянность была искренней. – Почему ты не хочешь пойти со мной в синематограф?
– Потому, что вы хотите выставить меня на посмешище, – выкрикнула она.
– Нет Матильда, нет, – проговорил Шарль. – Я узнал, что ты расстроилась из-за девочки, и решил как-то искупить свою вину. Таким образом, я решил извиниться перед тобой.
– За что? – усмехнулась она. – За то, что ты ни разу не носил меня на руках? Ещё бы, ты боялся надорвать пупок.
– Вовсе нет, – улыбнулся Шарль. – Хочешь, я тебя подниму на руки прямо сейчас?
Он сделал шаг, подумав, что опростоволосился. Что будет, если он не сможет поднять на руки эту толстуху?
– Вот ещё, что выдумал. Не смей ко мне приближаться, – взвизгнула она, подумав, что он уронит её на пол и начнет хохотать своим противным клоунским смехом. А она зальётся слезами от боли, обиды и унижения. А потом все в цирке будут шептаться за её спиной, обсуждая эту нелепую сцену. Нет уж. Такого удовольствия рыжему клоуну она не доставит. Она сама сейчас над ним посмеётся.
– Убирайся отсюда, пока не треснули по швам твои новенькие брюки, – громко сказала Матильда, ткнув Шарля в грудь. Он пошатнулся и уселся на пол. Она растерялась.
– Я тронула тебя кончиками пальцев, а ты… – она звонко рассмеялась. – Вот это да! Вот так сюрприз! Да это же наш новый номер… Па-па! Папа, иди скорей сюда. Смотри, как я отшила ухажера!
Рудольф Велзер появился в дверном проёме так быстро, словно всё это время подслушивал за дверью и ждал удобного момента, чтобы явить свой лучезарный лик.
– Поверженный Гектор, – усмехнулся он, глядя на сидящего на полу Шарля. – Матильда, ты гений. Этот номер можно показывать публике. Ты станешь самой, самой, самой знаменитой амазонкой. Мы придумаем тебе соответствующий наряд, а Гектора оденем в шкуры. Что скажешь?
– Мне остаётся крикнуть: браво! Брависсимо, Матильда! – Шарль захлопал в ладоши.
– Довольно, – нахмурился директор. – Какой ты Гектор. Ты – надутый спесью мыльный шарик. Шлёп, и пропал, и нету. Пустое место. Вставай, чего расселся здесь? Иди, рядись в своё тряпьё, лепи свой красный нос громадный, бели лицо белилами, малюй глаза и рот, чтобы смеялся наш народ. Запомни, зря я денег не плачу. И так с лихвой с меня сегодня получили. Достаточно. Скажи Лелэ, чтоб завтра не приходила за гонораром. Не дам.
– Спокойно ночи, – проговорил Шарль и вышел. Дверь за его спиной громко хлопнула. Он улыбнулся.
– Итак, в финале нашего романа – многоточие. Посмотрим, как дальше будет развиваться действо, лицедейство. Смеяться будем после, если захотим… Ну, а глупцам поспешный смех простим.
Понедельник в цирке был выходным днём. Шарль мог делать в этот день всё, что пожелает. Он долго валялся в постели. Слышал шум за окном, позвякивание посуды, негромкие разговоры Бебэ и Лелэ, но вставать не хотел. Нежился в мягком пространстве полусна-полуяви, где всё было по-иному. Всё от рождения до сегодняшнего понедельника. Мысль о девочке Симоне заставила его открыть глаза.
– Навестите меня в пансионе мадам Ля Руж, – зазвучал в его мыслях её голосок.
– Интересно узнать, какая она, эта мадам Ля Руж, – подумал Шарль и поднялся. Он позавтракал, надел новый костюм и отправился в пансион навещать Симону Стовассер.
Дорога петляла среди зелёных холмов, на которых белыми пятнами просвечивали домики с плотно закрытыми ставнями. Безлюдье. Звенящая тишина. Даже птиц не слышно. Только звук шагов Шарля нарушает молчаливое спокойствие этих мест, тишайшее безмолвие полотна, залитого солнечным светом. Шарль уже начал подумывать о том, что девочка подшутила над ним, что никакого пансиона мадам Ля Руж не существует, что пора возвращаться назад, в привычный мир многоголосой какофонии. Но дорога резко вильнула вправо и уперлась в бронзовые, кованые ворота, за которыми находился дом. Не дом – башня, увитая плющом. Чуть поодаль невысокое строение с глубокими ночными глазами окон и открытой террасой.
Из дверей навстречу Шарлю – явление очень красивой, очень высокой дамы с громадными карими глазами в тёмной оправе ресниц на смуглом с терракотовым румянцем лице. Голос – звук виолончели:
– Добрый день, мосье. Вы приехали навестить свою кузину?
– Я пришёл посмотреть на вас, – чуть было не выпалил Шарль, но вовремя спохватился.
– Да, я хотел бы увидеть Симону, – он улыбнулся.
– Паула, позовите мадмуазель Стовассер, – приказала дама, разглядывая Шарля. Он, привыкший к множеству глаз в него нацеленных, смутился от её взгляда, покраснел, потупил взор.
– Мне следует предупредить вас, мосье…
– Шарль, – представился он.
– Мосье Шарль, мы не позволяем нашим воспитанницам покидать пансион по понедельникам, – её голос вливался в его уши нежнейшей музыкой.
– Говорите, говорите, – мысленно умолял её Шарль, не решаясь поднять глаза. Он видел длинное шоколадное платье, из под которого выглядывали элегантные блестящие туфельки с закругленными носами.
– В последнее воскресенье каждого месяца мы разрешаем воспитанницам бывать в городе. Но к шести часам они должны вернуться обратно. Мы отвечаем за своих воспитанниц. Они живут здесь до двадцати лет, а потом… потом выходят замуж. Но Симоне ещё рано думать о замужестве… Она ещё маленькая, – дама отошла к окну. Немного помолчала. Повернулась. – Хорошо, что вы приехали. Господин Штанцер редко навещает Симону, – дама взяла Шарля под руку и повела за собой по длинному зелёному коридору. – Симона моя лучшая воспитанница. Она очень одаренная девочка. Знает наизусть всего Шекспира, прекрасно музицирует, вышивает, рисует, играет на фортепиано. Вы должны гордиться своей кузиной, мосье Шарль. А вот и она.
Шарль поднял голову. Из глубины зелёной комнаты навстречу ему шагнуло странное существо в длинной до пола чёрной юбке, чёрной блузке с манжетами, похожими на тиски, капкан воротника сжимал тонкую шею девочки. Чёрные тупые носы грубых туфель выглядывали из-под подола. Волосы были гладко причёсаны и стянуты на затылке тугим узлом. Не разобрать какого они цвета – тёмно-серые, тёмно-коричневые, чёрные. Лицо бледное. Глаза испуганные. Удивлена.
– Вы? – рот полуоткрыт. Хотела что-то ещё добавить, передумала.
Шарль смотрит на неё, не мигая. Не узнаёт. Это вовсе не та девочка-ангел с огромными вишнёвыми бантами, румяным лицом и ясными весёлыми глазами. Это – не Симона. Эта девочка выглядит старше. Она намного серьёзнее той малышки. Она другая. Он её видит впервые. Он шёл не к ней. Шарль не успевает ничего сказать, дама подталкивает его вперёд.
– Что же вы, мосье Шарль, так растерялись? Мне показалось, вы смелый человек, – в голосе ирония. – Не ожидали увидеть девочку в таком странном одеянии? Что поделать, такая нынче устрашающая мода для пансионерок.
– Добрый день, господин Шарль Бенош, – медленно выговаривает девочка, протягивая ему руку. Подобие улыбки возникает на её лице. Голос глухой. Чужой, далёкий.
– Симона, вы можете погулять в саду, – говорит дама и уходит, шурша своей шоколадной юбкой.
– Симона, это, правда, вы? – шёпотом спрашивает Шарль.
– А это, правда, вы, Шарль? – шепчет она. Он кивает. Она улыбается.
– Я не думала, что вы приедете. Вернее, думала, о вас, но была уверена, что вы ни за что не приедете. А вы приехали…
– Я не приехал, а пришёл, – он улыбнулся. – Откуда у бедного актера деньги на экипаж?
– Вы выглядите настоящим денди, – сказала она. – Я вас сразу не узнала. Я ждала рыжего клоуна, а вы… Вначале я подумала, что дядя Шварц прислал кого-то из своих клерков. Я растерялась, рассердилась. Зачем он это сделал? Зачем здесь нужны чужие люди? Что я буду делать с посторонним человеком? О чём мне с ним говорить? Я хотела прогнать вас, то есть этого чужого клерка, но не успела раскрыть рта, мадам Ля Руж назвала ваше имя. У меня отлегло от сердца. Можно, я вас обниму?
Он ещё не успел ответить, она прижалась к нему всем телом, замерла, отстранилась, прошептала:
– Объятия – прикосновенья душ.
К твоей груди я прижимаюсь
И в твой, непознанный мной мир,
Тропою тайной отправляюсь.
Пойдёмте гулять в сад, – улыбнулась, взяла Шарля за руку, повела за собой.
Тропинка, по которой они шли, взобралась на гору. Там в листве пышной ивовой зелени пряталась ажурная беседка.
– Смотрите, как здесь красиво, – проговорила Симона, улыбнувшись. – Вон там внизу полу ручеек с ледяной водой. Всегда ледяной, даже в жару. Я однажды нырнула в него прямо в платье. Специально. Хотелось проверить, правда ли вода ледяная.
– Ну и как? – с любопытством посмотрев на неё, спросил Шарль.
– Ледяная, зубы сводит, – сказала она, поежившись. При свете солнца Симона стала другой. Чёрный цвет подчёркивал бледность её лица с утонченными чертами. А волосы оказались не серыми, не каштановыми, золотыми. Тогда в цирке он не разглядел их из-за огромных бантов. Теперь бантов не было, был тугой узел на затылке, который делал Симону старше.