Рыжий клоун. Роман

– Но у мальчика совершенно нечем заплатить за билеты в синематограф, – раздался за его спиной вкрадчивый шёпот Лелэ. – Бенош так хотел перещеголять банкира, что…

– Ладно, ладно, я всё понял, – усмехнулся директор, выписав ещё один чек. – Ты, Лелэ, можешь вить из меня верёвки.

– Я пользуюсь своим даром крайне редко, Рудольф, – кокетливо проговорила она.

– Я это ценю, дорогая, – улыбнулся он, протянув ей ещё один чек. – Это для Бебэ.

– Благодарю, – пропела она и подтолкнула Шарля к двери.

– Мы баснословно богатые люди! – воскликнула она, когда кассир выдал ей наличные. – Можем бросить всё и убежать на край света. Но… – она стала очень серьёзной. – Мы этого никогда не сделаем, потому что мы – люди чести, хоть и носим клоунский наряд. Мы не имеем права подводить Рудольфа Велзера. Он очень добрый малый и очень-очень несчастный человек, – Лелэ вздохнула. – Ладно, идем. Душераздирающих историй я сегодня не стану тебе рассказывать, потому что тебе ещё вести Матильду в синематограф.

– А можно обойтись без этого похода? – с надеждой спросил Шарль, заранее предвидя ответ Лелэ.

– Нет, – категоричным тоном заявила она.

– Лелэ, ты же знаешь, как мне не нравится эта толстая Матильда, – захныкал Шарль. – Люди будут показывать на нас пальцами и хихикать.

– А ты разве не привык к тому, что над тобой смеются? – спросила она, нахмурившись. – Считай себя героем сцены, королём цирковой арены. Будь выше толпы. Запомни, милый, всё, что происходит за пределами Шапито, такой же цирк. Просто ты не знаешь последовательность номеров и количество артистов, занятых в программе, поэтому следует быть готовым к исполнению своего любимого трюка в любую минуту. Понятно? – она щёлкнула его по носу. – Улыбайся, дорогой, за нами следят.

– Кто? – оглянувшись по сторонам, спросил Шарль. Лелэ поднялась по ступеням, раскрыла дверь балаганчика и ответила:

– Вечность… Мы все когда-нибудь предстанем перед Всевышнем. Мы все дадим Ему отчёт за свои дела, слова и даже мысли. Поэтому, не мысли зла. Пусть твоя душа будет чистой и лёгкой, как перышко. Ведь на весы вечности положат не наши тела, а наши души.

– Лелэ, не рановато ты принялась читать нравоучения малышу? – поинтересовался Бебэ.

– Не рановато, – ответила Лелэ, усевшись к зеркалу.

Бебэ повернулся. Грим был полностью стёрт с его лица. Узнать клоуна Бебэ в этом человек с волевым подбородком, крупным носом, крупными далеко посаженными глазами в обрамлении густых ресниц и мохнатых бровей было совсем непросто.

– Главное, не будь клоуном в реальной жизни, сынок, – сказал Бебэ, глядя в глаза Шарля. – Для лицедейства есть арена. Для действующих лиц – сцена. Всё остальное – обычная жизнь, повседневность. Она может быть удивительной, если ты сам наполнишь неповторимостью каждый миг. Любуйся, влюбляйся, целуйся, наслаждайся тем, что имеешь. Живи радостно, не грусти из-за пустяков.

– Тебе легко так говорить, тебя никто не заставляет идти в кино с «красавицей» Мати-тильдой, – посетовал Шарль.

– Сынок, посмотри на это с другой стороны! – воскликнул Бебэ. – Смотри!

Он схватил под руки Лелэ, принялся её кружить, роняя табуреты, расшвыривая набросанную на полу одежду, приговаривая:

– Вы так аппетитны, булочка моя, Матильда! Я проглотить готов вас тот же час. Сейчас, сейчас, сейчас, я повяжу салфеточку на шею, налью себе стаканчик чаа-а-аю и… – Лелэ вырвалась и отбежала в сторону. Бебэ принялся наступать на неё. – Матильда, вы куда? Матильда, я скучаю… По вашим формам, по изгибу рук… – Лелэ обвила его шею и потерлась белой щекой о его щеку. Он попытался высвободиться из её объятий. – Матильда, ну зачем вы так со мной? Зачем вы так? Вот так?

– Я так веду себя из-за того, что вы – дурак! – ответила Лелэ. – Такие глупости болтают лишь шуты и клоуны, как ты.

– Ты, между прочим, тоже клоунесса, – улыбнулся Бебэ. – А маленький Бенош – ещё гибрид, хоть он уже очень знаменит, что получает приглашенья от дам почтенных, дам седых и глупых девочек смешных… Ну, ладно, шутки в сторону, что будем делать дальше?

– Дальше? – Лелэ села перед зеркалом. – Дальше начнётся жизнь без всякой фальши, без лицемерия и лжи…

– Я упаду сейчас от счастья, держи, Бенош меня, держи, – закатив глаза, воскликнул Бебэ и рухнул на руки Шарля.

Потом они отправились в дорогой магазин, выбрали для Шарля строгий тёмный костюм, рубаху, шейный платок и дорогую булавку. Глядя на себя в большое во весь рост зеркало, Шарль не мог решить, кто он: смешной клоун, мальчишка беспризорник, цирковой актер или…

– Вы – лорд, милорд, или барон? – заглянув за ширму, поинтересовалась Лелэ.

– Я… Шарль Бенош, – проговорил он, чуть приподняв подбородок. – Я – принц датский Гамлет.

– Браво! – воскликнула Лелэ. – Я так и думала. Шуты и короли – люди одного ранга, одного сословия, поэтому они всегда рядом. Король без верного шута – никто. А шут? Он – зеркало огромное, в котором все пороки становятся заметней во сто крат. Ты разве этому не рад?

– Чему? – не понял её слов Шарль.

– Тому, что ты, мой мальчик – шут. Ты – зеркало толпы, к которому идут, идут, идут, чтоб на свои пороки посмотреть… – ответила Лелэ.

– Мне надоело быть шутом, – нахмурился Шарль.

– Поговорим об этом перед сном, – подтолкнув его к двери, сказала Лелэ. – Пора, тебя Матильда заждалась. Некрасиво заставлять барышню томиться неизвестностью.

– Надеюсь, наша с Матильдой связь сегодня будет прервана навеки, – проговорил Шарль, хмурясь. – Надеюсь, она сама поймёт, что я не просто птичка, мечтающая свить гнездо, а одинокий странник, господин ин-ког-ни-то, – он посмотрел на Лелэ. – А ведь я, в самом деле, ничего о себе не знаю, кто я? Кто мои родители? Почему я остался один? Что заставило меня бродяжничать? Из моей детской памяти стерто почти всё. Хотя… – он задумался. – Иногда во снах всплывают какие-то странные картинки прошлого. Моего или нет, не знаю. Мне снится богатый дом, свечи в канделябрах, слуги в белых перчатках, кружева на манжетах, яркий деревянный паровозик, оловянные солдатики, большой плюшевый медведь, с которым тепло спать. В камине горит огонь, кто-то читает сказки. Сон окутывает меня. Я не вижу лиц, не вижу людей, слышу негромкие голоса, но не понимаю, о чём идёт разговор. Похоже, что люди говорят о чём-то таинственном. Эту тайну мне ещё рано знать. Рано, потому что я – маленький. А потом… потом становится поздно, слишком поздно. Паровозик пылает в камине, листы, вырванные из книг, разбросаны по полу. Пропал большой плюшевый медведь, без него стало холодно, жутко… Бессонные ночи в каком-то заброшенном доме среди сотни таких же бездомных, бесприютных, голодных, худых мальчишек, как и я. Почему мы здесь? Почему? Ответить некому.

– У тебя ничего из прошлого не осталось? – спросила Лелэ, взяв Шарля под руку.

– Ничего, – ответил он и улыбнулся. – Ничего, кроме родинки в виде запятой на правом предплечье. Глядя на нее, я всё время думаю о том, что запятая лучше точки, потому что после неё должно быть продолжение. Значит, у меня тоже должно быть продолжение…

– Я бы сказала, хорошее продолжение, – подмигнула Лелэ. – Ты непременно сыграешь роль принца датского, мой мальчик, только тебе нужно учиться.

– О, ты снова за своё, – высвободив руку, проговорил Шарль. – Не желаю. Не хочу. Всё. Точка. Точка, а не запятая. Прошу тебя, Лелэ, не заводи больше таких разговоров.

– Ладно, – сказала она. – Только, заруби себе на носу, что на роль принца никто не возьмёт самозванца, – она щёлкнула Шарля по носу. – Если ты мечтаешь о хорошем будущем, то нужно трудиться, много, добросовестно трудиться, запомни, сынок.

– Я и так тружусь, – буркнул он. – Тружусь целыми днями, а вредный директор, не желает повышать мне жалование.

– Потому что он не считает наше с тобой ремесло великим трудом, – сказала Лелэ. – Бегать по сцене и смешить публику может каждый. Каждый. Нет особой хитрости и премудрости в том, чтобы кривляться, обезьянничать и хохотать над всякой чепухой. А вот заставить публику заплакать, найти такие слова, чтобы мороз по коже, чтобы слёзы градом, сможет не каждый. Мало кто сможет. Такие люди – редкость. Большая редкость, – она вздохнула. – Я знаю, Шарль, ты сможешь быть другим. Ты изначально другой. Тебе не место среди нас, в нашем балагане.

– Ты прогоняешь меня, Лелэ? – Шарль побледнел.

– Нет, нет, милый Бенош! – обняв его, воскликнула она. – Я не гоню тебя. Я никогда не прогоню тебя, никогда. Разве можно прогнать сына? Нет. Я хочу, чтобы ты подумал над моими словами. Посмотрел на всё вокруг другими глазами. Глазами принца датского, если хочешь, – она улыбнулась. – Пойми, Шарль, привычный уклад жизни изменить не просто, порой это невозможно сделать, порой не нужно, например, как нам с Бебэ. А вот тебе это сделать необходимо. Ты не клоун, не шут, ты утончённый мальчик с манерами аристократа. Ты знаешь, я безумно рада, что появилась эта девочка с бантами и музыкальным именем Си-мо-на. Да и фамилия Стовассер, звучит, как сто галлонов счастья.

– Почему? – удивился Шарль.

– Да потому, что вассер – вода, которая нужна нам всегда, – ответила Лелэ.

– Как бы этот вассер нас всех не утопил, – подал голос Бебэ, который плелся позади, подбрасывая ногой камешки, попадавшиеся на дороге, и сердился, что его не замечают. Лелэ и Шарль остановились. Бебэ посмотрел на них и продолжил свою мысль:

– Богатый дядя краны перекрыл, и хлынула вода в другое место, – он принялся трясти руку Шарля. – А ведь у нашего Беноша есть невеста Матильда Вельзер…

– Ладно, не дури, – хлопнула его по лбу Лелэ. – Мальчику итак несладко. Ему придётся идти под руку с Матильдой, а это…

– Большое человеческое счастье, – улыбнулся Бебэ, взяв Лелэ под руку. – Ты, Шарль должен гордиться тем, что тебе оказана такая великая честь. Улыбайся, перестань сердиться.

– Хорошо, – надев на лицо шутовскую улыбку, ответил Шарль.

– Матильда упадет в обморок, увидев тебя, – похлопал его по плечу Бебэ. – Удачи, сынок.