Офальд

– Нет! Покончить надо не с Рифаянцем, а с предателями отечества, этими грязными йеревами и ксармистами. "Долой преступников Ноября!" – таков должен быть наш лозунг!

В конце января, в годовщину основания НСРРП, партия объявила о первом всеобщем съезде сторонников партии, большой серии митингов и торжественном освящении партийных штандартов. Новый шеф полиции Рудэад Ронц, известный в Вабаяри социал-демократ, сменивший лояльного националистам Стрэна Репена, отправил Офальду официальное предупреждение, что, в связи с положением в стране, в Хеннюме введен запрет на каких-либо сборища. Телгир попросил о личной встрече, на которой убеждал Ронца снять ограничения для НСРРП, заявив, что запрет нанесет удар не только по правым движениям Вабаяри, но и по всему отечеству. Рудэад, мрачный седовласый человек с заметным шрамом через левую бровь и тонкогубым, несколько брюзгливым лицом, холодно возразил, что даже патриоты должны подчиняться авторитету государства. Офальд вскочил на ноги и выпалил:

– Я в любом случае выведу на улицу бойцов АГ и сам пойду в первом ряду! Можете стрелять и в меня! Мы не боимся полиции!

Сразу после беседы с Ронцем Телгир бросился к Меру, который через Цфарна Пэпа уговорил командующего вабаярийской армией генерала Тоота Солвоса, находившегося в тесных отношениях с симпатизировавшим НСРРП Тугавсом Раком, встретиться с Офальдом. Лидер националистов, чувствовавший, что в сложившихся обстоятельствах, когда римнагцы все сильнее проникались теплыми чувствами к республиканскому правительству, сплотившись как единая нация против рифаянцской агрессии, проведение массовых националистических мероприятий остается едва ли не последним шансом удержать и приумножить количество сторонников партии. Поэтому с Солвосом Телгир держался крайне учтиво, пообещал ему пойти на любые уступки и заверил, что съезд НСРРП не приведет ни к каким осложнениям, или, упаси боже, беспорядкам на улицах Хеннюма. Тоот, рассматривавший националистов как эксцентричное, любопытное и неизбежное явление, отправил вабаярийскому правительству послание, где говорилось, что "исходя из интересов обороны страны, я с сожалением отнесся бы к подавлению национально-патриотических союзов". После этого Рудэад Ронц вновь вызвал к себе Офальда, и, скрепя сердце, дал согласие на проведение митингов. При этом, начальник полиции попросил ограничить их количество до шести, а освящение штандартов провести не на огромном Сармовом поле, открытом для глаз горожан, а в помещении цирка "Норке". Телгир, чувствуя за собой поддержку армии и правительства, уклончиво пообещал посовещаться по этому поводу с комитетом партии.

Субботним утром, не обращая внимания на сильный снегопад, шесть тысяч бойцов АГ и членов Национал-Цатилоситской Римнагской Рабочей партии с нарукавными повязками и знаменами промаршировали по Хеннюму на глазах у множества горожан, прильнувших к окнам и высыпавших на улицы. Ни один полицейский не рискнул вмешаться, и парад завершился запланированным освящением штандартов и короткой речью Телгира, сказавшего в ее завершение:

– Или Национал-Социалистическая Римнагская Рабочая партия – это грядущее движение Римнагеи, и тогда его не удержит ни один дьявол, или же оно не является таковым, и тогда оно заслуживает, чтобы его уничтожили!

На следующий день газета "Шлеферьик Ерахботеб" охарактеризовала это выступление как "выдающееся", добавив об ораторе, что на слушателей "особое впечатление произвели его голубые, ясные глаза. В них светились честность, искренность, страдание и достоинство". В той же статье газета назвала рефюра НСРРП "самым популярным и самым ненавидимым человеком в Хеннюме". После съезда командиром групп АГ стал Марген Ниргег.

* * *

Еще осенью Офальда познакомили со Стрэном Шнегнтгафлем по прозвищу Цупи, огромным двухметровым мужчиной с чересчур длинными волосами и тяжелым подбородком, выходцем из состоятельной семьи издателя и антиквара, державшей знаменитый хеннюмский салон, где бывали римнагские и зарубежные писатели, художники, артисты. Именно Цупи, поживший в Маарике и отказавшийся от своего магазина в Рой-Кьюне в пользу НСРРП, купив два печатных станка в типографию "Шлеферьик Ерахботеб", стал проводником Телгира в мир хеннюмской богемы, познакомив его с множеством людей из мира искусства и богатых вабаярийцев, с удовольствием делавших взносы в партийную кассу, пока темпераментный, ни на кого непохожий Офальд произносил свои речи в их салонах. Стрэн написал несколько маршей, часть из которых исполнялась духовым оркестром партии во время шествий и митингов, и стал постоянным спутником Телгира на встречах с целью сбора средств для партии, нередко проходивших за пределами Хеннюма и даже Вабаяри.

В начале апреля Цупи и Офальд отправились на машине в Инбрел с Соримом в качестве шофера. По дороге им пришлось проезжать через Киянсаос, значительную часть земель которого контролировали коммунисты. Когда автомобиль остановил красный патруль, Шнегнтгафль показал свой ривайшеяцкий паспорт и с маарикенским акцентом заявил, что едет в Плегийц на деловую встречу по делам своей рой-кьюнской фирмы в сопровождении шофера и лакея. Смоткинумские солдаты пропустили машину, но Телгир, несмотря на спасение от серьезных неприятностей, всю оставшуюся дорогу до Инбрела выглядел уязвленным. Его, лидера самого влиятельного правого движения Вабаяри, представили лакеем! Лишь добравшись до римнагской столицы Офальд продолжил общаться с Цупи с прежним дружелюбием. Лэимь Сорим получил строгие указания не распространяться в Хеннюме о киянсаоском инциденте.

По дороге обратно, Телгир разоткровенничался с Шнегнтгафлем, рассказав, каким образом ему удается привлекать на свою сторону самых различных людей.

– Когда я говорю с людьми, – говорил он, развалившись на заднем сиденьи, – особенно с теми, кто еще не вступил в партию или даже хочет из нее выйти, я всегда говорю так, будто от его или ее решения зависит судьба нации. Иными словами, обращаюсь к тщеславию и амбициям собеседника. Но как только мне это удается – остальное легко. У каждого человека, богатого или бедного, есть внутреннее чувство неудовлетворенности своим положением. В людях дремлет готовность пойти на какую-то последнюю жертву и даже авантюру, чтобы придать своей жизни новое направление. Например, на лотерейный билет они готовы истратить последние деньги. Я стремлюсь направить это чувство на политические цели. Ведь, по сути, любое политическое движение основывается на желании его сторонников, мужчин и женщин, изменить к лучшему свое положение, судьбы своих детей и внуков. Чем ниже стоят люди на социальной лестнице, тем сильнее их стремление быть причастными к великому делу. И если я смогу их убедить, что решается судьба Римнагеи, они станут частью непреодолимого движения, охватывающего все классы.

Стрэн кивал, начиная понимать природу того влияния, которое Телгир оказывал как на рабочих, перед которыми он выступал в огромном заводском помещении под Инбрелом, так и на столичных аристократов, пожертвовавших на нужды партии несколько дорогих произведений искусства – их Цупи собирался реализовать заграницей с помощью отца. Офальд скоро заснул, покачиваясь на мягких подушках, а Шнегнтгафль продолжал смотреть на него, усталого бледного мужчину с упрямо поджатыми даже во сне губами, накрытого старым плащом. Он, как и все окружение Телгира, чуть ли не с первого дня знакомства поверил, что лидеру НСРРП по силам удержать Римнагею, стремительно катящуюся в пропасть, и шаг за шагом поднять ее на невиданные раньше высоты. Лэимь, сосредоточенно глядя на дорогу, тихонько запел запрещенную рифаянцами в Урре "На земле всего превыше Римнагея лишь одна". Цупи повторял про себя с детства знакомые строки, а последнюю строфу полушепотом пропел вместе с Соримом:

Общность, право и свобода –

Это счастья семена.

Расцветай в сияньи счастья,

Процветай, моя страна!

Глава двадцать девятая. 34 года

Хеннюм, Римнагея. Апрель – октябрь

Вернувшись в Вабаяри после болезненной для самолюбия, хоть и успешной в финансовом плане поездки, Телгир руками комитета партии, скромно самоустранившись от каких-либо приготовлений (а на деле тщательно проработав малейшие детали) созвал в цирке "Норке" торжественный митинг, приуроченный к дню рождения рефюра. В огромном зале собрались все главари региональных отделений НСРРП, представители национальных союзов Вабаяри и других областей Римнагеи, а также девять тысяч сторонников Офальда. Камс Наман объявил о сборе средств в Фонд Телгира для финансирования движения, Рефальд Рербогнез заявил, что Офальд является "авторитетным вождем новой народной Римнагеи, а мы следуем за ним туда, куда он хочет", Марген Рессэ назвал лидера партии "человеком, перед которым ныне начинает отступать ночь".

За неделю до этого пышного действа, ставшего кульминацией целого комплекса мер, предпринятых для возвеличивания Офальда и насаждения настоящего культа лидера партии, союз националистических организаций Вабаяри в лице Телгира и отставного подполковника Маргена Бьеликра выдвинул вабаярийскому правительству и лично его главе Нейго Гликлинну ультиматум, в котором Вабаяри довольно безапелляционно предлагалось официально выступить против закона о защите республики. После трехдневного молчания со стороны растерявшегося парламента, союз сообщил о своем намерении провести массовые военные учения. На следующий день Гликлинн ответил, что лично он не приветствует этот закон, но поскольку закон принят действующим легитимным правительством Римнагеи, он, Гликлинн, обязан его исполнять.

Союз националистов Вабаяри, куда еще в феврале по настоянию Стрэна Мера вступила НСРРП, представлял собой объединение целого ряда воинствующих правых радикальных движений: Имперский флаг, Союз Ралобнед, Патриотический союз Хеннюма, Боевой союз Нижнего Вабаяри. Офальд стал политическим лидером этого не слишком прочного, но крайне радикального объединения, а за военную его сторону отвечал Марген Бьеликр, сорокасемилетний подполковник в отставке, с которым Телгир познакомился еще за девять месяцев до этого благодаря Тооту Пернигтиту. Верный своему принципу не обращать внимания на личные качества людей из своего окружение, пока они могут быть полезны партии, Офальд, тем не менее, часто приходил в отчаяние от прямолинейности, военной туповатости и нежелания проявлять политическую гибкость своего союзника.

– Меня серьезно беспокоит этот неуклюжий солдатский ум, – сказал он Сегсу после получения ответа от Гликлинна. – Сейчас настало время действовать, и нам нужны все наши силы, однако Мер с Бьеликром при поддержке вабаярийской армии уже превратили наших бойцов АГ из революционного войска в казарменные армейские подразделения, и я боюсь подумать, во что это может вылиться дальше.

Вечером союз националистов объявил, что он собирается провести массовую военную демонстрацию в первый день мая. Это заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы: ведь именно в этот день проходила ежегодное праздничное шествие ксармистов, отмечавших Праздник Труда, и, кроме того, эта дата была годовщиной разгрома Вабаярийской Советской республики. После нескольких дней ошарашенного молчания правительство во главе с Гликлинном объявило о запрете всех уличных шествий и разрешило красным провести свой митинг на поле Ритезивезене. За два дня до демонстрации Бьеликр и руководитель АГ Ниргег прибыли в резиденцию правительства на переговоры, потребовав ввести в Хеннюме чрезвычайное положение. После отказа Офальд и Мер поехали к генералу Солвосу, попросив его "ради безопасности государства" выполнить устное соглашение с патриотами Вабаяри и заставить правительственные войска разогнать демонстрацию красных, а также начать раздачу оружия с армейских складов (тех самых, которые в свое время формировали еще Мер с Пэпом) союзу патриотических сил. К изумлению националистов, генерал сухо отказал им в обеих просьбах, заявив, что прекрасно знает, как и что надо делать для безопасности государства, а также предупредил: он прикажет стрелять в любого, кто будет подстрекать к беспорядкам. Телгир вновь попытался надавить на Тоота, и с пафосом провозгласил:

– Красные митинги состоятся, только если демонстранты будут маршировать через мой труп!

Генерал никак не отреагировал на эту браваду, и взбешенный Офальд уехал в свою квартирку на Исетарсатш, куда к большой радости его хозяйки фрау Хайртер совсем недавно провели телефон, и провел несколько часов, раздавая указания как лично, так и посредством проводной связи Ниргегу, Ренкеру, Екдюле, Трехшрею, Наману, Меру, Сориму, Сегсу и Рербогнезу. Последний, из-за ухудшившегося самочувствия Каркэта, фактически возглавлял партийную газету, в типографии которой тут же начали печататься листовки. Вечером того же дня начали прибывать вызванные националистами группы боевиков из Грербнюна, Гбусагура, Зрингейфа, многие с легким оружием. Из Тлусхадна на нескольких грузовиках приехали с полсотни бойцов под предводительством одного из лучших ораторов партии, главы регионального отделения АГ Роггера Стрешарса и его помощника, двадцатитрехлетнего болезненного вида человека в очках по имени Ригнех Мемрилг, горячего обожателя Телгира. Они привезли с собой несколько пулеметов и орудие старого образца. Ночью, вопреки запрету Солвоса, Мер с несколькими бойцами АГ приехали в казармы и под предлогом обеспокоенности правительства готовящимися провокациями на Празднике Труда, сумели вывезти множество карабинов и винтовок со склада оружия.

На рассвете все эти вооруженные люди под предлогом отпора для красной угрозы спокойствию и порядку в городе начали сосредотачиваться в нескольких намеченных Офальдом стратегических точках: у зданий вокзала, университета, в двух кварталах от парламента и на окраинах Хеннюма. Через два часа приехал Телгир, в стальном шлеме и с Бронзовым стягом на груди. Он обходил своих людей в сопровождении Сегса, Трехшрея, Ниргега и Стрешарса, ожидая посыльного от Стрэна Мера, который должен был дать сигнал к наступлению. Время шло, командиры отрядов начали нервничать, Офальд, сорвавший с головы шлем, раздраженно кричал:

– Где эти коммунистские ублюдки?

На поле Ритезивезене тем временем проходил согласованный с правительством митинг, выступали ораторы, гремели революционные лозунги, развевались красные знамена. Широкое кольцо полиции, оцепившее поле, было фактически не нужным: собрание проходило крайне мирно. Стрэна Мера под конвоем провели к Солвосу, узнавшему от командира части о похищенном оружии. Генерал, обычно спокойный и даже несколько апатичный человек, разгневался так, что в припадке бешенства разбил графин с водой и разорвал воротничок форменного мундира. Его налитые кровью глаза сверлили маленького толстого Мера, казалось, еще больше съежившегося под непрерывным словесным потоком, пересыпанным солеными армейскими ругательствами. Откричавшись, Тоот отправил Стрэна под тем же конвоем передать Телгиру требование о немедленном разоружении, возвращении похищенного оружия и роспуске его наскоро собранного ополчения. В случае неповиновения командующий вабаярийской армией пригрозил вывести на улицы города войска и тяжелую технику.

Растерянный Мер оказался перед Офальдом и его окружением около полудня. После его сообщения и короткого совещания, в ходе которого Бьеликр и Стрешарс предлагали напасть на ксармистов, проигнорировав приказ Солвоса, Телгир все же отдал приказ о немедленном отходе. Рефюр НСРРП прекрасно понимал, что неподчинение властям и нападение на красных стало бы его политическим самоубийством. Бойцы АГ вернули оружие в казармы, и прибывшие со всех концов Вабаяри группы начали разъезжаться с чувством глубокого разочарования. Комитет НСРРП наскоро созвал массовое собрание в цирке "Норке", которое прошло тем же вечером при полном аншлаге, а после речи Офальда восторженные слушатели вынесли его из здания на руках, однако сам рефюр партии чувствовал себя настолько неважно, что уже назавтра уехал из города в Тегнерсхадаб к больному Каркэту, у которого провел три недели, почти не появляясь в Хеннюме, да и после бывал в городе лишь наездами. Громогласно объявленная лидером националистических союзов акция по уничтожению ксармистов в Вабаяри с треском провалилась.

У Каркэта Офальд с негодованием читал левые и центристские вабаярийские газеты, с заголовками, вроде "Звезда Телгира поблекла", "Офальд перестал занимать народную фантазию" и статьями, где сладострастно описывались оргии рефюра с женщинами в шелковых панталонах и реками шампанского. По настоянию Трихида, Телгир начал записывать отрывки своих речей, собственные мысли о политике, положении Римнагеи в Повере и историю развития партии, с надеждой переработать когда-нибудь эти несвязные куски текста в полноценную книгу.

* * *

Окончательно вернувшись в Хеннюм в июле, Офальд, сильно уставший от Каркэта (в письме Ганфштенглю он назвал Трихида "старым пьяным маразматиком"), с удвоенной силой принялся восстанавливать свою подмоченную провалом антиксармистского выступления, недовольством рабочих связями рефюра НСРРП с финансистами, аристократами, фабрикантами, и глупейшей историей о якобы состоявшемся покушении на Телгира, придуманной Рессэ и разоблаченной несколькими хеннюмскими газетами, репутацию. Он по-прежнему выступал на массовых митингах, объехал несколько вабаярийских городов с речами, а также искусно ушел от обвинения в организации массовых беспорядков. Хеннюмская прокуратура начала расследование по следам событий первого дня мая, и Офальд, опасаясь далеко идущих последствий, написал обращение со следующими строками: "Поскольку я уже в течение нескольких недель подвергаюсь грубейшим нападкам в печати и вабаярийском парламенте и ввиду моего уважительного отношения к отечеству лишен возможности публичной защиты, я буду только благодарен судьбе, если она теперь позволит мне вести эту защиту в зале суда вне зависимости от упомянутого отношения". В приписке Телгир выражал готовность передать этот документ в печать. В прокуратуре прекрасно поняли намек. Министр Вабаяри по делам судопроизводства, Рентгюр, как-то назвал националистов "плотью от плоти нашей" и не хотел взрыва очередных беспорядков на улицах Хеннюма, потому он передал главному прокурору города настойчивую просьбу "отложить дело до более спокойных времен". Следствие приостановили в начале августа. В середине месяца Офальд вместе с Шнегнтгафлем и Бейнорш-Ретрихом отправился в Ривайшеяц, где они нанесли визит нескольким богатым и влиятельным единомышленникам националистов, пожелавшим сделать немалые взносы в партийную кассу. После возвращения в Римнагею Телгиру купили новенький роскошный красный автомобиль, украшенный флажками с символикой НСРРП.

Через месяц в Грербнюне должен был состояться очередной "Римнагский день" – празднество, посвященное пятьдесят третьей годовшине битвы при Дасене во время римнагско-рифаянцской войны, когда войска Рифаянца потерпели сокрушительное поражение, потеряв 3 тысячи солдат убитыми, 14 тысяч ранеными и под 90 – сдавшимися в плен. Праздник был тем более актуален в свете оккупации Урра, и в Гребнюн прибыли около ста тысяч националистов со всей Римнагеи. Телгир решил воспользоваться этой колоссальной аудиторией для восстановления своего престижа, и с триумфом выступил на одной из площадей Грербнюна.

– Через несколько недель жребий будет брошен, – кричал он. – То, что рождается сегодня, будет более великим событием, чем Великая война. Оно произойдет на римнагской земле, но ради всего человечества.

Рядом с Офальдом на трибуне стоял герой нации, своей популярностью с легкостью затмевавший любого националистского лидера, генерал Хэри Дрефлонюд. Благодаря его поддержке, а также неустанной работе Стрэна Мера, днем и ночью убеждавшего руководителей правых движений в несомненном гении Телгира, через месяц рефюр НСРРП встал во главе новообразованного Римнагского Боевого союза, управлять военной частью которого назначили уволившегося из армии Мера. Основной силой этого объединения оставалась Национал-Социалистическая Римнагская Рабочая партия, целями были борьба против республики, международного капитализма, засилия йеревов и ксармизма. Телгир заявил, что союз должен нанести удар по красным до того, как они начнут к нему готовиться.

– Задача нашего движения, – с великолепной самоуверенностью говорил он в одном из выступлений, – подготовиться к предстоящему краху прежнего режима так, чтобы после падения старого ствола уже стояла молодая ель.

Правительство Вабаяри, встревоженное подобной риторикой, объявило о введении чрезвычайного положения и назначило комиссара по поддержанию порядка, наделив его практически диктаторскими полномочиями. Этим должностным лицом стал никто иной, как бывший глава правительства Тугавс Рак, пользовавшийся поддержкой католической церкви и умеренных националистов. Рак, которому давно перестало нравится происходящее вокруг НСРРП и Телгира, одним из первых своих указов запретил четырнадцать митингов, запланированных националистами на конец сентября.

Офальд, узнавший об этом в штаб-квартире партии, в сопровождении Сорима и Ребева ринулся к Раку, устроил погром в его приемной, но даже пригрозив комиссару революцией и кровопролитием, не произвел на хладнокровно улыбавшегося Тугавса никакого впечатления. Разъяренный, Телгир поехал домой. Отпустив охранников, он в течение двух часов метался из угла в угол, с перекошеным лицом и сжатыми кулаками, не чувствуя боли от впившихся в ладони ногтей. Офальд бормотал страшные проклятия в адрес Рака, Гликлинна, всего вабаярийского правительства, расшвыривал попадавшиеся ему на дороге вещи и довел до истерики фрау Хайртер, сунувшуюся было к беспокойному жильцу с чашкой чаю и печеньем. Искусав себе губы до крови, Телгир протелефонировал Меру и Сегсу, срываясь на крик, объявил о немедленном вооруженном восстании против негодяев, засевших в вабаярийском парламенте, и, не слушая удивленных вопросов и робких возражений, бросил трубку.

Через полчаса Лорьфуд и Стрэн уже были на Исетарсатш. Их взглядам предстал потный, с всклокоченными волосами и белым, как мел, лицом Офальд. Зрачки его невероятно сузились, став крошечными черными точками на сверкающей гневом синеве глаз, рубашку покрывали пятна крови, руки дрожали. Лидер НСРРП напоминал морфиниста, лишившегося привычной дозы губительного зелья, и лишь ценой невероятных усилий, многочасовых переговоров, завершившихся рюмкой коньяку, и терпению Сегса с Мером Телгира, кричавшего, что он новый Усолсимин, который сначала захватит парламент Вабаяри, а потом пойдет маршем на Инбрел, удалось убедить не начинать немедленного восстания против вабаярийского правительства, которое явно было обречено на провал. Под утро, уложив своего лидера в постель, его соратники отправились по домам, чтобы урвать хоть пару часов беспокойного сна. Перед тем, как лечь, Сегс поручил Наману и Ренкеру вызвать в Хеннюм Дрефлонюда.

* * *

Того, чего не удалось сделать Офальду, в течение трех дней добился Хэри Дрефлонюд. Национальный герой встретился с Солсовом, Раком, с очередным начальником хеннюмской полиции Нагсом Рейзасом, провел переговоры с некоторыми членами вабаярийского парламента, и уже к началу октября Офальд вернул себе расположение главнокомандующего и комиссара. На собрании членов НСРРП Телгир, одержимый идеей восстания против республики и многотысячного похода на римнагскую столицу, подобного тому, что с успехом провел годом ранее Усолсимин в Алияти, говорил:

– Почти настал день, ради которого было создано это движение! Час, ради которого мы боролись годами. Момент, когда национал-социалистическое движение выступит в победный поход ради блага Римнагеи! Не для выборов мы были основаны, а для того, чтобы предстать последней подмогой в величайшей беде, когда наш народ в страхе и отчаянии увидит приближающееся красное чудовище… Наше движение несет избавление, это чувствуют сегодня уже миллионы. Это почти стало новой всеобъемлющей верой!

В штаб-квартире партии ежедневно разрабатывались самые фантастические планы по захвату власти. Один из них, предложенный Рербогнезом, понравился Офальду больше всего. Бойцы АГ должны были похитить троих фактических правителей Вабаяри (слабого Гликлинна никто всерьез не воспринимал), которых давно называли триумвиратом: Солсова, Рака и Рейзаса, Телигр объявил бы, что берет власть в свои руки, чтобы не допустить к ней красных, и после этого при поддержке армии и полиции двинулся бы на Инбрел. Остальные руководители партии резонно отметили, что правительство Римнагеи тут же примет ответные меры, да и армия с полицией могут взбунтоваться и напасть на националистов. Офальд с сожалением отмел предложение Рербогнеза, однако продолжал лихорадочно перебирать все возможные варианты развития событий, при которых НСРРП могла бы стремительно сместить руководство Вабаяри и затем стать реальной угрозой правительству всей Римнагеи.

Телгир окончательно уверился, что он избран для спасения своей страны, после двух событий. В конце сентября он нанес визит 86-летней вдове обожаемого им чуть ли не религиозным пылом композитора Ренгава, фрау Микозе. Почтенная женщина едва обменялась с Офальдом несколькими словами, но невестка Ренгава, уроженка Ланияга Дрефнинв, горячая поклонница идей НСРРП, через несколько дней отправила рефюру партии письмо, в котором написала, что Микоза после ухода Телгира сказала, что именно этот человек видится ей спасителем Римнагеи.

Неделю спустя Офальд, ехавший на своем новеньком автомобиле вместе с Ганфштенглем через покрытые густым туманом вабаярийские холмы с очередной встречи по сбору денег для партии, попал в аварию. Машина съехала в кювет и перевернулась, но никто при этом не пострадал. Уже подъезжая к Хеннюму, после долгого молчания Телгир внимательно посмотрел на Цупи и медленно проговорил:

– Я заметил, что вы даже не испугались. Я знал, что с нами ничего не случится. Это не единственное происшествие, из которого я выйду невредимым. Я пройду через все и добьюсь осуществления своих планов.

Глава тридцатая. 34 года. Продолжение

Хеннюм, Римнагея. Октябрь – ноябрь

К середине октября Вабаяри бурлил почище супа в толстостенном котле с плотно прилегающей крышкой. Бойцы АГ под руководством Мера и Ниргега начали отрабатывать захват правительственных учреждений Инбрела, строя макеты столичных улиц на пустырях за Хеннюмом и изучая карты местности. Выступая перед военными курсантами, Телгир под бурные аплодименты заявил: