Офальд

отставка дискредитировавшего себя комитета;

пост первого председателя НСРРП с диктаторскими полномочиями и титул "рефюра" (лидера), с обязательным его приветствием резко поднятой вверх правой рукой с вытянутой кистью и криком "айльх!" (и титул, и приветствие, и крик Телгир позаимствовал у последователей своего ивстаярского кумира, Рогера Ершнере);

очищение партии от проникших в нее чуждых элементов;

запрет изменения названия и программы партии (над этим пунктом Телгир думал особенно долго, поскольку он изначально был против слова "социалистическая" в названии НСРРП, на чем в свое время настояли Скелрерд и Дрефе, однако изменения в названии могли негативно отразиться на образе партии и ее будущего лидера);

сохранение лидерства в движении за хеннюмским отделением НСРРП;

запрет на слияние с другими партиями (поколебавшись, Офальд разрешил их присоединение).

Глава двадцать шестая. 32 года. Продолжение

Хеннюм, Римнагея. Август – ноябрь

В первый вторник августа специальным указанием Телгира на базе разрозненных групп порядка были созданы специальные отряды вооруженных бойцов, названые аббревиатурой АГ – Атакующая Группа. На заседании комитета партии Офальд заявил, что мир ксармистов был образован в результате террора, и также прибегал к этому средству во время борьбы с НСРРП. Поэтому партия просто обязана защитить себя, своих членов, руководство и сторонников тем же методами грубой силы, которые уже не первый год действуют на территории Вабаяри и всей Римнагеи. Рефюр призывал своих бойцов быть тараном националистического движения, воспитываться как в духе подчинения руководству партии, так и в духе революционной воли. Стрэн Мер, принявший самое деятельное участие в создании АГ, прекрасно понимал, что имел в виду Офальд, неоднократно прямо выражавший свои мысли в узком кругу своих приближенных. Лидер НСРРП любил повторять: "Кем бы нас не выставляли власти, шутами или преступниками, главное – о нас говорят, нас замечают, с нами считаются". Телгир призывал сторонников не стесняться в средствах и внушил им свою собственную уверенность в том, что власть партия сможет получить только силой, и для этого будущего "революционного захвата" Мер готовился передать в распоряжение АГ немало оружия из армейских тайников. Пока же бойцы НСРРП вооружались заостренными палками и камнями.

В тот же день, сидя за своим излюбленным (и изрядно выросшем в размерах) столиком в "Кехе", Офальд внимательно слушал очередную статью Лорьфуда Сегса, не так давно ставшего очередным членом круга избранных, с которыми рефюр практически не расставался. Сегс, молодой человек с квадратным лицом, самой заметной частью которого были густые брови, не занимал никаких официальных должностей в партии, однако выполнял множество различных поручений Телгира, от создания досье на заметных членов НСРРП до налаживания контактов с высшими кругами Хеннюма, художниками, писателями и аристократами. Еще одним проводником Офальда в мир вабаярийского высшего общества стал присутствовавший здесь же Камс Бейнорш-Ретрих, рано облысевший мужчина с тонкими усиками и в пенсне, выходец из семьи музыкантов, девять лет назад женившийся на богатой вдове ветеран Великой войны, ставший дипломатом. Теперь он вместе с Лорьфудом и Каркэтом работал над очередным заданием: еще в одной из своих первых речей перед сторонниками Римнагской Рабочей партии Офальд говорил об особенной роли вождя националистического движения, наделенного самыми широкими полномочиями. Теперь пришло время создавать образ этого самого вождя, и Сегс, Каркэт, Рессэ без устали писали статьи о рефюре в партийную газету.

– Речь идет о циркуляре, – читал с листа Лорьфуд, – который мог подписать только бескорыстный, самоотверженный, беззаветный и честный человек. Офальд Телгир, со свойственными ему целеустремленностью и бдительностью, делает и будет делать все для спасения нации от гнусной йеревской заразы, глубоко пустившей корни в восприимчивом, наивном сознании великого римнагского народа. Целебной мазью пройдется он по ксармистской язве на теле Римнагеи, а в случае надобности выжжет каленым железом отравленную плоть. Созданные рефюром отряды АГ станут не только инструментом для защиты нашего движения, но и в самую первую очередь начальной школой для грядущей борьбы за свободу внутри страны. Дух беззаветной решимости правит этими людьми, преданными бойцами партии и ее лидера, Офальда Телгира.

Мер, лично подбиравший людей для отрядов НСРРП, отлично угадал общее настроение солдат и офицеров, которых, казалось, ждала великолепная послевоенная карьера, и которые после Ларьвесского договора были вынуждены испытать общее для римнагцев чувство унижения и пойти на обычные, нередко черные работы, а то и вовсе остались без куска хлеба и крыши над головой. Эти люди с удовольствием вновь облачались в форму, пусть и другого цвета, подчинялись военной дисциплине, царившей в отрядах Мера, и готовы были выполнить любое распоряжение лидеров партии. Сам Телгир призывал: "Записываться в АГ должны только те, кто хочет слушаться своих руководителей и готов, если надо, пойти на смерть".

Когда Сегс закончил чтение статьи, Сорим, Ревеб, Фарг, Наман и Рессэ захлопали, Каркэт прищурился и заулыбался, а Телгир одобрительно кивнул своему протеже.

– Отряды АГ очень важны для партии, – негромко сказал он, и все присутствующие тут же обратились в слух. – Этими молодцами, облаченными в униформу, проект которой я уже начал разрабатывать, мы демонстрируем всему римнагскому народу не только готовность к обороне от ксармистских негодяев, но и нашу возможность отстаивать свои позиции с оружием в руках. Жестокость импонирует людям, которые нуждаются в целебном страхе. Они хотят чего-то бояться. Они хотят, чтобы их пугали, и чтобы они, дрожа от страха, кому-то подчинялись.

Присутствующие переглянулись. Они не совсем поняли мысль Телгира, который тут же завелся и повысил голос.

– Разве вы не были повсюду свидетелями того, как после побоищ в залах те, кого избили, первыми вступали в партию? И не болтайте о жестокости, не возмущайтесь мучениями, не отталкивайте террор. Масса хочет этого. Ей нужно чего-то страшиться.

Офальд пожевал губами и поднялся со своего места.

– Как бывший глава пропаганды партии и как ее нынешний лидер я утверждаю, что риторика – это лишь часть средств для достижения наших целей. Акции грубого насилия станут гораздо более эффективным способом воздействовать на сознание нашего народа.

Он направился к выходу из кафе в сопровождении Сорима и Ребева. Сегс и Каркэт что-то строчили в своих блокнотах, Наман поспешно допивал кофе, Фарг глупо улыбался, а Рессэ задумчиво смотрел вслед рефюру, беззвучно шевеля губами.

* * *

В конце октября сразу несколько коммунистских газет написали о покушении на депутата вабаярийского парламента Уарэ. Статьи об этом инциденте заканчивались практически одинаково: ксармисты обещали возмездие крикливой националистской шантрапе, которую раз и навсегда раздавит мускулистая рука красных рабочих. Разведывательный отдел НСРРП, незадолго до этого сформированный все тем же вездесущим Сегсом, доложил Телгиру о готовящейся силовой акции социал-демократов. Дождливым ноябрьским вечером, за два часа до начала очередного партийного митинга, который должен был состояться в Большом зале "Хайфобосхура", в партийный комитет поступили точные сведения о массовом сборе рабочих с нескольких проксармистских предприятий. В этот самый день партийная организация как раз переезжала из полутемной пивной на Сенхшастрер в новое просторное помещение на улице Слошикстеренасур, неподалеку от хеннюмского театра оперетты. Из-за неразберихи, вызванной переездом, и отсутствия телефонной связи, к восьми вечера в маленьком помещении, прилегавшем к заполненному до отказа Большому залу "Хайфобосхура", собрались всего с полсотни бойцов АГ в униформе и с нарукавными повязками, которым должны были противостоять давно прошедшие внутрь семьсот рабочих. Полиция перестала пускать в пивную новых слушателей, поэтому несколько сотен сторонников НСРРП, спешно вызванных Рессэ, остались томиться у главного входа в здание. Офальд, бледный от страха, вошел в маленький зал вместе с Ребевом и Соримом, давно выполнявшими обязанности личных охранников рефюра. Увидев свой небольшой, растерявшийся от собственной малочисленности отряд, Телгир постарался взять себя в руки.

– Сегодня вам впервые представится случай показать на деле, насколько вы преданны нашему делу, – начал он как можно более твердым голосом. – Никто из вас не должен и не смеет покинуть зал собрания – разве что его вынесут оттуда мертвым. Сам я во что бы то ни стало останусь в зале собрания и надеюсь, что никто из вас меня не покинет. Если же я замечу, что кто-нибудь из вас струсит, то я лично сорву с него повязку и отниму у него партийный значок. При первых же попытках внести беспорядок в собрание я приказываю вам моментально наступать. Помните, что наступление есть лучшая защита. Хранит вас бог, ребята.

Отряд ответил троекратным "айльх", и Офальд вошел в Большой зал. Рабочие сидели плотно, заняв несколько соседних рядов, и при виде Телгира с мест послышались выкрики, вроде "сегодня вам выпустят кишки", "готовьтесь навсегда закрыть свой рот" и прочих недвусмысленных обещаний. Рессэ, председательствоваший на собрании, предоставил слово лидеру партии. Трибуна, с которой выступал Офальд, находилась в самом центре зала, и слева от нее были ряды, заполненные рабочей молодежью с красных фабрик. Ребев и Сорим заняли свои места позади рефюра, с тревогой следя за скоплением пустых пивных кружек под ногами ксармистов.

Речь Телгира, говорившего о возможных путях избавления Римнагеи от навязанных ей странами-победительницами чудовищных обязательств по выплате репараций, длилась больше часа, когда один из рабочих, невысокий коренастый блондин с изъеденными оспой щеками вскочил на стул и пронзительно закричал: "Свобода!" Это был условный сигнал к началу нападения. В секунду весь Большой зал одной из самых уважаемых хеннюмских пивных превратился в огромную свалку. В воздухе летали глиняные кружки, одна из которых угодила в голову Ребеву, рабочие ломали стулья и орудовали их ножками, как дубинами, но бойцы АГ под предводительством Сорима и Сегса сумели окружить трибуну, чтобы не дать рассвирепевшим ксармистам добраться до своего лидера. Офальда, скорчившегося под непрочной деревянной конструкцией, в которую уже ударили несколько кружек, била крупная дрожь.

Постепенно отряд АГ, благодаря своей выучке и слаженности действий, начал теснить противников, дробя их на небольшие группы по пять-десять человек, избивая и спуская с лестницы. Вдруг из-за двери в зал послышались выстрелы и в помещение ворвался Мер с группой из нескольких десятков человек. Он прорвал полицейский кордон у здания, чтобы прийти на помощь своей дружине, и после еще нескольких пистолетных выстрелов в воздух рабочие начали спасаться бегством. Тех, кто был настолько избит, что не мог бежать, Мер с новоприбывшими грубо выталкивали из зала, стараясь покалечить еще сильнее. Рассвирепевшие члены Атакующей Группы сильно били лежавших или ползком передвигавшихся к выходу по коленным чашечкам, наступали им на пальцы тяжелыми сапогами, ломая их, и били по спинам ножками стульев. Одного из ксармистов, потерявшего сознание молодого парня лет двадцати с выбитыми зубами, сломанным носом и надорванным ухом, уволокли товарищи. Наконец, в развороченном Большом зале остались только бойцы АГ, большая часть которых утирала кровь с разбитых лиц, и несколько членов НСРРП. Рессэ потирал ушибленный бок, у Сегса распухла верхняя губа и правое ухо, дюжий Ребев, разбивший костяшки пальцев о зубы одного из смутьянов, сидел на полу, обхватив руками гудевшую голову. Сорим подал руку Телгиру, чтобы помочь тому выбраться из-под трибуны, но тут же выпрямился и приказал всем присутствующим очистить помещение. Только когда последний партиец покинул Большой зал, Офальд вылез из своего убежища и поспешил накинуть на себя старый плащ. Решив, что выстрелы – это покушение на лидера партии, он обмочился.

* * *

Рифц Крогпаусемт, судья хеннюмского народного суда, утомленно вздохнул. Заседание коллегии в чересчур натопленном, душном помещении едва началось, а Рифц, тучный седовласый мужчина с пухлыми красными губами и большой бородавкой на щеке, уже чувствовал, что сильно устал от поведения обвиняемых, трех наглых, самодовольных, развалившихся на стульях и презрительно поглядывавших на судей членов Национал-Социалистической Римнагской Рабочей партии Офальда Телгира, Маргена Рессэ и Сакора Ренкера. Рифц внимательно посмотрел на лидера этой ультраправой группировки, сторонники которой называли его "рефюр". Они начали собираться у зала суда едва начало светать, и к началу заседания число их перевалило за сотню. Эти молодые люди довольно грозного вида скандировали "Свободу!", кричали ободрительные слова обвиняемым, задирали полицейских и случайных прохожих, и не боялись, казалось, никого и ничего. Офальд, поигрывавший небольшим хлыстиком, показался Крогпаусемту крайне неприятным. Свою велюровую шляпу он небрежно бросил на соседний стул, вызывающе коротко подстриженные усики были более узкими, чем нос с некрасивыми широкими ноздрями, бледное худое лицо кривилось в усмешке, водянисто-синие глаза чуть навыкате смотрели прямо и твердо. Снова вздохнув, Рифц опустил взгляд и в очередной раз погрузился в материалы дела.

В середине сентября группа молодых националистов в темно-серых гимнастерках во главе с Офальдом Телгиром, Маргеном Рессэ и Сакором Ренкером ворвалась в зал, где проходило собрание Вабаярийской Лиги. Эта партия под бело-синим флагом выступала за федерализацию Римнагеи, отрицала республику в пользу империи, но поддерживала социалистические реформы нынешнего правительства. Лидером Лиги был инженер Тоот Дештеллабтер, очень популярный в среде горожан оратор, потерявший глаз на Великой войне. Члены НСРРП кричали "Телгир!" и "Римнагея!", не давая выступавшему Дештеллабтеру сказать и слова, а затем Рессэ вскочил на стул и с криком "Грязные йеревы виноваты в бедах Вабаяри!" бросил в оратора камнем. Пораженная аудитория практически не сопротивлялась. Тоота стащили с трибуны, несколько раз ударили в лицо и оставили лежать на полу, истекая кровью. Когда полиция арестовала Телгира, он самодовольно заявил: "Все в порядке. Мы достигли своей цели: Дештеллабтер так и не смог выступить".

Заседание суда проходило через два месяца после этих событий, а всего несколько дней назад, по слухам, в Большом зале "Хайфобосхура" произошла настоящая бойня между коммунистами и националистами, однако ни свидетелей, ни жалоб, ни арестов со стороны полиции так и не последовало. Мало того, новое вабаярийское правительство (Рак был вынужден уйти в отставку) подтвердило за Офальдом право на ношение оружия! Рифц снова поднял глаза от бумаг, и неприязненно посмотрел на обвиняемых. Крики с улицы в их поддержку проникали в зал даже через толстые стены и плотно закрытые окна.

– Обвиняемый Телгир, встаньте, – сухо сказал Крогпаусемт. Тот выдержал оскорбительно долгую паузу, чем окончательно вывел из себя судью, и нехотя поднялся на ноги. – Успокойте своих людей, или я прикажу начать аресты.

Офальд молча развернулся и вальяжно пошел к выходу. В сопровождении полицейского он вышел из зала в длинный узкий коридор, опоясывающий здание, оставив дверь открытой и в наступившей тишине, нарушаемой лишь криками снаружи, все услышали, как скрипнула створка открываемого окна. Крики превратились в приветственный рев, но уже через несколько мгновений все стихло. Телгир что-то сказал негромким твердым голосом, и оконные стекла в здании суда дрогнули от дружного громогласного "Айльх!" Офальд вернулся в зал, аккуратно прикрыв за собой дверь и уселся на свое место, заложив ногу на ногу.

– Продолжайте, судья, – сказал он тем же негромким голосом, каким разговаривал только что со своими подчиненными. Рифц с ненавистью посмотрел на наглеца и дал команду к началу заседания.

Через несколько часов Телгира, Рессэ и Ренкера осудили по обвинению в нарушении общественного порядка, публичном непристойном поведении и нападении. Офальд и Марген получили тюремный срок в сто дней, Сакор отделался штрафом в тысячу марок. В тюрьму Телгир с Рэссе должны были отправиться только в июне.

Той же ночью у дома судьи Рифца Крогпаусемта сгорел его новенький личный автомобиль, аккуратно выведенный из крепко запертого гаражного помещения, переделанного из старой конюшни. Расследование полицией взлома и поджога никаких результатов не дало.

Глава двадцать седьмая. 33 года

Хеннюм – Губрок, Римнагея. Июнь – октябрь

– Еще два года назад я только мечтал о том, что в Римнагею однажды придет некая железная голова, может быть, в грязных башмаках, но с чистой совестью и мощным кулаком, которая покончит с говорильней паркетных шаркунов и одарит нацию делом. Сегодня я вижу, что партия находится на правильном пути, и до последней капли крови я буду исполнять ее волю.

В оглушительном громе аплодисментов Офальд спустился с возвышения в центре роскошного пышно отделанного зала старинного хеннюмского ресторана "Кволспентикрен", и в окружении четырех личных охранников направился к своему столику. Овации не умолкали еще с минуту, пока рефюр, ужинавший в одиночестве, не махнул рукой. Только тогда все присутствующие расселись по своим местам и принялись за еду. Праздничный ужин был приурочен к поступлению в ряды АГ тысячного бойца, тонкого белобрысого студента в очках, получившего из рук Телгира золотой памятный значок. В зале, помимо членов Атакующей Группы, только что получивших новенькую униформу коричневого цвета и рассаженных за столики согласно своему делению на сотни, присутствовали и руководители этих отрядов во главе с Стрэном Мером, однако сидели они отдельно от Офальда. В последние месяцы лидер НСРРП, неоднократно обсуждавший этот вопрос с Трихидом Каркэтом и Маргеном Рессэ, начал последовательную работу над созданием собственного образа, призванного упрочить культ вождя в рядах членов партии и ее сторонников. Для этого Телгир все чаще отдалял от себя привычный круг приближенных, превратив Ребева, Фарга и Сорима в личных охранников и садясь за стол только с однопартийцами, бывшими на руководящих постах. Он часами отрабатывал различные позы перед зеркалом, лично проверил акустику всех больших хеннюмских залов, чтобы вычислить, какие из них требуют большего напряжения голоса, созывал массовые собрания только в зданиях с несколькими выходами и примыкающими к основным залам подсобными помещениями, для эффектных появлений и исчезновений. Офальд придавал большое значение силе ритуалов с выносом знамен, криками "айльх!", приветствиями, песнями и музыкой, а также придумал проводить серийные митинги, по восемь-десять за вечер, заявляя себя главным докладчиком на каждом из них, но появляясь лишь на одном-двух ближе к концу. Публика, подогретая гремящими маршами и короткими звучными речами других ораторов, с лихорадочным нетерпением ждала выступления Телгира, и когда он появлялся в зале, чаще всего прямо во время очередного доклада, атмосфера в помещении накалялась до предела.

Речи рефюра распаляли слушателей еще больше: он говорил об ожесточении, охватывающем римнагскую нацию, которая начала замечать, что ни достоинства, ни красоты, обещанных ей в ноябрьскую революцию, что-то не видно. Он говорил о йеревском заговоре и поддержке жиреющими богачами разорительных положений Ларьвесского договора, об унижении отечества и коммунистической угрозе, тянущей красные лапы из Сясиора, о несчастной судьбе римнагских женщин, теряющих свою чистоту с коварным йеревским отребьем и о разрушительном влиянии стран-победительниц на нищую Римнагею, вместо хлеба и рабочих мест предоставивших ей искусство в стиле модерн, музыку маарикейских рабов, пошлые прически и платья. Телгир призывал с риском идти на то, что кажется невозможным.

– То, что сегодня пробивает себе дорогу, будет повеличественнее Великой войны, – это будет битва на римнагской земле за весь мир! Есть только две возможности: мы станем жертвенным агнцем или победителями! Говорят, что мы – горлопаны-антийеревисты. Так точно, мы хотим вызвать бурю! Пусть люди не спят, а знают, что надвигается гроза. Пусть мы негуманны, но если мы спасем Римнагею, мы свершим величайший в мире подвиг!

Стоя в своей излюбленной позе, с запрокинутой головой и вытянутой вперед рукой с повернутым вниз указательным пальцем он скандировал вместе со всем залом "Римнагея! Римнагея!", и после выступлений часто был вынужден переодеваться: одежда насквозь промокала от пота, а гимнастерка окрашивала белье в синий цвет.

Быстро поужинав, Офальд в сопровождении охраны покинул зал, вызвав очередную бурю приветственных криков. Он торопился в контору на Слошикстеренасур, где должен был дать последние указания по ведению партийных дел Наману, Рербогнезу, Сесгу и Ренкеру. Назавтра рефюр вместе с Рессэ должен был явиться в тюрьму Дайхельмашт, чтобы начать отбывать стодневный тюремный срок. Накануне начальник полиции Хеннюма Стрэн Репен, друг Рака и Пэпа, лично явился к Телгиру, попросив его в приватной беседе о соблюдении порядка членами и сторонниками НСРРП и особенно подчеркнул, что следует избежать каких-бы то ни было провокаций со стороны бойцов АГ. Офальд, которому давно были обещаны уютная камера, избавление от необходимости соблюдать тюремный режим, неограниченный доступ к книгам, газетам и письменным принадлежностям, возможность ежедневных посещений, а также питание из любых хеннюмских ресторанов, на его выбор, милостиво согласился выполнить просьбу Репена.

Совещание в штаб-квартире партии затянулось далеко заполночь, и к зданию тюрьмы Телгир с Рессэ подъехали только к обеду. Здесь, попрощавшись короткой речью с несколькими десятками членов НСРРП, Офальд неспешно отправился отбывать свой тюремный срок, тут же заказав себе и Маргену еду из близлежайшего ресторана. Лишь вечером они узнали, что в Инбреле боевиками радикальной террористической организации "Сункол" был убит министр по международным отношениям йерев Ревталь Атенуар. Воскресным утром, когда он ехал в своем кабриолете на работу, из соседней машины в министра выстрелили из автомата и бросили гранату. Атенуару в вину вменялись, во-первых, его йеревство, а во-вторых, недавнее подписание договора с красным Сясиором, согласно которому обе стороны прощали друг другу все долги, отказывались от возмещения военных расходов и убытков, а также обязались наладить крепкие торговые отношения и даже наладили обмен опытом в реорганизации вооруженных сил.

Узнав об убийстве, Телгир, прекрасно знавший лидера "Сункола" Маргена Трэдарха, мрачно сказал:

– Вот в чем отличие между интеллектуалами, избравшими террор средством для достижение высшей цели, и стреляющими направо и налево неандертальцами, не чувствующими нужного момента для применения силы. Вы увидите, Рессэ, как сейчас взвоет вся йеревская ксармистская шайка, и какие сложности встанут перед нами после этого никчемного и идиотического акта.

После пышных похорон, превратившихся в самое массовое в истории Римнагеи шествие, в котором приняли участие без малого два миллиона человек, напуганное правительство приняло ряд постановлений, сильно ослабивших все парвые партии и движения, в том числе "Закон о защите республики". В некоторых землях деятельность НСРРП была и вовсе запрещена, и, хотя в Вабаяри партия по-прежнему оставалась разрешенной, благодаря горячим поклонникам Офальда Репену и начальнику уголовного отдела Рифку (о нем лидеры партии отзывались с особой теплотой, отмечая, что без его покровительства не вылезали бы из кутузки), вабаярийский министр внутренних дел Цфарн Рейшев всерьез рассматривал вопрос о высылке в Ивстаяр иностранного гражданина Офальда Телгира, как зачинщика многочисленных беспорядков на улицах Хеннюма. Однако лидер местных социал-демократов Уарэ, тот самый, на которого было совершено покушение, приведшее к массовой драке в "Хайфобосхуре", воспротивился этим планам Рейшева, заявив, что они противоречат истинно римнагскому духу свободы выражения своего мнения и нарушают основы демократии.

Через 33 дня после начала отбытия их наказания Телгира и Рессэ освободили досрочно. День их выхода из тюрьмы превратился в красочное массовое шествие по Хеннюму, а на первое публичное выступление после заключения рефюра вынесли на трибуну на руках. В ответ на великодушие Уарэ Офальд произнес перед своими сторонниками эмоциональную речь, в которой обозвал республиканское правительство "притоном чужеродных мошенников", заявил о "коварных йеревских планах по завоеванию мира", а "предавшим страну" лидерам Социал-Демократической партии обещал "только одно наказание – петлю".

* * *

В середине августа несколько правых партий Вабаяри решили провести националистический митинг, направленный против "подлого йеревского закона о защите республики". Власти не препятствовали этому мероприятию, назначенному на третью среду месяца, а плотное кольцо полицейских и добровольцев, в число которых попали и бойцы АГ, должно было обеспечить защиту собравшихся от провокаций коммунистов. Офальд был в числе ораторов, и обставил свое появление на высоком деревянном помосте для выступавших с максимальной помпезностью, которая, как и было задумано, произвела невероятно сильное впечатление на собравшихся. Телгир вступил на площадь, где собрались около пятидесяти тысяч человек, под звуки марша, исполняемого двумя духовыми оркестрами. Члены АГ раздвинули толпу, образовав широкий коридор, по которому пошли Офальд и его однопартийцы, выстроившиеся в шесть колонн, с нарукавными повязками и знаменами. Поднявшись на трибуну, рефюр НСРРП заговорил о йеревах, стремившихся сделать нацию беззащитной как перед оружием врагов Римнагеи, так и в духовном отношении.

– Йеревы, принявшие закон о защите республики, решили заткнуть рот тем, кто протестует против развала страны. Но нас они не заставят замолчать! Мы будем боротьсься против этого закона, не останавливаясь не перед чем, пусть и с помощью физического насилия. Римнагея превыше всего!