Полёт японского журавля. Я русский

– Значит, всё философствует Тимофей.

– Вы знали его?

– Слышал, – уклончиво ответил Вязов. Ладно, вот лист, напиши коротко, что ностальгия по прошлому заела, решил старые места лагерные повидать. Это поймут. Ты ведь не держишь зла на прошлое своё? Ну, вот и славно. Потом прихворал, у местного жителя отлёживался. Только сильно не расписывай. Не думаю, что тебя захотят наказать сильно. Под домашним арестом пару деньков посидишь, отоспишься.

– Но ведь отпуск же, Илья Ильич.

– Сколько раз учил тебя. Ты человек службы, всегда под рукой быть должен. Мало ли что. Пока ты неизвестно где, в мире всё что угодно может случиться. А ты должен по первому сигналу в бой.

– Как собака? На коротком поводке.

– Вроде того. Только скулить не надо. Ладно, всё это так, к делу не относится. Не знаю, чему тебя в тайге учил ещё Тимофей, но всё это слова, а нам нужна практика, дело. Без него разведчик зарастает мхом, и превращается во что?

– В труху.

– Правильно. Вижу, что русский ты освоил в полном объёме, а на сегодняшний момент для тебя это главное.

Михаил глубоко вздохнул.

– Вот именно. Кореи пока не ожидается, с Китаем тоже, пока, мир на все времена. Но сидеть нам никто не позволит. Будем работать дома, в России.

– А что больше, Илья Ильич. Советский Союз или Россия?

Вязов оглянулся на приоткрытую дверь, потом встал и плотно её закрыт. Он покрутил у виска, давая понять, что о таком спрашивать нельзя. Его ответ был понятен.

– Конечно, Советский Союз, – важно ответил Вязов, поглядывая в угол кабинета, словно там прятался шпион.

– Я так тоже думаю, – подтвердил Михаил улыбаясь. Потом Вязов покачал головой и вздохнул. «Дурак», – понял Михаил красноречивый жест начальника, и повинно опустил голову.

Из последующего разговора он узнал, что целью его будущих командировок в ближайшие два-три года станет русская глубинка.

– В стране идут преобразования, Михаил. Мы обязаны быть в курсе всего, что происходит вокруг. На заводах, фабриках, на улицах, везде. Понимаешь? Мы должны быть в курсе, чем живут наши люди, чему радуются, на что засматриваются, чему не верят. Это важно. Это не слежка, а наблюдение, на основе чего будут делаться выводы. В этом основа нашей безопасности, быть в курсе того, что происходит у нас дома. Надеюсь тебе понятно? Общая картина внутри отдельного объекта. Если в ходе наблюдения возникают вопросы, то проводится более детальное наблюдение. Так что всё зависит от тебя. Вот список адресов, где не всё, как нам кажется, в порядке. Нет, разумеется, там порядок, – Вязов многозначительно повёл глазами под потолком, – но мы должны быть в этом уверенны на все сто. Понял?

– Не совсем.

– Правильно отвечаешь. Это только часть дела. Ты ведь не только шпион, ты военный человек, универсал. Наш враг, Миша, не спит, и мы спать не должны. Поэтому особым вопросом для тебя будет безопасность объекта.

– Мне охранять придётся? – воскликнул Михаил.

– Нет, что ты. Твоя задача сложнее. Пока шла война, всё охранялось как надо, обстановка того требовала. Система постов, ограждений, режимность…

– Я понял.

– Не мог не понять. Свежий сторонний взгляд… Ты увидишь всё как есть. Люди привыкают к мирной жизни, и система постепенно приходит в негодность, любая. Но по инерции всё ещё продолжает функционировать, и это самое опасное. Видимость. Нашему брату, как видишь, работы хватает.

– Но почему именно я?

– Тебе будет полезно, да и не простой ты парень, Ван Куан Ли. Всё, хватит языком трепать, пора и за дело браться.

Следующую неделю Михаил сидел под домашним арестом, и просматривал горы старых и свежих газет, читал книги, которые по его просьбе приносил курьер из архива и городской библиотеки. Идея Вязова прорвала в нём последнюю преграду к истинному пониманию своего ремесла. Он неожиданно осознал, что хоть и является винтиком в большом механизме, или собакой, готовой по команде выполнять приказы, стрелять, бегать, но это было не главным. В основе было понимание внутренних процессов огромного живого организма под названием государство, а для этого необходимо постоянное наблюдение и анализ происходящего. Но анализ без фактического материала ничего не стоил, и тогда от его будущей работы зависело очень много, если не всё. В памяти всплывали беседы один на один с Вязовым, когда они прогуливались по парку. «… – Люди разные, Михаил, – учил Вязов. – Помимо других пороков в них живёт слабость. Всех не перевоспитаешь, не заставишь одинаково любить Родину. Поэтому нужен контроль. Заводы поднимаются, у людей появляется достаток, а значит, падает значимость общих целей и идеалов. И тогда как у Крылова в басне. Помнишь о чём там?

– Про щуку?

– Да, да, про рака, щуку, лебедя… Мы единое великое государство, надеюсь, ты это осознаёшь. И наша задача не пропустить момента, когда оно начнёт расползаться во все стороны. Это будет означать гибель. Сегодня Советский Союз, вчера Россия, но задача всегда одна. Единый сплоченный монолит.

– Война может сплотить? – неуверенно спросил Михаил, вспоминая недавние боевые действия в Корее.

– Ещё как. Разве ты не видел, как в первые послевоенные годы горели лица наших людей?

– Я видел. Но в Корее мне так не показалось.

– А ты не беги впереди лошади. Всему своё время. Может, ещё увидишь расцвет.

– А Япония?

– Япония? – Вязов ненадолго задумался. – Ты спрашиваешь, Япония. Это необычная страна Миша, да что тебе рассказывать. Но ты не знаешь всего о ней, поскольку был всегда внутри как в яйце. Может, ты не увидел в своё время дисциплины, присущей всем японцам. Несмотря на тотальный диктат, в каждом японце живёт дисциплина. Я не удивлюсь, что она скоро встанет на ноги. Тебе не будет стыдно за то, что ты японец.

– Вернусь я когда-нибудь? Илья Ильич. Я скучаю по дому.

– Ты думаешь, я не скучаю по старой России? Мы разведчики, Миша, принадлежим своему делу. Не тужи, просто храни в душе тепло своего бывшего отечества. Душа у человека имеет свойство расширяться, если он умеет любить, конечно. Тогда в нём не одно отечество уместится, весь мир. Это я тебе говорю, поверь на слово.

– Потому что вы русский?

– Не будем об этом. Со временем ты даже думать перестанешь об этом. Это станет твоей сутью, о чём даже слов нет на земле.

Воспроизводя в памяти эти разговоры, Михаил продолжал вчитываться в старые газеты, словно проникая вглубь неизвестного и запретно пространства страны, в которую забросила его судьба. Он незаметно вживался в неё, иногда со страхом и болью, как в первые годы, а порой испытывая звенящую радость души и тела. Страна медленно впускала его в себя, раскрывая свои потаённые глубины.

Первой его командировкой внутрь России оказалась небольшая алтайская деревня Снегириха. Там располагался крупнейший рудный комбинат, где попутно с цветными металлами добывали золото. Одно только это уже делало Снегириху своеобразным магнитом для искателей приключений. По легенде Михаил был одной из крупиц, которую в числе многих сотен притянул жёлтый металл. На новом месте он недолго осваивался и осматривался и, пользуясь своей неказистой внешностью, иногда даже выдавая себя за коренного алтайца, быстро нашёл подходящую работу.

– Так-так, – многозначительно, наверное, в десятый раз, произнёс начальник отдела кадров, худой, скуластый, наполовину лысый мужчина, запрокидывая голову, и вглядываясь в новичка. – Значит Ван Куан Ли. Михаил Михалыч. Михайлович. Так вы, наверное, этот, ну… Китаец?

– Китаися, – кивая головой, лукаво подтвердил Михаил, делая хитрыми и ещё более узкими глаза.

– Ну, тогда мы споёмся, – заливисто рассмеялся начальник кадрового отдела Семёнов. – Люди с юмором нам не помешают. Здесь без юмора тяжело прожить. Будет, правда, не до смеха, если вам взбредёт в голову позолотить карманы.

– В шахту не хочу, – произнёс Михаил.

– А что так сразу? У нас заработок шахтёра, знаешь, какой? Проходчики зашибают столько, сколько в городе за полгода заработает не всякий. Взрывником мы, понятно, тебя не поставим, это дело навыка требует. Взрывники у нас особая каста. Охрана, понятно что, не подходит, туда из кадровых только разрешено набирать. Но, крепельщиком, пожалуйста.

Крепильщиком? – неуверенно спросил Михаил, не совсем понимая значение этого слова.

– Ну да, крепельщиком, – спокойно ответил заведующий по кадрам, делая ударение на первый слог. – Опасно, ничего не скажу, но не так пыльно как у проходчиков, и деньги тоже немалые. Зря отказываешься. Зря. Значит, водителем желаешь? Ну, если только на водовозке.

Именно это место и было зарезервировано неким Павлом Павловичем из районного одела по трудоустройству.

– Ну, что же. Место тоже неплохое, не пыльное, как говориться. Тогда вперёд, – скомандовал Семёнов, показывая рукой в окно из своей конторы, и возвращая обратно документы. – Завтра придёте расписаться за трудовую, у нас во всём порядок. А сегодня знакомьтесь с общежитием, с людьми, так сказать, обживайтесь на новом месте. Вот временный пропуск, если вас вдруг остановят на улице. Человек вы новый, а у нас режимный объект. Так что не пугайся, если документы потребуют.

В Снегирихе Михаил пробыл год. Он уже почти привык к местной породе людей, к характеру шахтёров, к их склонности к спиртному и необычайной привязанности, если человек становился другом. В то же время, шахтёры были озлоблены на свою жизнь, и это при таких зарплатах! Почти каждый день кого-то выносили из-под земли на носилках прямо в морг. Иногда человека узнавали лишь по остаткам одежды. Как правило, это были проходчики и взрывники, люди, не знающие ни страха, ни предела смелости. Выходя на поверхность, шахтёры напоминали чертей, вымазанных маслянистой и трудно отмываемой сажей. Но самое необычное и даже непонятное было в их глазах, в странном взгляде на окружающую действительность. Они словно были не из этого мира, и, наверное, единственное, что позволяло им быстро осваиваться под солнцем, это спиртное, водка, без которой ни один шахтёрский посёлок не прожил бы и недели.