Полёт японского журавля. Я русский

Михаил взял корзину с управляемыми зарядами и понёс её к пирсу. Задача, которую он пытался решить, пока шёл к пирсу, заключалась в том, чтобы узнать, на какое время ставить часы. Для этого он должен был узнать, сколько ещё простоит сухогруз. В условиях военного времени на этот вопрос мог ответить только капитан, а спрашивать у беженцев не было никакого смысла. Перебирая в уме всякие варианты, Михаил понял, что поставить время случайно он не сможет, по его понятиям это было недопустимо. На пирсе на него никто не обратил внимания, но когда он подошёл к самому борту сухогруза, то оказался в окружении волнующейся толпы. Люди спорили, выясняя кому идти раньше по трапу. Хлипкий трап раскачивался, едва удерживая на себе поднимавшихся людей.

– Ну чего встал как вкопанный, – услышал Михаил за спиной. – Перед ним стояла толстая, и уже не молодая японка. – Что у тебя в корзине? Трюмы итак переполнены, людям некуда встать на палубе, а он со своей корзиной под ногами путается.

Михаил растерялся.

… – Люди жизнь свою спасают, а он всякий хлам с собой тащит. Мы так и ко дну пойдём, – продолжала нудить женщина. На её крики стали подходить другие японцы. Чтобы не вызвать подозрений, Михаил поставил корзину на землю и стал разминать плечи. Он оглянулся, в надежде увидеть кого-нибудь из команды. Он всё ещё не терял надежды узнать, сколько простоит сухогруз. В то же время Михаил опасался, что рядом могут оказаться его товарищи.

– Эта корзина не моя, – негромко заговорил он на японском языке, чувствуя, как внутри ломается какой-то барьер, разделяющий его и этих людей. – Мне всего лишь поручили её принести к кораблю, – ответил Михаил, махая рукой неопределённом направлении, с трудом сдерживая чувства.

– Вот и хорошо. Оставь её сынок, кому она нужна. Помоги-ка мне лучше, – попросила женщина. – Похоже, ты добрый юноша, раз помогаешь другим людям в такую трудную минуту. Нам здесь не рады, вот горе-то какое. Эти корейцы такие неблагодарные. Столько мы им добра сделали, и вот, теперь вынуждены бежать, сломя голову. Как тебя зовут?

– Синтаро, – не задумываясь произнёс Михаил, совсем не удивившись тому, что назвал своё настоящее имя.

– Хорошее имя. Ну, давай, Синтаро, бери эту сумку, пошли, что растерялся. Никуда твоя корзина не уйдёт, у всех своего добра хватает.

Михаил нерешительно взял поклажу, на которую указала женщина, и медленно понёс её к трапу. Ноги его вдруг стали ватными, ему показалось, что всё происходящее не настоящее, что это ему сниться. Несмотря на преграды, он всё ближе продвигался к основной очереди, люди молча расступались, словно их разводила по сторонам чья-то невидимая рука, и вот его нога уже была на первой ступени трапа. Взглянув вверх, он замешкался.

– Ну, чего остановился? Подымайся. Корабль ждать не будет, – услышал он голос за спиной. Он повернулся и неожиданно ясно увидел глаза Сы Пу. Тот стоял в толпе японцев, и с ухмылкой смотрел на Михаила. Это было так неожиданно, что Михаил впал в замешательство. Он пошатнулся и бросил сумку.

– Я не поеду. Я боюсь моря! – закричал Михаил, пытаясь высвободиться из плена толпы. – Меня укачивает в море, я с детства не переношу качки. – Он стал крутить головой, словно ища поддержки и оправдания; китаец исчез так же незаметно, как и появился. Михаил подумал, что ему это могло показаться, но тут же отбросил эту мысль. Он точно видел Сы Пу среди беженцев.

– Выпустите этого психопата. Если у него морская болезнь, пусть остаётся. На одно место будет больше, – закричал кто-то из наседавших японцев.

Михаил с трудом вырвался из тисков и стал искать свою корзину, чтобы унести её от греха подальше. Он понял, что в таком состоянии уже не сможет поставить управляемые мины, внутри него всё словно ходило ходуном, он никак не мог прийти в себя. В голове всё ещё прокручивалась сумасшедшая ситуация, при которой он мог оправиться в Японию. Его буквально трясло от этого, было страшно допустить эту мысль. Он понял, что был в одном шаге от ошибки, которую никогда не смог бы простить себе. Отойдя от трапа, у него вырвался вздох облегчения.

– Бомба, бомба! Это часовая бомба! – раздалось в толпе. Волна людей колыхнулась, освобождая то место, где была его корзина. Михаил вжал голову в плечи, и, не оглядываясь, пошёл прочь. Люди разбегались в разные стороны, и ему ничего не стоило беспрепятственно покинуть пирс.

В условленном месте он встретил Сы Пу. Пытливые глаза китайца сверлили Михаила так, что тому хотелось отвести взгляд.

– Ты поставил механизм? На какое время ты поставил часы? – не скрывая иронии спросил Сы Пу, наблюдая за паникой на пирсе. – Что там случилось? Когда произойдёт взрыв?

– Я не смог, – стиснув зубы, ответил Михаил, – почему-то не отрывая взгляда от рук китайца. Сы Пу был один, и Михаилу показалось, что он задумал что-то нехорошее.

– У нас был приказ, мы должны были взорвать этот пирс, а ты говоришь, что не смог? После того, что я видел на реке? Ты что-то недоговариваешь. Я видел, как ты разговаривал с той японкой. Что ты делал у трапа? Мне кажется, что ты хотел сбежать. Или мне показалось?

– Тебе показалось, Сы Пу, – стараясь выглядеть спокойным, ответил Михаил, всё так же, не отрывая взгляда от рук китайца. Ты напрасно меня обвиняешь, мне пришлось помочь одной женщине, иначе она могла меня заподозрить.

– Не держи меня за дурака. Я видел, как ты говорил с ней. На каком языке ты говорил? Уж точно не на корейском, если она приняла тебя за своего. Я, кажется, понял кто ты. Ты японец.

– Не говори чепухи, Сы Пу. Я советский кореец, приехал помогать своим братьям.

– Если бы ты был корейцем, то тогда тебе ничто не мешало бы выполнить приказ. Для корейца приказ это всё. Завтра здесь будет стоять американский линкор, или ещё что. Из-за тебя погибнет много наших солдат. Нет, ты не кореец.

– Сы Пу, что ты говоришь? Я твой друг, просто не вышло.

– У тебя-то не вышло? Всё у тебя вышло. Ты пожалел этих вонючих зажравшихся япошек, потому что они с тобой одной породы.

– Они беженцы, Сы Пу, такие же люди, как мы. Они мирные люди, – продолжал настаивать Михаил, нащупывая под курткой рукоять пистолета.

– Мне плевать, на это. Это война, и мы должны были взорвать пирс, и если бы от этого пострадало несколько японцев, мир бы не рухнул. Ты предал всех нас.

– Как ты можешь такое…

Михаил не успел договорить. Делая отвлекающий жест, Сы Пу ударил его пальцами по глазам. Удар был молниеносным, словно бросок змеи, и очень хлёстким, в глазах Михаила засверкали чёрные и белые круги. Он мгновенно ушёл вниз, слыша, как над его головой лезвие ножа разрезает воздух. Он упал на плечо, и, крутанув ногами, словно ножницами, подсёк китайца. По звуку падения он понял, куда падает тело противника и вслепую выстрелил в этом направлении несколько раз. Когда предметы вокруг него стали различимы, он увидел рядом Сы Пу, судорожно скребущего ножом по земле. К ним уже бежали солдаты, охранявшие пирс. Михаил поднялся, и немного пошатываясь, побежал прочь.

В условленном месте его ждали. По спокойным лицам товарищей он понял, что никто не видел его борьбы, поэтому, когда его спросили, что случилось на пирсе, он соврал, сказав, что его обнаружили, когда он устанавливал взрывной механизм. Сы Пу пытался отвлечь внимание на себя, и погиб. Никто из корейских товарищей не стал обсуждать случившегося и тем более сомневаться в его словах, но всю обратную дорогу с ним никто не разговаривал и ни о чём не спрашивал. Все понимали, что задание было невыполненно.

Вернувшись в соединение, Михаил подробно изложил обстоятельства всего, что произошло с ним, умолчав о главном. Несколько дней он не находил себе места, вызывая сочувствие у товарищей. Многие знали, насколько близкими были отношения его и Сы Пу, но никто не догадывался, что являлось истиной причиной этих переживаний.

Продолжалось отступление на север. Оно было плохо подготовлено и сопряжено с колоссальными потерями, как в живой силе, так и в военной технике. В составе семьсот семьдесят шестого полка отступал и Михаил. Командуя взводом, в его задачу входило минировать дороги, по которым отступала Северокорейская армия. Началась суровая зима, в армии не хватало продуктов питания, боеприпасов, нечем было заправлять автомобили. В ходе бегства эта армия потеряла несколько десятков тысяч солдат, большая часть которых погибла во время нескончаемых налётов американских бомбардировщиков. Лишь немногим более тридцати тысяч солдат удалось воссоединиться, замкнув всю линию фронта уже у самой границы с Китаем, на реке Ялуцзян. Это была крайняя точка отступления корейской народной армии во главе с Ким Ир Сеном. Всё говорило о скорой и полной гибели не только самой армии, но и коммунистического режима. Но двадцать пятого октября случилось неожиданное – Китай при негласной поддержке Советского Союза, выступил в поддержку корейской армии. Триста тысяч солдат под видом добровольческой армии, пересёкли реку Ялуцзян, остановив тем самым наступление войск ООН. Новая волна боевых действий, нескончаемых сражений с колоссальными потерями с обеих сторон захлестнула Корейский полуостров. Китайские добровольцы сражались самоотверженно, практически голыми руками, воюя с хорошо оснащённой армией, куда входило четырнадцать стран коалиции, поддерживаемой с воздуха и моря. В арсенале добровольцев были лишь винтовки-трёхлинейки, переносные миномёты и ручные пулемёты. Без должного снабжения провиантом и боеприпасами, при отсутствии средств связи и тёплого ночлега, китайские солдаты явили всему миру необычайный пример героизма и стойкости, застилая склоны корейских гор своими телами. Но при этом китайцам удалось уже к ноябрю вынудить американцев отступать. Суровая зима словно парализовала и тела, и умы американских солдат. Это была трагедия, напомнившая всему миру Сталинград. Было огромное количество убитых и раненных. Чтобы не замёрзнуть в корейских горах под шквалистыми ветрами, американские солдаты сотнями сдавались в плен, вынуждая китайские войска, и без того терпящие нужду в продовольствии, делиться последним, недоедать, и всё это происходило на фоне информационной лжи о китайской жестокости. Это был страх перед новым фигурантом мировой истории, обладающим неисчислимыми людскими ресурсами и способным на самые невероятные подвиги. Чтобы сохранить жизнь военнопленным, китайское командование создавало специальные лагеря для военнопленных, а так же сформировало целые отряды волонтёров, из числа гражданских лиц, приехавших из Китая специально для помощи военнопленным. Но об этом мировое радио уже ничего не говорило.

К началу января 1951 года снова пал Сеул. Это сопровождалось мощнейшим наступлением китайских добровольческих соединений, и к середине января противник был отброшен за тридцать восьмую параллель. На фоне такого неожиданного и непредвиденного наступления назревала ядерная война. Генерал Макартур, командующий американскими войсками, и прославивший себя успешной высадкой десанта в Инчхоне и захватом Сеула, настаивал на ядерном ударе по территории Китая. Но его не поддержал президент Трумэн, разумно опасаясь ответного удара со стороны Советского Союза по территории Соединённых Штатов. Однако вскоре американцы вновь овладели инициативой и к концу февраля при колоссальной поддержке авиации и артиллерии отодвинули китайскую армию за реку Хань. Незадолго до этого, двадцать пятого января они снова овладели стратегически важным аэродромом в Ким Понге, – разрушенный до основания Сеул оказался под контролем войск ООН. К середине марта в ходе операции «Потрошитель» американские войска оттеснили китайских добровольцев за реку Ханган и вновь вошли в Сеул. После этого все военные действия стали носить позиционный характер, не выливаясь дальше тридцать восьмой параллели. По-прежнему гибли солдаты, страдало мирное население, и вскоре всем стало ясно, что победителей в этой войне не будет. Все вернулись в исходную позицию довоенного времени, когда север был под контролем Советского Союза и Китая, а юг проамериканский. Но ценой этому были миллионы погибших.

В январе Михаил вновь оказался в Сеуле. Он тщетно пытался разыскать Ли Вея, просматривая сотнями объявления по всему городу, но всё безрезультатно, и вскоре ему пришлось смириться с мыслью, что старика он больше никогда не увидит. От сарайчика, где когда-то ютился китаец, осталась лишь воронка от прямого попадания авиационной бомбы. Было ясно, что если Ли Вей каким-то чудом уцелел, то в Сеуле его нет. Тайник, при помощи которого они поддерживали связь с другими агентами, был завален обломками разрушенного дома, что сводило на нет все шансы найти хоть кого-то из группы Ли Вея. Несколько захватов города воюющими сторонами повлекли за собой полный развал сети агентурной связи. Михаил понимал, что это уже не входит в круг его личных задач. За время, проведённое в Корее, он много увидел и испытал, он уже ничему не удивлялся, и даже когда в небе над Сеулом видел пролетающие советские истребители, это не вызывало в нём прежних чувств восторга. Была, несомненно, гордость от причастности к этой необъятной силе, которая способна противостоять американской армаде, но с исчезновением Ли Вея его всё больше заполняла пустота и хотелось поскорее убраться из этого богом проклятого полуострова. Куда он хотел больше, Михаил не знал. Путь в Японию ему был заказан, а в России его никто не ждал. Был, конечно, Изаму, и дед Тимофей, но все они были где-то далеко, в другом мире, с которым его разъединяло не только расстояние, но и события, произошедшие с ним и навсегда изменившие его как человека.

Он пробыл в Сеуле до начала марта. К этому времени американские войска уже вплотную подошли к границам города, война, словно маятник, раскачивала обе стороны, и теперь её волна снова двигалась на север. Михаил не знал, оставят его в Сеуле в случае, если американцам удастся его вновь захватить, или нет. Для него уже было ясно, что удержать город китайским добровольцам будет сложно. В городе было относительно спокойно, так как небо было полностью под контролем советских МиГов. У всех истребителей на борту стояли опознавательные знаки войск народной армии Кореи, но всем, даже американцам, было ясно, какие пилоты управляют этим сверхсовременными машинами. Ими были советские лётчики, благодаря которым и было установлено равновесие между двумя противоборствующими системами. Михаил не задавал себе вопроса, какая из систем правильней; в ходе войны он понял одно: платить за победу в любом случае приходится жизнями простых людей. Всё это было большой игрой, и в ней он ясно различал свою первоочередную роль – быть преданным делу, и быть честным перед самим собой.

Несмотря на поддержку с воздуха, к середине марта Сеул пришлось оставить. Вместе с китайскими частями отступал и Михаил. Для него было много работы. После зимнего бегства восьмой американской армии осталось много заминированных полей. На минах гибли не только солдаты, но и беженцы. Войска коалиции, подгоняемые китайской армией, отступали хаотично, без всякого порядка, из-за чего солдаты гибли целыми ротами, оказавшись посреди этих полей. Минируя пути отступления, никто из интервентов и не думал о заполнении формуляров, о постановке в известность своих союзников, каждое соединение, относящееся к отдельному государству, и входящее в коалицию, уже не имело общего плана действия, а просто спасалось бегством, тем самым выживая под натиском китайских добровольцев.

По распоряжению Центра в течение всей весны и начала лета Михаил командовал ротой корейских сапёров, обезвреживая путь, по которому отступали войска, минируя полосу обороны и обучая бойцов этому сложному искусству. Там, где обнаруживались минные поля, оставленные неприятелем, они выставляли особые знаки, по которым ориентировалась тяжёлая гусеничная техника, приспособленная для уничтожения заминированной территории. Одновременно минировались участки, по которым могли пройти войска коалиции, включая дороги и мосты. Всё это уже не оказывало решающего значения на основной ход боевых действий, но способствовало торможению наступления противника.

Во время очередной передышки Михаил сидел в кабинете у товарища Кима. Андрей долго пересматривал его отчёт, что-то выписывал на отдельный листок, подолгу смотрел на Михаила, словно не веря в то, о чём докладывал этот молодой человек.

– О вас можно роман писать, Миша. Я искренне завидую вам. На фоне моей рутины… Но работа есть работа, и на этот раз обойдёмся без романов и пафоса. Буду ходатайствовать перед начальством о присвоении вам очередного воинского звания и награды. Вы это заслужили. Честно скажу, без колебаний приколол бы к твоей груди звезду героя, но боюсь, меня не поймут в Москве.

– Я всё понимаю, товарищ Ким. Не надо мне никаких наград.

– Всё переживаешь о Вень Яне? Ничего не поделаешь, Миша. Война есть война. В общем, так. Даю тебе на сборы два дня.

– Домой? – воскликнул Михаил, подскакивая со стула.

– Пора. Наследил ты здесь основательно. Так что, домой. Если ты не против, то приглашаю вечером ко мне, отметим твои подвиги. Может не совсем корректно с моей стороны, но хочется поговорить просто, по душам. Когда ещё свидимся.

Михаил удовлетворённо кивнул. Он почувствовал, что все эти годы именно этого, простого человеческого общения ему и не хватало, особенно после расставания с Ли Веем.

Товарищу Киму на вид было лет сорок. Он жил в охраняемой зоне, в передвижном вагончике, прямо на территории аэродрома, где было много русских лётчиков. Исходя из сложившейся ситуации, жизнь его, в прямом смысле, проходила на колёсах. С виду полноватый, в очках, в домашних условиях он выглядел немного скованным и стеснительным. На маленьком низком столике, традиционном среди корейцев, стоял радиоприёмник с настроенной советской волной, рядом лежало несколько консервов, плошка варёного риса, булка чёрного хлеба и нераспечатанная бутылка водки. Запах хлеба вызвал бурю воспоминаний, связанных с годами, прожитыми в России. Немного пригубив из гранённого стакана, Михаил сразу почувствовал неприятную горечь, его передёрнуло. Андрей улыбнулся и вздохнул, догадавшись, что водку придётся или оставить, или пить в одиночку.

О войне не говорили ни слова. Неожиданно Михаил спросил, как товарищ Ким оказался в Советском Союзе. Он и предположить не мог, что Андрей просто родился там. Но в его судьбе тоже была своя драма.

– Брось Миша драматизировать, – немного захмелев, успокаивал товарищ Ким. – У нас говорят, чему быть, того не миновать. Да, корейцам не сладко было, но когда им было сладко? Ты посмотри вокруг, что здесь творится. Мои предки не от хорошей жизни бежали в Россию, ещё до революции. Их и китайцы не жаловали, и от японцев досталось… И что теперь плакать по этому поводу. Ты же не знаешь, кем был мой отец в гражданскую. В карательном отряде, против белых воевал. В юности мне казалось, что мой отец герой, и боролся с врагами революции, но сейчас я понимаю, что это были живые люди. Понимаешь о чём я? Люди. Просто они защищали своё, а мы… да кто такие мы, они… Посмотри вокруг. Разве не тоже самое происходит в Корее? Признаться, мне бы следовало помалкивать об этом. Отца потом репрессировали, в тридцать восьмом. Ты не поверишь, наша семья в Ленинграде жила, почти в столице. Я тогда в морской академии учился, в отличниках числился. Ну и как обычно в таких случаях, – сын врага народа. Турнули из академии. Потом война, всё на свои места расставила…

– Что же тут хорошего? – удивлялся Михаил, помалкивая всё это время, и понимая, что собеседнику надо просто выговориться. Он вспомнил деда Тимофея, как тот говорил в подобных случаях – излить душу.

– Хорошего мало, ты прав, но могло быть и хуже. Весь наш курс потом практику военную проходил на подводной лодке, осваивали новую субмарину. Хорошие ребята были… – Андрей налил в оба стакана, и не чокаясь, выпил почти до дна. Михаил понял, что выпить непременно надо, того требовало обстоятельство. На его удивление водка прошла легко, словно это была вода. Товарищ Ким занюхал кусочком хлеба и передал его Михаилу. Тот долго втягивал запах, закусывать не стал. Андрей одобрительно кивнул.

– Они погибли? – спросил Михаил, как будто слова сами слетели с языка.

– Весь экипаж, и все тридцать пять человек моего курса. Если бы не этот донос на отца, то меня здесь не было бы. Так что, чему быть, того не миновать. Никогда не надо грешить на прошлое, судьбу, надо жить, и всегда оставаться человеком. Ну, за твоё возвращение домой Миша.