Полёт японского журавля. Я русский

– Откуда ты знаешь, Шин, что это именно русский. У америкашек есть японцы, турки, французы, там кого только нет.

– Нет, он не турок. Это точно. У турок нет узкоглазых. И ругаются они не так.

Эти разборки вызвали у Михаила ухмылку. Он даже сам стал размышлять, кто он на самом деле.

– Веди к командиру, тебе же ясно сказали твои товарищи, – сказал он, продолжая поправлять свою одежду. – А он разберётся, кто мы такие. И помогите моему другу подняться, у него вывихнута стопа.

– Покомандуй мне тут! Я здесь главный, понял, – пригрозил старший. – А ну ребята, подняли его с земли. Пусть обхватит кого-нибудь за плечи. Нести его на шее никто не собирается. Только держите их на мушке, особенно этого, скорее всего это их командир. И парашюты не забудьте. А за мёртвым мы потом пришлём кого-нибудь.

Это был небольшой отряд, примерно в сорок человек. Михаил знал, что большие корейские соединения состояли примерно из таких отрядов, в задачу которых входило незаметно проникать в тыл противника, окружать его, а затем, внезапно напав, полностью уничтожать. Они были мобильны, что давало возможность быстро менять расположение во время налётов бомбардировщиков. Однако будучи разбросанными на большой территории, эти отряды часто оказывались в неведении о происходящем в других районах, словно партизаны. У них часто ощущалась сильная нехватка продовольствия и боеприпасов. Действия таких отрядов носили ограниченный характер и часто не совпадали с замыслами общего командования.

В лагере их еще раз обыскали, уже без угроз, но более тщательно. К этому времени принесли завернутого в ткань парашюта Квона.

– Зачем ты стрелял, болван?! – заорал командир на одного из подчинённых. – Я же приказал без команды не стрелять. Может, это наши.

Солдат опустив голову, исподлобья поглядывал на тело Квона.

– Я думал что это американцы, – неуверенно пробурчал солдат, отводя взгляд.

– Патроны на исходе, а ты в небо палишь. Иди и копай для него могилу. К утру чтобы похоронили. Утром выступаем, а тут труп. Нам без него хватает мёртвых. Как его звали? – обратился он к Михаилу.

– Квон.

– Жаль, но теперь ничего не поделаешь. Итак, кто вас послал? Для чего? Сколько вас было в группе? Говори, иначе и тебя, и твоего дружка расстреляем.

– У вас патроны на исходе, – попробовал шутить Михаил.

– А ты не из робких.

– Да, в Советском Союзе трусов не держат.

Командир резко вскочил с раскладного стульчика и вплотную подошёл к Михаилу. – Ты что, русский?

– Русский, – медленно, но уверенно произнёс Михаил, понимая, что этот секрет здесь уже ничего не стоит.

– Почему я должен тебе верить?

– У нас мало времени. Я должен передать устное послание вашему командованию, оно очень важно. От этого зависит судьба всей южной группировки.

– А где написано, что ты послан нашими? А ну, говори своё послание.

Михаил стал нервничать.

– Мне что, на лбу написать надо было? Или ты главнокомандующий армии? Ты почему такой тупой? Нас могло унести к американцам, пилот наугад выбросил нас, мы же не могли точно знать, над кем летим. После артналётов связи нет, Сеул полностью отрезан от ваших войск. Необходимо срочно передать…

– Что, срочно?

– Веди меня к вашему командованию. Тебе знать не обязательно. У вас свои задачи, у меня свои. Не теряй время, сержант.

Уже через пять минут пребывания в отряде Михаил понял, что с боевым духом здесь всё нормально, но способность здраво мыслить оставляла желать лучшего. Сержант задумался, почёсывая затылок и поглядывая на товарищей. – Ну что? Верить им или подержать под землёй, пока кто-нибудь не смотается в штаб полка.

– Да вы с ума сошли! – перешёл неожиданно на русский Михаил. – Дорога каждая минута, американцы в сорока километрах от Сеула, а вы хотите держать меня под землёй.

– Переведи, что ты сказал, я не понял.

– Я уже всё сказал, – уже на корейском прокричал Михаил, начиная выходить из себя.

– Заткните ему рот, – он слишком много орёт. Пусть помолчит немного. Свяжите ему руки и привяжите к дереву, пусть остынет. – Приказал командир. – Может, второй что-то скажет.

– Да ты соображаешь, что говоришь? Дорога каждая минута. – Михаил взял за шиворот командира, и тут же со спины получил по затылку прикладом. Снова вокруг всё поплыло, он сделал по инерции пару шагов, и без сознания рухнул на землю прямо лицом вниз. Потом снова был полёт в тишине бесконечного пространства, не было ни Кореи, ни войны, ничего. Лишь его сознание и темнота.

Когда Михаил очнулся, по его лицу ползали мухи. Он стал кричать, но от крика сильно болела голова, вокруг никого не было. Руки за спиной, туго привязанные к стволу дерева, затекли, он попробовал расшевелить кисти, но сделал ещё больней, разодрав кожу. Положение было хуже некуда. Хотелось по нужде, он стал кричать, звать, просить, чтобы его развязали, но никто не подходил. Наконец, его услышали, и к нему подошел солдат. Он безучастно расстегнул его брюки, давая возможность освободить мочевой пузырь. Стало немного легче. – Развяжи меня, попросил Михаил. – Куда мне бежать? Я же именно к вам летел за тысячу километров, чтобы помочь, а вы со мной так обошлись. Квона убили, а у него дома семья, дети. Разве это хорошо?

Солдат задумался.

– Ну, куда мне бежать? У меня, наверное, голова разбита. Вы же мучаете меня. Моё лицо мухи изъели, уже терпеть не в силах. Был бы я шпионом американским, разве стал бы я терпеть. Я бы давно сознался во всём. Там наши гибнут под Сеулом, им помощь нужна. Вам надо соединиться в одну армию. Скажи это своим командирам, если я не выживу. А с таким обращением разве выживешь. С врагом лучше обращаются.

Парень стал оглядываться. – Ушли все на разведку, – сказал он. – Я один остался, тебя охранять. Как я отвяжу тебя? У меня приказ не развязывать тебя.

– Ты полностью не отвязывай, – нашёлся Михаил, почувствовав, что в закостенелом сознании солдата появляется маленькая брешь. – Оставь верёвку, я хоть смогу стоять и немного ходить. Может, ты покормишь меня? Лучше освободи одну руку, я смогу держать ложку.

– Откуда у нас ложка? Мы все едим палочками. Будешь есть руками. Погоди, я сейчас, принесу кашу.

Солдата звали Бич. Лицо у него было доброжелательным и немного грустным. Он предварительно связал ноги Михаилу, а затем развязал правую руку.

– Имя у тебя странное, – сказал Михаил, выскребая пальцами остатки каши.

– Ничего странного. Бич означает нефрит, – пробурчал солдат, держа на весу котелок. Потом он опять связал свободную руку Михаила за его спиной.

– Бич, не привязывай мне руки за спиной, видишь я никуда не бегу. Мне на самом деле плохо. Я хоть посмотрю ногу своего товарища, я видел, что она сильно воспалилась.

– Не проси. Придут мои товарищи с задания, командир решит. Я не могу. У меня приказ охранять тебя.

– Но держать меня связанным приказа не было, ведь верно? Ты не нарушишь его, если развяжешь. Хоть от дерева развяжи, пусть руки мои будут связаны, но впереди. Так я мух смогу отгонять.

Мягкий просящий тон всё же приносил свои плоды. Солдат стал колебаться, и даже нервничать.

– Ладно, погоди, я пойду, посоветуюсь с другим часовым. Скоро приду.

Бич ушёл.

– Чен, ты как? Нога болит? – закричал Михаил через некоторое время.

– Болит. Огнём всё горит, товарищ командир. Наверное, я сломал ногу. Простите меня.

– Не вини себя, Чен. Ты молодец, ты храбрый солдат. Скоро всё изменится. Потерпи.

Вокруг стояла тишина. Вдруг он услышал за спиной шорох. Михаил не мог видеть, что происходит, но ясно различил звук. Это был шорох одежды человека.