Фобос

Илья молчал.

– Помнишь, ты спрашивал меня о командировке к моему армейскому сослуживцу в Карто? – Карто был городом на побережье Чёрного моря, в пяти часах от Краснодара, а бывший сослуживец Замятина был тамошним начальником РУВД по фамилии Крохин.

– Ну помню.

– Отлично! У него там появилась вакансия помощника следователя, так что я собираюсь отправить тебя в командировку к нему. Что скажешь?

– Я скажу, что просил об этом в июне, когда море теплое, а не в конце октября, когда там много шансов кое-что отморозить.

– Не от меня зависело, ты знаешь.

Конечно, не от него, но какой смысл ехать на море, когда оно настолько неприветливо, что готово охладить пыл любого, кто в него полезет? Кроме моржей с приличным стажем, разумеется. Но, с другой стороны, это отличная возможность сбежать от грустной омской осени и немного забыться, бегая на побегушках. По правде, Илья устал от ответственности, что легла на него год назад с получением звания. И он хотел снова погрузиться в мир «Есть!» и «Так точно!», а не самому отдавать приказы. Но надо было подумать. Всё-таки край далёкий.

– А я могу подумать?

– Можешь! Но только до завтра! И принять правильное решение!

– А какое правильное?

– Согласиться. Билеты уже куплены. Утро понедельника.

– Вот как… – Илья не удивился. – Ладно… Всё равно подумаю. На самолёте?

– Ещё чего! Поездом. В плацкарте. Два дня пути с хвостом. Ну ничего! В Карто устроишься, как начальник «СК»! – следственный комитет или СК он произнес одним полным «ска», но Илья уже знал его манеру проговаривать сокращения одним звуком и всё понял.

– Ладно! Билеты…

– На корпоративной почте. Ну всё, не могу больше трепаться! Хороших выходных и поездки! – Не дождавшись ответа, Замятин бросил трубку. Илья снова не удивился.

Похоже, вечер придется организовать иначе. Попить вдоволь не удастся, потому как если завтра слечь с похмельем, то не получится собраться в дорогу. Замятин не успел ничего сказать о сроках и, если он не перезванивает, значит сам не может сказать, сколько продлиться командировка. Две недели или месяц – не понятно. Значит, придётся собирать вещи с умом и на трезвую голову. Жаль. Илья привык к субботним попойкам и не хотел от них избавляться. Но на этот раз избавится. Он ведь не тряпка. У него ведь есть сила духа.

Он поднял глаза и увидел часы над гарнитуром. Они показывали три часа дня. Значит нужно бежать к отцу. Илья отложил книгу, сбежал в маленькую ванную, где умыл лицо, вернулся, открыл шкаф и оделся в лёгкий повседневный льняной костюм. Сверху накинул чёрную куртку и коричневый бархатный шарф. Всё проделал в какие-то две минуты. Затем включил телефон и, пока надевал ботинки, вызвал такси. Хоть заначка и заканчивалась, такси он ещё мог себе позволить.

К дому отца он доехал быстро. Пробок ещё не было, повезло. Как-то раз Илья ехал в автобусе (что очень любил – для Ильи автобус – это место концентрации русского менталитета) и попал в пробку. Настолько длинной и неподвижной пробки он никогда больше не видел. Простояв десять минут в набитом «килькой» автобусе, Илья вышел и добрался до участка пешком. А пробка так и не сдвинулась.

Он вышел из машины на пустынную улицу в центре города. Такие улицы чаше всего встречаются в изнанке больших проспектов и оживляются только тогда, когда на крупных улицах возникают пробки. Дом отца был из красного кирпича – приличный, красивый, внутри чистый. Илья поднёс кнопку к домофону. Тот зазвенел, и Илья вошел.

Пробежался до третьего этажа. Отец никогда не был доволен этой высотой. «Если в старости жить не захочется, – иногда говорил он шутя, – то с окна не выпрыгнуть, потому что близко. А если ноги болеть будут, то высоко подниматься. Ну что за жизнь!». Илья обожал его иронию.

Дверь, как и прежде, не закрыта, но Илья всё равно каждый раз прилагал немало усилий, чтоб открыть её – деревянная дверь советских времен плотно сидела на петлях. Вот и сейчас Илья по привычке взял ручку и сильным одним рывком открыл дверь. Раздался знакомый вибрирующий скрипучий звук. За этой, покрытой красным лаком дверью, была ещё одна, чёрная. Открыв её, Илья тут же встретился с приятным взглядом отца.

– Ого! Ну ты зарос! Похож на сморщенную волосатую картошку! – усмехнулся отец.

С ним невозможно было не согласиться. Илья снял обувь и, раскрыв в улыбке рот, подошел к отцу.

– Лучше веди меня на чай и шахматы и расскажу почему на роже такой бардак.

Владимир Александрович Бродский (при рождении Климов) был ниже Ильи сантиметров на двадцать и смотрел на него снизу вверх, чему совершенно не смущался. Потому что знал, что для своих пятидесяти пяти выглядит отлично. Он был седым, короткостриженым крепким мужчиной с чёрными усами. Илья иногда думал, что отец их красил.

Владимир хлопнул сына по плечу и, улыбаясь, пошел на кухню. Его квартира была пусть и современного покроя, но по духу оставалась чисто советской. В ней было три комнаты. Большая расположилась сразу перед входом. Ещё две маленькие были справа. Чтобы войти в них, нужно было пройти по коридору к глухой стене и повернуть налево – в бывшую детскую, или направо – в спальню. В одной из них, еле слышно, пел Магомаев. «Дальние дали… Подаришь прибой…».

Илья повесил куртку на вешалку, и сразу прошел вслед за отцом мимо санузла к кухне. Кухня представляла собой тёмную комнатку, где вечно светила люстра. На столе стояли две кружки горячего чая, зефир и шахматная доска. Всё это отец страшно любил. Чего уж говорить, Илья тоже.

– Сегодня ты чёрный, – усмехнулся отец.

– Я не против.

Отец сделал первый ход и заговорил:

– От тебя несет перегаром и просто воняет. И так уже вторую неделю. Что происходит?

Илья сделал свой ход. Отец, не помедлив ни секунды, сделал новый.

– Я не пил эту неделю. Откуда ты запах уследил?

– А ты костюм-то менял?

Илья сделал ход уже не пешкой, а конём, разыгрывая одну из своих любимых партий.

– Не менял, ты прав.

Отец снова сделал ход. Как делал это всегда, не думая.

– И рожу ты не брил. Что с тобой, Илья?

– Да так, просто повода нет. – Илья сделал ещё один ход, снова конём.

На сей раз отец поднял брови и уставился на доску. Хмуря брови, он смотрел на неё, и Илья почти слышал, как шевелятся нейронные связки в голове отца. Он смотрел на него и думал о старости. Он думал, что хотел бы состариться как он. Видеть, что силы не покинули тебя, спина не сгорбилась (в чём он уже промахнулся) и понимать, что многое ещё впереди.

С другой стороны, он не хотел никакой другой старости. Господи, если б так можно было, то, как только поняв, что он превращается в нечто бесформенное и сморщенное, Илья же принял эвтаназию. Черт побери, когда лев стареет он всё ещё лев, но, когда стареет человек, он на себя уже не похож. Потому что он не должен столько жить – эволюцией это не предусмотрено. Илья всегда смеялся над теми инфопроститутками с накаченными губищами, которые трындят про продление жизни через правильные продукты, спорт и так далее. Да, он верил, что некоторые вещи в жизни могут улучшить ее качество, но вот продлить… Ради чего? Увидеть, как перенаселение приведет к коллапсу по всей планете? Начать срать под себя? И это если повезёт. Бывает ведь и деменция, при которой пол жизни пропадает в никуда.

Отец всё ещё думал над ходом, который сделает дальше. Илья знал, что отец уже проиграл – сейчас он сделает ход, который Илье и нужен и тогда он перекроет отцу все выходы и входы. Но отец всё-таки любил проигрывать. Он любил, что его обыгрывает родной сын, а значит исполняет главную мечту любого отца, мечту о том, что воспитанный тобою сын оказывается лучше тебя. Наконец он поставил коня именно на то место, о котором Илья думал. Теперь партия побежит к новому раунду. Илья сделал свой ход.

– Этот повод… Тот, о котором я думаю?

Отец сделал новый ход, быстрый и необдуманный. Илья же медлил.

– О каком поводе ты думаешь?

Новый ход и тут же ответ от отца. Всё идёт по плану Ильи.

– Я знаю про Маргариту. – Илья оторвал взгляд от доски. Увидел жесткий взгляд отца. – Даже не смотри на меня так. Думал, я ничего не видел? Запомни навсегда, Илья, родители всегда видят перемену в своих детях, даже незаметных. Я и сейчас вижу, как у тебя щёки загорелись.

Отец усмехнулся, снова уставившись в доску, а Илья взгляда с него не мог свести. Стало как-то противно на душе.

– Живи как хочешь, Илья, но о ней забудь. Как я Сашке в глаза смотреть буду? – он говорил негромко и спокойно, но все его слова пронзали Илью в самое нутро. Отец говорил о его двоюродной сестре, Маргарите, и своём брате (её отце) Александре.

– Он ведь уголовник в бегах. Когда ты вообще в последний раз его видел?