Фобос

Он зашел в проулок, пробитый в доме старинной постройки, и чуть ли не бегом его преодолел. На всю жизнь он запомнил, как заходил сюда впервые – с ней, после третьего свидания. Она понравилась ему ещё задолго до знакомства. Он увидел её в участке, когда она заполняла какие-то бумажки по мелочной судебной тяжбе. Он увидел её и понял, что никогда ещё не видел женщину настолько похожую на…

Илья остановился, не доходя пары метров до внутреннего двора и зажмурился. В его голове рылись мучительные мысли о женщине, о которой ему нельзя думать. Главная запретная тема его жизни. Илья помял виски и проморгался.

Подняв голову, он сразу увидел её окно. Словно гонимый из отчего дома сын, мечтающий о возвращении в родные комнаты, Илья скрылся за мусорным баком и посмотрел на знакомое длинное окно на четвёртом этаже. В их последнее свидание они договорились, что она будет стоять у окна, если подвернётся случай встретиться. Но сейчас там никого не было. Только знакомый белый свет и белый потолок. Словно в морге. Скорее всего, она, её муж и сын сидели втроём у стола в глубине кухни и молча ужинали. Илья знал, что молча. Она сама об этом говорила. Вот если б она могла обратиться к нему за помощью, если б он мог применить все свои ресурсы…, то подобной стоянки у мусорного бака никогда не было бы. Но Илья опустил взгляд и пошел обратно. Она никогда не позволит помочь ей. А он никогда не предложит помощь. Гордыня? Конечно. Но как её преодолеть? Вот в чём вопрос. Словно гонимый из отчего дома сын, Илья уходил всё дальше от родного окна.

Он вернулся в своё маленькое жилище ближе к трём часам ночи. В его квартире-студии на девятом этаже было холодно, но не по вине коммунальщиков. Илья любил холод и частенько открывал балкон на проветривание. Пройдя по длинной прямоугольной квартирке, Илья закрыл дверь балкона. Он откинул заправленное одеяло, но остановился, похлопал по карману, где обнаружил сигарету и вернулся к балкону.

Он курил, смотря на другие двадцатиэтажные новостройки. Его дом находился в ложбине, поэтому его девятый этаж был примерно на уровне пятнадцатого этажа соседнего здания. Странное ощущение безопасности рождалось, когда Илья поднимал голову к верхушкам других домов, и благодарил их за то, что по утру они скрывают своими хрупкими телами убийственные лучи восходящего солнца. Когда он жил в общежитии лучи будили его ровно в семь утра, когда солнце только-только поднималось из-под другой общаги.

Золотые всё-таки были деньки…

Он кинул сигарету в окно и вернулся к длинному дивану-книжке. Левая его часть, ближе к телевизору, кланялась к полу и спать на ней было невозможно. Поэтому, как обычно, Илья прижался к стене, приложив в прохладным обоям лоб. Как делал это когда-то в детстве. И даже сейчас, в полудрёме, он будто бы ощутил на затылке дыхание, заставившее его сердце колотиться раза в три чаще, когда он был двенадцатилетним мальчиком. Дыхание его единственной настоящей, но недоступной во всех линиях его судьбы любви. Любви, часть которой он искал в той, что на другом краю города молча ужинала в компании равнодушной семьи.

Он вспомнил тёплое дыхание своей двоюродной сестры.

Илья улыбнулся и мгновенно уснул.

Глава 3

Свидетель

Снова выходной и снова дождь. Костя смотрел на небо и думал, как же было хорошо ещё месяц назад, когда казалось, что лето не ушло и наверняка ещё долго не уйдёт и, как всегда, останется на осень, съест октябрь и откусит чуть от ноября. Но этого не произошло. Шли последние октябрьские выходные, которые намеривались стать такими же холодными, как и остальные четыре свободных дня. Костя знал, что никого из его друзей не отпустят родители, но всё равно решил им позвонить. Он сидел у себя в маленькой комнате на первом этаже двухэтажного дома и смотрел в окно. Слушал гудки. Затем прослушал гудки на другой линии, где ему также не ответили. Стало слишком грустно.

Но он уже давно любил гулять один. Такая погода навивала приятную грусть, тоску, которую десятилетний мальчик ещё слабо понимал. Для него эта погода казалась ширмой, скрывающую загадку, от неё разило тайной. Именно за такой тайной он последует и сегодня. Костя оделся, выбежал в коридор, где накинул куртку, натянул ботинки, открыл было дверь, но вернулся, вспомнив о своём обязательстве.

– Мам!

– Оу! – послышалось в глубине дома.

– Я погулять!

– Тепло оделся?!

– Да!

– Ну иди! Если обманул, прокляну! – конечно, это была шутка, Костя её понял, но против указаний матери он идти не собирался, а потому ещё прихватил лежащие на обувнице синие перчатки.

Мама привыкла к его неожиданным уходам и не волновалась о них – у сына был телефон, да и что могло случиться в это время года в городке, в котором уже не было ни единого незнакомого лица?

Костя вышел из дома и направился прямо к видневшейся на конце улице лесной опушке. Там он снова найдёт старый бункер, где они с друзьями часто проводили время и снова будет глядеть на берег и на сталкивающиеся с каменистым берегом беспокойные волны.

Он прошел свою родную улицу, на которой провёл всю жизнь и на которой знал каждую кочку. Затем прошелся вниз, мимо домов, плавно поворачивавших левее, к холму, но Костя пошел направо, к переулкам, что вели к лесу. Ощущая сладкий запах дождя и слушая тишину, Костя приблизился к дубовой рощице.

Тропинка виляла между деревьями. Костя шел по ней и вспоминал, как на этой же тропинке когда-то давно воображал себе, что он доблестный рыцарь, идущий здесь навстречу врагам. У него даже меч был, пусть и деревянный. Сейчас не было того меча, но он, наверное, попросит у отца сделать ещё один. Пиная камешки, Костя ещё вспомнил, что хотел достать запылённый мешок со своими солдатиками, и понял, как хочет снова построить их и пустить в бой. Он снова подумывал повторить сюжет, когда из всех его десятков солдатиков выживет только один. Он думал об этом, не замечая, как шаг за шагом поднимался в горку. Не замечая впереди подлого камня, который сидел в земле не прочно, на который они друзьями постоянно ступали и даже не замечали его.

Парень поднимался на всё более отвесный подъём. Он начал помогать себе руками, потому как земля оказалась близко к его телу. И вот, он оказался почти на вершине подъёма, как вдруг нога ступила на камень, который он всегда считал надёжным. Камень выпрыгнул из своего гнезда, нога канула в пустоту, Костя ощутил свободное падание, закричал, но успел схватиться за ветку дуба и снова встать на ноги. Вниз побежали камни – они бряцали, ругаясь по поводу их нарушенного спокойствия. Костя посмотрел им вслед и ощутил подступившую к ладони боль. Он встал на ноги и глянул на неё. Ободрана в паре мест и жжется. Наверное, нужно домой. Но Костя посмотрел на вершину холма и вспомнил слова отца, что иногда боль нужно терпеть. Наверняка, отец не имел в виду именно такой случай, но Костя сжал зубы и пошел вперед.

До вершины холма он уже добрался без проблем.

Впереди, за неплотным строем деревьев, виднелась полоска моря, вид которого, словно горб, портил серый, поросший мхом бункер. На самом деле не бункер, а всего-то береговой ДОТ, но для Кости и его товарищей это был самый настоящий бункер. Наверное, такой же, в каком помер Гитлер.

Вход в бункер был замурован когда-то очень давно, но от кладки кирпича, загораживавшей проход, осталась только груда обломков. Костя перешагнул через неё и ступил в тёмный коридор. Зная это место уже много лет, Костя уверенным шагом направился к повороту в основное помещение ДОТа. Шаги его гулко отражались от стен. Пахло сыростью и чем-то ещё. Противным и едким. Костя привык к этим странным запахам и потому даже не поморщился. Он свернул по коридору направо и оказался в сплющенном, полукруглом помещении с амбразурой.

По полу разбросаны какие-то тряпки, куски кирпича, штукатурки. Костя прошелся вдоль стены, смотря себе под ноги, потом остановился спиной к амбразуре. Засквозило. По затылку побежал холодный ветерок. Ладони, спрятанные в карманах, начали замерзать. Скоро ему придётся повернуть обратно, домой. Чтобы ненадолго отсрочить это, Костя вытащил шерстяные перчатки. Сначала натянул одну, взялся за вторую, но надеть её не успел. Он обернулся лицом к берегу и глянул на пляж, который так часто казался ему полем боя, который он видел в каком-то фильме, где на берег высаживались солдаты. Но на сей раз ему было не до фантазий.

На песчаном берегу стояла синяя палатка, а перед ней фигура в чёрном. Человек стоял лицом к морю и держал руки на затылке. Затем он развернулся, упал перед палаткой и взвыл, подняв голову. Костя не мог свести со сцены взгляда и не понимал, что эта сцена значит. Человек встал, походил взад-вперёд, словно не понимая, где находится. Вдруг остановился и повернул голову прямо в сторону бункера. Костя вздохнул и раскрыл глаза. Ладони его ослабли, выронив перчатку. Он так и стоял, не сводя с чёрной фигуры взгляда. Парень не знал, видно ли его, но в голове сразу начали всплывать фрагменты их прогулок с друзьями. Как-то раз он был примерно на том же месте, что и этот человек, был там и без труда видел синюю куртку своего друга в амбразуре. В такой же синей куртке он был и сейчас. Вдруг, доселе неподвижный человек, побежал прямо к бункеру. Костя ничего больше не видел. Позабыв обо всём на свете, он пулей выскочил в коридор ДОТа.

Впереди были свет и свобода. Он выбежит и направится в любую сторону, в которую захочет и его никто не найдёт. Вот, он уже чувствует прохладный свежий воздух, он уже выбегает из бетонной кишки, как вдруг чувствует, что его нога сталкивается с чем-то непреодолимым.

Костя упал на каменистую тропинку и перевернулся. Над ним нависала фигура в чёрном капюшоне и чёрной медицинской маске. Человек наклонился, и Костя увидел его прищуренные наглые глаза.

– Пойдём-ка со мной, парень. Мы должны поговорить.

Как этот человек успел пробежать такое расстояние? Как он сумел забраться на вершину горы?

Всё просто – он суперзлодей. Как супермен, только наоборот. Костя, раскрыв глаза, часто дыша, набрал воздуха, чтобы закричать, но резкий удар по голове обрубил его связь с миром.

Глава 4

Герой

Я долго думал с чего начать рассуждения, но понял, что у меня нет подходящих слов, чтобы сразу, быстро и точно прийти к полному понимаю произошедшего. Не думаю, что имеет смысл говорить обо мне, о никчёмном идиоте, который не смог просчитать риски, о дураке, попавшему в просак. История эта долгая и бессмысленная. Сейчас, в редкие минуты, когда солнце проникает сквозь заколоченное окно моей конуры, я хочу думать лишь о приятных сюжетах моей недолгой жизни. А сейчас можно с уверенностью сказать, что жизнь долго не продлиться и закончится, когда мне и тридцати не исполнится.

Что я отношу к светлым моментам жизни? Вопрос на самом деле простой. Первое – мой брат. Второе – моя бывшая. Да, пусть мы и разошлись с ней, я, чёрт возьми, обожаю её. Обожаю, потому что она всё-таки превзошла себя. Стала лучше, чем была со мною. Можно даже сказать, что я ею горжусь. Но самым важным человеком в моей жизни был и остаётся мой брат. О нём-то я и хочу порассуждать. Раз уж появилась возможность, опять-таки благодаря ему записать все мои мысли.

Уверен, они, эти слова, станут в конце концов моим некрологом.

Который, я уверен, прочтут многие, но он был написан только для твоего взгляда, Герой.

Начну, пожалуй, с твоего погоняла. Мы всем двором начали звать тебя так после очередной драки, в которую я ввязался. Было лето. Хотя нет, уже начало сентября. Мы ведь шли со школы. Я навсегда запомнил дорогу из школы в дом бабушки. Дорога была прямой и короткой, но для меня бесконечно долгой. И всё потому, что на протяжении всего пути я дрался с одноклассниками и шакалами, что к ним присоединялись. Я был полным пацаном даже, можно сказать, толстым. И задиристым. Меня ненавидели и презирали, любили избивать и насмехаться. Так продолжалось в первом, втором и третьем классе, но всё изменилось, когда ты пришел в мой класс из другой школы для слабоумных. Никогда не понимал, почему тебя туда сдали, ты ведь был умнее каждого из нас. Ну да, в тебе были некоторые странности по известной причине, но слабоумным ты точно не был.

Ну и вот, в начале сентября, когда на меня снова напали толпой, ты неожиданно вступился за меня. Двое против десятерых. Ты был худым, слабым пацаном, но дрался отважно, это заметили все: и я, и враги, и зеваки со школы. Тебя били, ты поднимался, тебе угрожали палками – тебе было всё равно. По итогу нас, конечно, страшно побили. У нас обоих хлестала кровь из ноздрей, но проигравшим я себя, впервые за годы, не чувствовал. И я помню тот момент, когда мы уходили оттуда. Ко мне подошел парень, незнакомый мне, похлопал меня по плечу и воскликнул, шутя: «Веня, да у тебя появился свой герой!». Это была шутка, которую никто не воспринял всерьёз, но в следующий раз, когда мы снова дрались за школой, мы почти победили. Поколотили троих парней из класса, помнишь? Именно в тот момент, когда ты повалил на землю Широкого (помнишь его, да?) наши одноклассники и начали скандировать «Герой! Герой! Герой!». Прямо в такт твоим ударам по его роже.

Никогда этого не забуду.

Потом я узнал, почему ты не боялся. Почему лез в драку, даже когда исход был очевидным. Ты, чёрт подери, не умел бояться. Просто не мог себе этого позволить из-за диагноза. Из-за твоего умно названного диагноза. Хотя, должен признать, после стольких лет я не завидую тебе.

Спустя месяц драки сошли на нет и больше я никогда не дрался. Всё благодаря тебе, Герой. Ты спас меня тогда. Захотел спасти теперь. Я снова подвёл тебя, и ты пришел на помощь, но теперь, вижу, зря.

Надо было оставить меня в одиночестве на этой дороге, брат.

Я должен был принять эту участь и быть уничтоженным толпой.

Слышу голоса. Они вернулись. Жаль, столько мыслей осталось. Надеюсь, что скоро будет наша новая встреча, брат.

Вениамин закрыл блокнот и вместе с карандашом засунул в матрас. Он сумел разорвать старую ткань и смог спрятать свои мысли подальше от лишних глаз. Вот если бы брат сумел передать ему нож… всё закончилось бы раньше. Нож – хорошее средство. Универсальное. Способное убить как других, так и тебя.

Дверь открылась. На этот раз их было трое. Новый человек, которого Вениамин раньше не видел, держал в руке камеру. Над объективом мигал огонёк. Идёт запись. Крупный, здоровенный бородач посмотрел на тощую фигуру Вениамина и усмехнулся. Расстегнул ремень, сложил его и со всей силы ударил его по лицу.