– Я! – крикнул он настолько громко, насколько это было возможно с сигаретой в зубах.
– Иди сюда!
Борис Лопатин подошел, выкинул сигарету и уставился на Крохина равнодушным взглядом человека, сотню раз видевшего внутренности погибших людей. Разных полов и возрастов.
– Ты тела осмотрел?
– Осмотрел. – бурчал судмедэксперт.
– Ты что-нибудь нашел?
– Ничего. Вообще.
– Свободен.
Лопатин пошел обратно к молчаливой компании коллег, а Крохин перевёл взгляд на Листова. Как оказалось, майор уже был мало заинтересован как трупами, так и капитаном. Он смотрел на высокого полицейского, стоявшего в стороне от всех. Стоял в лёгкой куртке с надписью «Полиция» на спине и высоких берцах. Полицейский стоял далеко впереди и осматривал песок. Или нечто, лежавшее на песке.
– Что за тип там у вас?
– А, я забыл вам сказать. Вы будете проходить у нас как старший следователь, а этот как помощник. Он – следователь из провинции, его отправили к нам неделю назад. Вот, решили его делом занять. А то работы почти не находилось.
Его новый коллега всё так же изучал песок, что не слишком нравилось Листову. Внимательный товарищ может всю кровь свернуть. Хотя, и от него могла быть польза.
– Ладно… А вы что думаете? Насчёт этих смертей. – вдруг он обратился к Крохину, как-то слишком торопясь.
– Я… Не знаю… – рассеяно мямлил капитан.
– А мне кажется, что всё очень и очень ясно. Двое супругов, а судя по одежде, палатке и месту их дислокации – вдали от людей, – это богатые бездельники, которые просто переборщили с наркотой…
– Но мы не нашли ещё ничего подобного… – перебил его Крохин, о чём пожалел – майор посмотрел на него нетерпеливым, грозным взглядом.
– Если вы не нашли пакетиков, остатков кокоса или шприцы, это ещё ничего не значит. – Листов махнул рукой. – Пойдём-ка лучше с помощником пообщаемся.
Листов зашагал к провинциальному следаку, а Крохин, опустив руки, побрёл за ним. Капитану часто доставалась работа, которую он не хотел выполнять. На этот раз ему придётся бегать за следователем из области и стараться, чтобы ему везде всегда было комфортно. По существу само дело даже не так важно – оно как-нибудь потом само собой решиться, но вот следить за начальством – святое. Ведь, если не выполнишь прихоти, того и гляди, нажалуется в областном управлении и всё, секир-голова. Ещё и в лучшем случае. Без головы стало бы проще жить, чем без премии.
Наверное, спиной ощутив приближение полицейских, новый следователь обернулся и, в ужасе раскрыв глаза, крикнул, вскинув руку:
– Стойте! Стойте, прошу вас!
Майор и капитан, не ожидавшие от салаги такой наглости, остановились и оба уставились на него. Майор раскраснелся, словно помидор. Он смотрел на следака с рытвинами на лице и с грязными, взъерошенными волосами, смотрел и знал, кому предоставит разгребать всю эту «срань».
Следователь подошел к ним.
– Вы извините… Здесь просто следы… Они идут от палатки к холму и наоборот.
Полицейские посмотрели на песок и действительно увидели плотный ряд следов от широких ботинок. Но Листову это было неинтересно. Он поднял взгляд и рявкнул:
– И что? Здесь пол пляжа в следах!
Следователь чуть потупился, подумал, что сказать и вдруг, к недоуменью коллег, протянул майору руку.
– Я думаю, мы не с того начали, товарищ?..
Листов сразу пожал ему руку. Не стоит портить отношения с тем, кто будет выполнять за тебя всю работу.
– …майор. Майор Вячеслав Листов. Будем знакомы… – Листов вспомнил, что не знает имени и даже звание следака и смутился. – Извини, как тебя?
– Младший лейтенант Бродский. Илья Бродский.
Глава 6
Дальние дали
Илья проснулся с головной болью, пусть даже и не пил вчера. Боль возникла по вине долбанного горба на шее. Пол жизни он сутулился и долго не занимался здоровьем. Под конец обучения в академии Илья взялся за ум, но уже многое упустил. Горб наверняка ему уже никогда не убрать. Хотя, эта боль никогда не сравниться с болью при похмелье. Разница огромна, как разница между сверлением головы и лёгким её покалыванием.
Илья долго лежал и тупо смотрел на странный розовый потолок своей квартирки. Когда он спросил у хозяина, какого, собственно, чёрта здесь розовый потолок, тот уверил его, что когда-то он был светло-оранжевым. Мол, а я тут причем? На том разговор и закончили.
Надо покурить и вдохнуть свежего воздуха. Да, хорошая идея.
Он вышел на балкон и открыл окно. На удивление, погода радовала глаз. Расцветало утро. Солнце ещё не поднялось над многоэтажкой перед домом Ильи, но оно озаряло небеса приятным голубовато-розовым светом. Илья глубоко вздохнул, чувствуя, как бежит воздух по коридорам внутри головы и пробегает в огромное мозговое помещение. Пачка сигарет лежала рядом на перилах. Он вытащил одну, сжал фильтр – тот хрустнул, – и поджёг сигарету. Приятный, вкусный дым побежал к лёгким, затем ещё и ещё порция. Свежий воздух в голове и сигаретный дым в лёгких помогли. Болезненная пульсация в голове стихла и сошла на нет.
Достав вторую сигарету, Илья задумался, как проведёт эту субботу и решил, что как обычно. Типичная суббота следователя Ильи Бродского начиналась с ничегонеделанья или прочтения новой порции Достоевского. Илья называл это инъекцией достоевщины, чтоб после прочтения отложить книгу, посмотреть на холодильник иль в потолок и понять, что в жизни не так уж всё и плохо. Потом он обедал, мог снова почитать до передозировки, а затем поехать на другой конец города к отцу – бывшему полицейскому, который последние пять лет жил один, без жены. Без матери Ильи. Её поглотил рак, когда Илья закончил первый курс полицейской академии, из-за чего второй курс помнил уже слишком плохо. Иногда он вспоминает о ней, но боль возникает настолько сильная, что никакие светлые воспоминания не могут эту боль притупить. Они делают её ещё острее.
После посиделок с отцом и нескольких партий в шахматах, каждую из которой Илья выиграет, он поедет в бар и нажрётся. Так было почти каждую субботу, и эта не должна стать исключением.
Он бросил сигарету на половине и вернулся в квартиру.
Илья взялся за чтение и просидел за ним до обеда. Времени даже не заметил. Читал «Униженных и оскорблённых», пусть и любил «Преступление и наказание» – именно благодаря этому роману он знал один из постулатов работы в полиции. Достаточно лишь стимулировать совесть подозреваемого, и подозреваемый может не выдержать и сознаться в чём угодно, лишь бы мерзкий пискливый голос совести затих. Произвести этот стимул можно по-разному. Например, как Порфирий Петрович, постоянно напрягать человека и человек, того и гляди, не выдержит и сдастся. Есть и другие способы, всё зависит от людей. Но бывают, правда, люди, у которых нет ни совести, ни разума. А только инстинкт, безумие…
Илья сидел на диване, прислонившись к стене и вдруг потерял нить текста. Глаза остановились, все движения прекратились. Хватка рук ослабла, и тяжелая книга легла ему на ноги. Он смотрел в одну точку, не ощущая дрожь челюсти. Задрожала и рука. Поток его мыслей, приведший к безумным преступникам, снова вернул его на год назад и спровоцировал очередной ступор.
Так, в безмолвии, он просидел следующие полчаса.
Из небытия его вытащила музыка. Будто из глубин океана, она поднималась к поверхности, и сначала напоминала бессвязный гул, но затем поток нот и голосов сплёлся в нечто единое, знакомое. Наконец, когда тряска закончилась, Илья смог повернуть голову к источнику музыки. Играли Aerosmith, «Dream on», которую Илья ставил на важные звонки. Вспомнив об этом, он схватил телефон и ответил, даже не рассмотрев имя контакта.
– Да!
– Я б тебе сказал рифму! – раздался смеющийся голос. – Чего не отвечал-то, внук поэта?
Внук поэта – любимое прозвище у начальника Ильи, капитана полиции Андрея Замятина. Что интересно, у последнего тоже было шутливое прозвище – внук утописта, которое его сильно раздражало. Во-первых, потому что он так же не был родственником оригинала, а во-вторых, потому что тот Замятин всё-таки написал антиутопию, которую Андрей очень любил (ненавидя при этом «1984»). Но для прозвища слово «антиутопист» слишком громоздкое и глупое. Поэтому называли так, как называли. Наверное, Замятин потому и был рад такому сотруднику как Илья. Теперь и он имел право насмехаться над чьей-то излишне поэтичной фамилией.
– Извините, товарищ капитан… Снова отключился. – говорил Илья сонно, будто проснувшись.
– Отключился, в смысле «то самое» или спал?
– То самое.
– Ну и хорошо. – пауза. – Ну, точнее… Не хорошо, конечно, но у меня хорошие новости!