Дети Балтии

– Это ваше последнее слово? – проговорила она.

Барон улыбнулся несколько смазанно:

– А как может быть иначе?

– Ну, раз так, умрите! – и Анжелика кинула нож в своего собеседника.

Его спасла быстрая реакция. Выставив перед собой руки, он дёрнулся в сторону. Кинжал по касательной вонзился в левое запястье, чудом не прорезав главную артерию. В тот же миг, не почувствовав боли, Алекс прыгнул в окно, разбив собой стекло, и очутился на улице. Множество осколков впилось ему в спину, грудь, порезало голову. Он быстро выдернул кинжал из руки и побежал прочь. Кровь хлестала у него из раны, но барон пережал её манжетой своей рубашки. «Надо на Каменный остров, срочно», – сказал он и вспрыгнул на первого попавшегося извозчика, который с сомнением оглядел окровавленного барина. «Трогай!» – закричал страшным голосом Алекс. – «На Каменный! Живее!» Потом, увидев лодку, немедленно вспрыгнул в неё, пугая всех переправляющихся вместе с ним своим видом.

Вот и дача Ливена; огни светятся, значит, кто-то дома. Сестра, вышедшая его встречать, закричала от ужаса.

– Твоя подруга Анж – это дьявол, – сказал он, запыхавшись. – Это, – указал он на своё запястье. – Она сделала. Кинжалом.

Доротея позвала слуг и приказала им промыть раны её брата. После этого он сбивчиво изложил всё то, что произошло в мастерской мадам де Жюль.

…Когда Кристоф вернулся домой, то увидел, что его родственник Альхен фон Бенкендорф и его супруга оба сидели на диване. Они оба мрачно и враждебно поглядели на вошедшего графа. Он обратил внимание, что левая рука Алекса была перевязана какой-то тряпицей – и голова тоже.

– Что произошло? – спросил он.

– Нет, это я тебя должна спрашивать, что произошло? И что вообще происходит? – твёрдым голосом спросила его жена, оглядывая его холодным взором зелёных глаз.

Граф понял: первый удар Аспид нанёс. Так что таить от жены бессмысленно, тем более, что и брат её пострадал. Он всё рассказал. Доротея выслушала его, не перебивая. Граф боялся, что она запаникует, испугается – нет. Наоборот, в её глазах он заметил огонёк живейшего интереса к тому, что происходит. Вспомнил её же пять лет тому назад, когда она не растерялась в столь трудных обстоятельствах, которые предшествовали трагической кончине Павла, и даже смогла поддержать его.

– Ты можешь уехать к отцу. С Паулем, – сказал он напоследок.

– Да, так, наверное, будет даже лучше, – произнёс Алекс.

Доротея покачала головой.

– Я остаюсь здесь. И никуда не еду, – проговорила она твердо.

– Дотти, – повысил голос Кристоф. – Ты не понимаешь, на что они способны.

– Нет, Бонси, – улыбнулась она. – Это ты не понимаешь, на что способны мы.

Алекс подумал: всё-таки его сестра – на редкость сильная, решительная, смелая девушка. Любая другая на её месте проявила бы постыдное малодушие, упала в обморок или зашлась в истерике. Все же Дотти – молодец, крепкий орешек. А Кристоф повторил про себя: «Леди Макбет она, вот кто» и решил, что не зря на ней женился.

Он посмотрел на неё – красавица, да и только. Беременность её уже начала становиться заметной, особенно когда она сидела. Слава Богу, её состояние в этот раз выдавали только изменения в фигуре – к лучшему, надо признать.

– Рожай лишь сыновей. С таким закалом должно создавать одних мужчин, – повторил он вслух цитату из «Макбета».

Сестра и брат переглянулись. Цитату они не признали, а Дотти только улыбнулась слегка.

Потом был ужин, за которым присутствовал и Штрандманн. Он болтал без умолку о том, что интересно ему, и оказался настолько увлечённым, что предания глубокой старины заинтересовали и всех его собеседников. Дотти особенно понравилась история Ольги, «королевы руссов», отомстившей за своего супруга, убиенного князя Игоря, самым изощренным способом, а потом мудро правившей княжеством, доставшимся ей от мужа. Почему-то она подумала: «Хочу быть как она. Чтобы Ливония досталась мне. Я бы придумала, как справиться с этим королевством». Хорошо, что этих её мыслей никто не мог прочитать.

***

Анжелика была весьма зла на себя и свою глупость. Она горько плакала, но её дядя даже не думал её утешить.

– Ты сама виновата, – проговорил он. – Играла с огнём. Почему ты не оставила это дело Анжею?

– Потому что он дурак! – выпалила княжна. – Он бы всё испортил.

– По крайней мере, он бы его смог убить, – усмехнулся Адам. – Хотя я вообще не понимаю, зачем ты решила его убивать?

Княжна покраснела. Говорить, что она была с Алексом наедине, что он домогался до неё?

– Понятно, – сказал Адам, потемнев лицом, – Тебе вообще в голову не пришло, что сама ситуация показалась ему весьма удобной для домогательства?

– Я думала, он человек чести, – всхлипнула она.

– Анеля, девочка моя, – смягчился князь. – Ты вообще не знаешь мужчин. Любой из нас воспримет такое положение однозначно. Ты назначила ему, по сути, рандеву. Естественно, он и подумал, что имеет все права на тебя…

– Теперь его вообще нужно убить, – яростно произнесла Анж, размазывая слёзы по щекам носовым платком, – Потому что он всё знает и всем сообщит.

– Нет же. Ему это невыгодно, – улыбнулся Адам. – Ему для этого придется сообщать и то, почему именно ты явилась к нему. И даже если ему и взбредёт в голову рассказать о происшествии всему Петербургу, найдётся целая армия людей, которые пожелают постоять за твою честь и наказать клеветника.

– Ты в этом уверен? – прищурив глаза, спросила Анжелика.

– Конечно. Я никогда не говорю то, в чём я не уверен, – Адам поцеловал ей тонкую, бледную руку. – И пожалуйста, впредь вообще не езди никуда, не уведомив заранее меня или Константина. Иначе мне придётся закрыть тебя дома, а мне этого совсем не хочется.

– Я буду умнее, – угрюмо отвечала его племянница, всё еще злясь на себя. – Намного умнее.

«Я неправильно выбрала врага. Мне нужно было добраться до самого Ливена, а вместо этого я растратилась на этого мальчишку», – подумала она, оставшись одна.

Она решила, что рано или поздно назначит похожее свидание графу Кристофу. И убьёт его. Чтобы наверняка. Её честь не пострадает – она сумеет сделать так, что ни одна мужская рука не прикоснётся к ней. Кроме адамовой. Она будет как Юдифь – так же сказал давеча этот Бенкендорф. Или нет, скорее, как Шарлотта Корде. Ливен не успеет и штаны спустить или облапать её своими костлявыми руками, как свалится замертво. После убийства врага она уедет в Пулавы. И её никто не заподозрит. Подумают на слуг, лакеев – на кого угодно. Невинный вид Анж принимать умеет мастерски. Надо только найти место, где убийство можно совершить тихо и бесшумно. Такие места, как ателье мадам де Жюль и прочие подобные им, уже не сгодятся. Похитить его тоже не удастся – граф не иголка и вряд ли сдастся без сопротивления. Подстеречь его, разве что, в лесу, в парке… Можно и так. Но Анж сочла, что лучше всего сделать это на каком-нибудь многолюдном мероприятии, где люди танцуют, обильно пьют, едят и не обращают особого внимания друг на друга. Она заманит Ливена в уединённую комнату, а там случится повторение широко известной библейской истории. Яд, кинжал, пистолет – можно применить всё, что угодно.

Но было и другое. То, чем Анжелика хотела заняться исключительно для собственных целей. Она продолжала служить фрейлиной при Елизавете Алексеевне, но отношение её госпожи к ней изменилось. Та словно не замечала её, ходила вся какая-то таинственная и загадочная. Кроме того, недавно было объявлено о её беременности. Анжелика тоже испытывала к ней какие-то смешанные чувства. Раньше она лишь презирала императрицу за глупость. Ныне начала ревновать. Она представляла, как её возлюбленный Адам обнимает стан этой женщины, шепчет ей слова любви, проделывает с ней то же самое, что и с Анж… Пусть это было давно, шесть лет тому назад, но всё равно неприятно. А вдруг былая любовь возвратится? Анжелика понимала, что ревновать к прошлому – абсурдно и неблагородно, но ничего не могла с собой поделать. «Надо ей сделать какую-нибудь пакость», – решила она. – «Чтобы жизнь мёдом не казалась». Анж, будучи фрейлиной, конечно, располагала самыми широкими полномочиями – могла войти в покои государыни в любое время без стука, у неё был свой ключ от них. Если два кристаллика яда в огуречное протирание добавить, Елизавета покроется коростой… Но к чему Анжелике было портить внешность императрицы? На ту и так никто не смотрит. Нет, конечно, восхищаются, но муж глядит мимо неё, а все остальные считают её слишком возвышенной для того, чтобы в открытую её разглядывать. Не будет выезжать в свет? Но Елизавета и так ведёт крайне уединённый образ жизни. По этим же причинам Анжелика отвергла и идею отравить её через пищу. Болезнь и смерть государыни ничего не дадут ей лично. Напротив, сделают императрицу мученицей. Такая молодая, такая красивая… Да ещё и мужа её очернят. Подумают, что Александр сделал это для того, чтобы законная жена не мешалась на пути его почти супружеского счастья с Марыськой Нарышкиной. Одно Анжелику утешало – в любом случае, на неё не подумают. Эта «тихоня», блондинка с русалочьим взором, слишком много кому мешает. И прежде всего – в царской семье. Нет. Пусть она живёт. Но мучается. Как мучился Адам в своё время. Как отчасти мучается она, Анжелика, зная, что её возлюбленный не будет ей принадлежать, и сама их связь – великий грех. Перед тем, как ложиться спать, княжна решила: «Надо уничтожить того, кто ей наиболее дорог». Но кто же он? Вскоре Анж смогла это выяснить.

На утреннем дежурстве во дворце Анжелика увидела, как другая фрейлина, Натали Загряжская, вытаскивает из большой медной вазы какой-то маленький конверт. «Любовник завёлся», – утомлённо подумала княжна. Сия Натали была красивой дурочкой с немного экзальтированным характером. Такие многим нравятся. И такие быстро расстаются с невинностью. Но Загряжская, к удивлению Анж, не пошла уединяться с конвертом в гардеробной. Не стала хихикать и краснеть, как обычно делала на балах, во время мазурки, когда какой-нибудь франт отпускал ей очередную порцию банальных и двусмысленных комплиментов. Словом, не вела себя так, будто это послание действительно предназначалось ей. Спрятав конверт в складках шали, Натали пошла в сторону покоев государыни быстрым, деловитым шагом, внимательно озираясь вокруг себя. Анжелика не стала её преследовать, чтобы не вызывать подозрений.

Потом в покои прошла государыня, а Загряжская вышла оттуда. Княжна заключила, что Елизавета осталась наедине. На всякий случай, она постучалась и спросила, не нужно ли чего. По раздражённому тону императрицы Анж поняла, что та никого не хочет принимать. Для девушки всё было ясно без всяких слов – это письмо предназначалось государыне, и, судя по тому, что она выслала из своих покоев всех, послание содержало крайне личные сведения. «Шпионаж», – подумала Анжелика, вспомнив, как передавала в двойных конвертах письма императрицы к её матери, маркграфине Баденской. Но потом, усмехнувшись, передумала – кому может быть интересна Елизавета? Что она, «соломенная вдова» и затворница, может знать о нынешних политических событиях? Всё гораздо банальнее. «Тайный роман», – усмехнулась княжна. – «Интересно, кто счастливый избранник? И она крутит его в таком положении? Любопытно». Императрица совсем не похорошела из-за беременности. Её лицо покрылось некрасивыми пятнами, талия расплылась слишком рано, волосы потускнели – казалось, ребёнок, которого она носила под сердцем и который должен был появиться на свет, по расчётам придворных медиков, в ноябре, выпивал из Елизаветы Алексеевны все силы. Анжелика подумала – интересно, а как император смог сделать жене этого ребёнка, если он даже не приходит на её половину во дворце, а днюет и ночует у Нарышкиной? Может быть, один раз они и были близки, но почему-то княжне казалось, что это маловероятно. А если это на самом деле не его ребёнок? Тогда чей же? Неужели того, кто пишет ей эти послания?

Анжелике страстно хотелось разгадать этот секрет. Лучше всего было бы допросить Загряжскую, но у княжны с этой фрейлиной отношения были, как на грех, отвратительные. Та вряд ли ей что-нибудь ответит. А может быть, и сама не знает, что это за письма. Однако через неделю, когда княжна ночевала во дворце, она узнала тайну императрицы Елизаветы.

…Ночь была белая, душная. Анжелика, почитав «Письма мадам де Севиньи», затушила огонь и пошла задергивать шторы, чтобы лечь спать, но тут её внимание привлекла длинная тень, отбрасываемая кем-то на лужайку под окном. Вскоре княжна разыскала глазами и источник тени – некоего высокого, ладно сложенного юношу в мундире Кавалергардского полка. Он стоял прямо напротив окон императрицы, которые ещё горели в столь поздний час. Потом он, оглянувшись, пошёл налево, к чёрному входу во Дворец. Там и скрылся. Через какое-то время свет в покоях государыни погас – Анж заметила это боковым зрением. Сопоставив одно с другим, девушка поняла, кто это. Кавалергардов она знала всех наперечёт. Особенно из прошлой кордегардии, почти всей полегшей на поле под Аустерлицем. Этот был из «стареньких». Выжил, потому что на время выступления в поход был болен и остался в Петербурге. Казначей полка. И зовут его Алексеем Охотниковым. К неудовольствию Анжелики, она вспомнила, что этот молодой человек чем-то похож на Адама, только повыше ростом. Тоже смуглый брюнет с карими, огненными глазами. «Она не может забыть его, поэтому влюбляется во всех похожих мужчин», – подумала Анж. Потом, улёгшись в постель и закрыв глаза, продолжила мысль: «А Семье наверняка будет крайне интересно знать, с кем спит императрица. Охотников, Боже мой… Не могла выбрать кого познатнее? Что за фамилия – такое ощущение, что его предки были какими-нибудь холопами. Полное отсутствие гордости…» Потом она заснула. Девушка уже знала, что сделает первым делом. И к кому пойдет. Цесаревич Константин – вот кому это будет интересно. Только надо сделать так, чтобы эти сведения исходили не напрямую от неё, Анжелики Войцеховской…

Царское Село, июнь 1806 года.

Сегодня у Кристофа был опять тяжелый день. Да ещё надо было присутствовать на вечере, данном Александром после ужина. Ему хотелось сказаться больным, поехать домой, принять ванну и лечь спать пораньше. Но мало ли чего ему хотелось? Нечего потворствовать своим желаниям, сказали – надо присутствовать, значит, надо. Поэтому нынче Кристоф сидел в углу, мучился от мигрени и духоты. К счастью, его уединение развеял князь Долгоруков. Он протягивал графу бокал шампанского и улыбался приветственно.

– За что пьём? – проговорил граф.

Пьер состроил загадочную мину и прошептал:

– Аспиду пришел конец. Надо за это выпить. Как у вас, немцев, говорится, – Prost?

– Prost, – кивнул Кристоф и чокнулся с ним бокалом. – Празднуешь отставку князя Адама?