Дети Балтии

– И жарко, – сказал Анжей. – Просто Африка.

– Так и быть, я останусь, – сказала княжна, по-прежнему улыбаясь.

И вечер начался. Гости продолжали съезжаться на дачу. Подавалась шампанское, место у фортепиано никогда не пустовало, занимаемое новыми гостями. Анж сыграла несколько полонезов и мазурок, уступив потом Алексу, исполнившего романс «Жаннета», приведший в восторг сестру хозяйки так, что она, к вящему неудовольствию цесаревича Константина, кинулась на шею Бенкендорфу.

Константин, по своему обыкновению, быстро напился. Анж, уже решившую куда-то уехать, взял тихонько под руку Жан де-Витт и прошептал: «Ну я же говорил, что в монастырь вы не пойдёте». «А вы уже не хромаете. Чудесное исцеление?» – усмехнулась она ему в лицо. «Животный магнетизм», – ничуть не смутился де-Витт. Анжелика дернула плечом, стряхивая его руку. А потом прошла на веранду – ей действительно было жарко и душно. Белая ночь стояла над столицей; противно жужжали комары.

– А, вот ты где, – сказала Марьяна, присоединяясь к ней и обмахиваясь веером. – Разумно, а то Костенька-урод, кажется, слишком уж неравнодушно отнёсся к твоему присутствию здесь. Лучше тебе уехать, пока он ещё не насытился Янкой и не пошел искать новизны…

– Слушай. Я тебе уступаю Бенкендорфа, – ответила Анжелика.

– Что ж так великодушно? – усмехнулась графиня. – И зачем мне он? Он немец и зануда, хоть и желает казаться весёлым.

– Что ж в нём такого занудливого? – спросила княжна.

– Не знаю… Взгляд, – легкомысленно сказала Марьяна. – Какой-то он юный Вертер, возьмёт ещё, будет стреляться. Подожди, ты ещё не слышала, как он рассказывает о каких-то крестовых походах и прекрасных дамах. Он может говорить часами, если его не прервать. Наверное, ещё и стишки сочиняет, навроде Клопштока, – тут дама хихикнула. – Ты почувствовала это, поэтому и уступила его мне. Небось, сама не любишь зануд.

Анжелика только промолчала.

– Скажи мне, Анж, кого ты вообще любишь? Только не надо твердить, что Господа. Тебя вообще мужчины интересуют? – последние вопросы графиня Уварова задала с необычайной прямотой.

– Да. Только не в том смысле, в каком они интересуют тебя, – взгляд синих глаз кузины заставил Марианну поёжиться. Нет, правы те, кто называл княгиню Изабеллу «ведьмой». А Анж на неё похожа как две капли воды, только повыше ростом, личико гладкое и глаза не карие, а светлые.

– И в каком же смысле тебя интересует, например, Бенкендорф? – парировала Марианна.

– В том смысле, что он зять графа Ливена.

– Ты влюблена в Ливена? – со смесью гадливости и любопытства переспросила анжеликина родственница. – В Кристофа Ливена?

«Ага», – внутренне обрадовалась Анж, услышав, с каким отвращением говорит о её враге Марьяна. – «Значит, он ей тоже чем-то насолил».

– Боже упаси, – сказала Анж. – Он муж моей пансионской подруги, кстати, младшей сестры этого несчастного «Вертера», как ты выразилась. Не думаю, что графа вообще может полюбить какая-то женщина.

– Правильно. Потому что его любят мужчины, – ухмыльнулась её кузина.

«Нет, то, как он всегда пялится на мою грудь, вряд ли означает, что он из содомитов», – усомнилась в словах Марьяны княжна. Кроме того, в графе не было ничего томного, пресыщенного, утончённо-порочного, того, что обычно отличает мужчин, предпочитающих спать с представителями своего собственного пола.

– Он женат, и его жена беременеет ежегодно, – возразила Анж.

– Господи, Анеля, ну не будь же такой наивной! – воскликнула графиня. – Все содомиты женаты и у всех есть дети. Особенно если говорить о тех, кто в свете хоть что-нибудь значит.

«Нет дыма без огня», – подумала девушка про себя. – «Если слухи пошли, значит, кто-то или что-то стало поводом к ним. Интересно, что? Ну или кто?»

– Так зачем же он тебе нужен? – продолжала Марианна.

– Я его ненавижу и очень хочу убить, – сказала совершенно искренне Анжелика. Почему-то ей показалось, что «курве» можно доверять. Она была честна, несмотря ни на свой образ жизни, ни на предпочтения в постели.

– Откровенность за откровенность. Я тоже хочу убить одного Ливена. Но не того, – Марианна прямо и честно взглянула в глаза княжны, без трепета встретившись с ней взглядом. – Братика его старшего.

– Вот как?

Анжелика посмотрела в её глаза и увидела всё, что было в прошлом её кузины.

Дождливый вечер над разорённой Варшавой. Марьяну – тогда тонкую девушку, молодую вдову, приводят к высокому худому человеку с тусклыми серыми глазами, сидящему в расстегнутом русском пехотном мундире на драгоценном ковре княжеского особняка и курящему гашиш. Тот оглядывает её как неодушевленный объект. «Покажи сиськи», – говорит он по-немецки. Руки его слуги тянутся к груди юной княгини Потоцкой – да, тогда она была ещё Потоцкая – срывают косынку, рвут платье и корсаж, грубо лапают тонкую белую кожу груди и плеч. «О, Янис, это то, что нам надо», – усмехается полковник русской армии, и глаза его затуманиваются. – «А теперь вон!» Все уходят. Марьяна остаётся наедине с этим человеком, этим «северным варваром», одним из тех, кто разорил её город и её страну. Тот встаёт, подходит к ней, вынимает из-под полы стилет. Девушка дрожит: неужели он собирается убить её? «Пан офицер…» – начинает она. «Молчать!» – удар в лицо тяжелой рукой неожиданно следует за её мольбой. Кровь течёт у неё из разбитой губы. Он подносит стилет к разорванному корсажу девушки. «Не надо, пане…» – говорит Марьяна, ощущая страх. – «Я всё, что вам угодно, сделаю, только не убивайте!» «Всё, что угодно?» – ухмыляется полковник. – «Откуда ты знаешь, что мне угодно?» Её мучитель заламывает ей руки и опрокидывает на пол, валясь на неё всем своим длинным, тяжелым телом. Инстинктивно княгиня сжимает ноги в коленях, упираясь в его поджарый живот. «Сучка», – шепчет он. – «Ещё так сделаешь, убью», и потом рывком раздвигает ей ноги… Он насиловал её долго, никак не мог кончить, и она уже устала плакать и кричать. Потом офицеру и самому, видно, надоело, он оторвался от неё, натянул штаны и крикнул: «Янис! Убери эту мразь от меня!», подкрепляя свои слова чувствительным пинком ей в живот. Она сжимается в калачик, стонет от боли, шепчет молитвы и проклятья. «Будешь бормотать по латыни, отдам тебя своим гренадёрам, порадую ребят», – говорит сквозь зубы её насильник, вновь ударяя её по спине ногой в тяжёлом сапоге…

– У нас с ним свои счёты. С октября Девяносто четвёртого, – проговорила тихо Марианна. – Я знаю, что этот волк затаился в своем логове. Но когда-нибудь он за всё мне ответит.

«Её первый муж, этот русский, лишился ноги как раз во время взятия Варшавы… Странная она всё же», – подумала Анж.

– Если ты такая патриотка, – продолжала княжна. – То почему ты пошла под венец с Зубовым? Он же брал Варшаву. Почему ты спала с Долгоруковым?

– Анжелика. Вы, Чарторыйские, полагаете, что в москалях – всё зло. Нет. Вот в немцах, этих поганых еретиках и безбожниках, всё зло и есть, – сказала твердым голосом графиня Уварова. – Они толкают русских на то, чтобы ненавидеть нас, потому что эти чухонцы и пруссаки даже не считают нас за людей. Екатерина Кровавая была немкой. А Суворов просто исполнял приказ. Равно как и мой первый муж.

– Ты не ответила на мой вопрос, – жестко спросила девушка. – Почему ты спала с князем Петром Долгоруковым?

– Потому же, почему и пошла под венец с Уваровым, – сказала Марьяна. – Theodore, конечно, дурак, но он добрый дурак.

– Ты знаешь, что он друг этого Ливена? Равно как и муж твой?

– И что? Кстати, что ты имеешь против Долгорукова?

– Он домогался до меня. Я прокусила ему руку, – усмехнулась Анж.

– Прекрасно. Так с ними и надо, – одобрительно произнесла Марианна. – А что ты, собственно, хочешь от меня?

– Теперь уже ничего. Достаточно того, что ты ненавидишь Ливена. А так как этот его родственник бегает ныне за тобой, как хвостик, почему бы тебе не притвориться к нему благосклонной и не пригласить его на тайное свидание? – предложила, не моргнув и глазом, княжна Войцеховская.

– С чего бы? – посмотрела на неё Марьяна. – Почему бы тебе самой так не поступить?

– Ты знаешь, кто мои родственники, – прошептала Анж. – Меня же живьем закопают за такое.

– Ну да, он же не император и даже не великий князь, – графиня Уварова была в курсе всех слухов и сплетен и знала, что, по слухам, Анжелика вполне вероятно сможет заменить в постели государя другую свою соотечественницу, Марию Нарышкину.

Княжна посмотрела на неё как-то нехорошо.

– Ma ch?re cousine, поменьше слушай, что болтают вокруг всякие придурки, и почаще слушай меня, – улыбнулась она надменно. – Я знаю больше, и мои сведения всегда точны.

– Как посмотрю, ты умна не по годам. Сколько тебе, девятнадцать? – проговорила Марианна. – Что же с тобой будет, когда достигнешь моего возраста?

– Есть все основания полагать, что к этому возрасту я буду уже в могиле, в монастыре или замужем за дураком, – не моргнув глазом, произнесла Анжелика. – Ну так что? Ты соглашаешься дать свидание Бенкендорфу?

– Пожалуйста, – равнодушно произнесла графиня Уварова.

– Великолепно, – Анжелика в порыве чувств поцеловала её в щеку. – Можешь дать ему одно свидание, ничего не делать, если не хочешь, так, задурить ему голову, а на второе рандеву вместо тебя приду я. И у нас с ним будет свой разговор.

– Договорились.

Они пожали друг другу руки, и Анжелика сошла вниз, к своему экипажу. Она нынче поселилась во дворце, возобновив свою фрейлинскую службу, так что ей можно было не волноваться за то, что дома её встретят неласково из-за долгой отлучки. Адам вряд ли сейчас будет допытываться, где она бывает, пока не живёт с ним. У него дел слишком много, чтобы ещё и следить за племянницей. Как только она села в карету, к ней подбежал разгневанный брат и прокричал: