Дети Балтии

– У нас тоже шведский герб. И у Бенкендорфов, – Лёвенштерн уже чувствовал, что ему на сегодня пить хватит.

– Мы все немного шведы. Викинги. Варяги. А варяги на Руси государство установили. В Киеве княжили, – Карл налил еще бренди и осушил рюмку залпом. – Понимаете – в Киеве! Мы все там родились. Ради моего крещения они там кирху устроили – до этого не было.

– Рюрик, Олег, Игорь, Ольга, – отрывистые сведения из истории России появлялись в голове Жанно, и он озвучивал их вслух. – Призвание варягов на царство…

– Да. Так всегда было. В нынешнем государе почти не осталось русской крови, – граф не останавливался в своих разглагольствованиях. – И то, что испокон веку государи российские нас, остзейцев, привечают и приближают, в обычай уже вошло. Так что мы здесь – там – имеем все права. Каких нет у полячишек. Тех в 1613 году из Москвы выгнали, ибо только самозванством они смогли прийти к власти, – Карл открыл окно и уже достал табак и трубку, чтобы с удовольствием закурить.

– Но ныне Польша раздроблена, а шляхта мыкается по Европе, как народ Израилев – по пустыне Египетской, – продолжил он, глядя в глаза своего благодарного слушателя.

– А если у них найдется свой Моисей? – осторожно спросил Жанно.

– На эту роль слишком много претендентов. Они грызутся между собой, – покачал головой Карл фон Ливен. – Самое худшее, что может случится – придёт нынешний Атилла и натравит эту свору на Россию.

– Их нужно обезглавить, – Жанно откинулся на спинку кресла.

– Их нужно оставить без земли, – возразил Карл. – Наша сила в том, что есть вот это всё – он очертил круг руками, – В том, что Рига, Ревель, Митава, Либава, Якобштадт, Мариенбург, Дерпт – города немецкие. В том, что у нас есть крестьяне, поля, леса и прочие угодья. И мы едины. У нас уже есть Ливония. Остаётся сделать её независимой, – и мы станем, наконец, теми самыми варягами, которым когда-нибудь скажут: «Придите и владейте нами!»

Граф сладостно вздохнул, словно предвидя блистательное будущее своего народа.

– Королевство будет – это ясно. А кто король? – спросил Жанно.

– Кто угодно. Это должность выборная, – отвечал Карл. – А вообще – кто-то из нас с нисходящим потомством. Может быть, вы, может быть, я.

– Я полукровка, а папенька мой вообще бастардом меня считал. Он как-то сказал, что понятия не имеет, его ли я сын или ещё чей-то, – Лёвенштерна тоже несло, из памяти возник эпизод, когда отец противился его отъезду на учебу в Геттинген. – Так что моя кандидатура отпадает. Зато ваша кровь…

– Князь Каупо Трейденский перешел после своего крещения к немцам и воевал против своих же. Некоторые говорят, что предательство – у нас в крови, – откликнулся граф. – Так что мы все не идеальны.

Дом постепенно заснул. Тихая, ясная ночь стояла над Зентеном, и тонкий обрезок месяца висел над тёмными верхушками сосен. Вдали, если приглядеться, можно было увидеть руины замка Трейден. Жанно, закурив милостиво предложенную его хозяином сигару, вспомнил, как с латышского переводится название когда-то неприступной крепости ливов – «рай-сад». Надо запомнить.

А Карл спрашивал его между делом, листая какой-то фолиант:

– Вот вы в каком часу родились?

– Понятия не имею, – пожал плечами Лёвенштерн. – Никогда не интересовался.

– А надо интересоваться. Я специально вызнал у Mutti – та отмечала время нашего рождения в своём дневнике. И время рождения своих детей я тоже записываю, – Карл просмотрел какие-то страницы в книге. – Вот. Фридрих, наш брат убиенный, родился в семь вечера. Малыш Гансхен – два пятнадцать дня, самое пекло, лето на дворе тогда стояло. Кристхен появился на свет в 3.40 утра. Час меж волком и собакой – так, кажется, называют это время?

– А вы когда родились? В каком часу? – спросил Лёвенштерн.

– Я? В час Волка. Половина третьего ночи. Впрочем, люди чаще всего рождаются или ночью, или утром. По моим наблюдениям, – проговорил его собеседник.

– Поэтому вы Волк, – вырвалось у Жанно.

– Да. А Кристхен никак не может определиться, кто он, – произнес Карл. – Правда, говорят, есть такие собаки, похожие на волков. Вот братик мой – из их породы.

Потом Карл уложил Лёвенштерна, не держащегося на ногах от сонливости, а сам продолжил сидеть перед окном, пока не заснул – как был, в кресле.

С утра Жанно еле продрал глаза и долго восстанавливался рассолом, солёными огурцами и селёдкой.

– Кстати, забыла спросить, как поживает моя невестка? – спросила Анна, жена Карла, вышедшая к столу.

– Похоже, ждёт ребенка, – слабо улыбнулся Жанно.

– Опять? Ну, семя Ливенов сильно, – произнес Карл, к немалому смущению его супруги. – У нас с Анхен уже пятеро. Но сейчас Кристхен ставит себя в очень опасное положение.

Потом попрощались, и Лёвенштерн уехал из Зентена с больной головой и путаными мыслями. Вот он и посвящён в тайну, связанную с амбициями его начальника. Теперь Жанно ничего не остаётся делать, как становиться участником этого действа. Марионеткой в руках судьбы. Нет, о таком он не мечтал, но мало ли о чём он мечтал? Одно утешало – Кристоф очень осторожен и быстро выйдет из игры, когда почувствует реальную опасность. Но сможет ли он это сделать? Жанно жалел, что не умеет видеть будущее. Ныне этот навык бы очень ему пригодился.

***

Когда он приехал в Петербург, его пригласили к столу. Дотти снова отправилась на дачу – или в Павловск, но Лёвенштерн был только рад тому, что её нет. Похоже, он всё-таки влюбился. Она стала такая красивая, что само осознание присутствия кузины рядом с ним в одном доме вгоняло его в краску, заставляло совершать безумства, говорить невпопад. Они с Кристофом обедали в тишине, не спеша. Доев суп, граф обратился к своему визави:

– Сейчас можете сообщить мне, что передал вам Карл.

– Граф сказал мне буквально следующее: вам следует почитать «Макбета». Сходить в кирху. И ещё про дьявола – мол, он вас искушает. И зря вы в него не верите, – отчитался Жанно.

– Кто сказал Карлу, что я не верю в дьявола? – краем рта усмехнулся Ливен. – Впрочем, от него я ничего другого не ожидал.

– Он мне всё рассказал, – продолжил Лёвенштерн, отставив от себя тарелку с супом, – Это… это поразительно. Я даже не знаю, что с этим делать.

– Просто жить. Ждать момента, – Кристоф по-деревенски собрал ломтиком хлеба остатки супа с тарелки.

– Извините, – улыбнулся он, заметив, что допустил вопиющее нарушение застольного этикета, – Привычка из полуголодного детства.

– У вас было голодное детство? – с удивлением спросил Жанно.

– Полуголодное. И в большой семье. А как там русская пословица – я не помню, скажу по-немецки: «In die grosse Familie клювом nicht клац-клац»? Не доешь всё сам до конца – доест кто-то другой. И еды у нас особо много не было. По крайней мере, явно недостаточно для четырёх прожорливых мальчишек. Это длилось три года, пока мать не отправили в Петербург, и мы за ней не поехали. Но я – да и все мы – хорошо это время помним.

– У меня было голодное студенчество. Тоже в течение трёх лет, – Жанно понимающе улыбнулся. – Да и учиться в казённых заведениях – не то, что дома.

– Это всё лирика, – оборвал сентиментальные воспоминания Кристоф, заметивший свою склонность к ним и приписавший это началу старения. – Перейдёмте к новостям. Для вас. Думаю, вас эта весть обрадует. Завтра будет приказ о повышении вас до штабс-ротмистра.

Лёвенштерн не смог скрыть довольную улыбку. Он пошутил:

– Ох, боюсь, мой кузен меня сгрызет, когда я сообщу ему об этом.

– А что, вы с ним на ножах?

– Не совсем. Но он не упустит случая подтрунить над тем, что мы с вами служим вместе. Похоже, он вас не любит, – осторожно добавил он.

– Это он, конечно, зря, – сказал Ливен, не возмутившись бестактностью собеседника. – Но здесь я ничего не могу поделать. Я бы тоже хотел его привлечь, правда. Он мне всё же родня.

– Почему вы не расскажете об этом жене? – перевел разговор Жанно.

– Что это даст? Я не хочу её тревожить лишний раз, – Кристоф тщательно вытер пальцы и губы салфеткой. – И с её нравом она не преминет поделиться со всеми, кого знает, что в скором будущем сделается королевой Ливонии.

– Вы думаете, что Доротея глупа, – горячо начал его переубеждать Лёвенштерн. – Но я уверен – о таком она болтать не будет.

– Не знаю. Мне сложно доверять другим то, в чём сам не уверен, – пожал плечами граф.