Дети Балтии

***

Вечером того же дня состоялся большой бал. Анж, не так давно приехавшая со своего поместья, присутствовала на нём со своим младшим братом. Высматривая знакомых, она не узнала Дотти, которая подошла к ней, как ни в чём не бывало. Доротея, к вящей досаде и вопреки планам княжны, только расцвела – пополнела, стала румянее, рыжие волосы блестели как солнце, а изысканное бриллиантовое колье привлекало внимание к округлившимся формам графини. Они поболтали немного, обменялись новостями – чувствовалось, что месяцы отсутствия их развели и возобновления тесной дружбы вряд ли получится.

– Я могу приехать к тебе, душка, – сказала княжна, сладко улыбаясь. – В любое время, когда скажешь.

– Право, не знаю… – засмущалась Дотти. – Я сейчас не живу на Дворцовой, мы снимаем дачу. Но иногда я езжу и сюда, в Павловск.

На самом деле, она не хотела, чтобы Анж как-то пересеклась с Алексом. Ещё год назад она заметила их взаимный интерес и подумала – если они сойдутся снова, то вспыхнет головокружительный роман. Быть третьей лишней Дотти не хотела. Да и вообще как-то ревновала Альхена к ней. Конечно, она знала, что у брата полно любовниц, но так как она не знала их лично, а часто и поимённо, этот факт её не волновал. Однако, видеть, как на глазах развивается роман между любимым братом и подругой, было выше сил Доротеи. «Называйте это причудой беременной, но в гости я её звать не буду», – решила она про себя, не зная, что своим решением рушит другие, куда более масштабные и опасные замыслы подруги.

– Так я приеду? – настойчиво и несколько недоумённо спросила Анжелика.

– Приезжай, только ты не застанешь меня, – графиня улыбнулась очаровательно, и, откланявшись, пошла искать других знакомых.

В толпе Анж заметила и её мужа. Доротея подошла к нему, слегка приобняла его за плечи, улыбнулась, и тот посмотрел на неё каким-то необычным для себя, тёплым и любящим взглядом, что не укрылось от внимательной княжны.

«Есть и другой путь», – улыбнулась девушка несколько обиженно, но всё ещё торжествующе.

– Анжей, – повернулась она к брату. – Ты завтра собираешься к Марьяне?

Она говорила про свою троюродную сестру, недавно вторично вышедшую замуж за «москаля» – на этот раз генерала Фёдора Уварова. В семье её презирали и называли – ничуть не стесняясь – «курвой». Однако женщина эта чем-то интересовала Анжелику, как всё порочное. Уваровы жили открытым домом; муж быстро наскучил веселой польке, и она привечала гвардейскую молодежь, из которой выбирала себе любовников. Анжей к своей кузине неоднократно ездил, и, похоже, она недавно научила его всем премудростям любви. По словам брата, к графине Уваровой ездил и Алекс Бенкендорф – Анжей неоднократно досадовал на то, что прекрасная Марьяна отдала предпочтение «этому чухонцу». С младшим братом Анж последнее время была близка и выведывала у него всё, о чём не могла узнать самостоятельно.

– Придётся, видимо, поехать, – с неохотой отвечал юный князь.

– Я поеду с тобой, – бросила как ни в чём не бывало его сестра.

– С ума сошла? – посмотрел на нее округлившимися глазами Анжей. – Тебя же дядя пристукнет за такие визиты!

– Он ничего не узнает, – прошептала княжна. – И я ненадолго. Хотя…

Она, прищурившись, посмотрела вдаль и увидела, что к чете Ливенов подходят «знакомые всё лица» – радостный Долгоруков, Волконские, Репнин, и вот, новоиспеченный муженёк Марьяны – граф Уваров. Вчера она видела их втроём – Долгорукова, Пьера Волконского и вот этого «Феденьку», как его называли в свете, – что-то горячо обсуждающими в кулуарах этого дворца. Они её даже не заметили – так увлеклись беседой. «Похоже, их полка прибыло. Что же, тем хуже для них», – усмехнулась Анжелика. Граф Уваров, как знали все, умом и сообразительностью вовсе не блистал – а также образованностью, ибо в свете говорил на том, что лишь отдаленно можно назвать французским языком и очень обижался, когда его мягко и тактично просили перейти на русский для лучшего понимания его слов. Основное достоинство – его внешность и сложение. Рост и мощь графа поражали воображение любой дамы, и, надо сказать, кузину свою Анжелика понимала – в постели такой Голиаф был весьма кстати. Но в роли мужа – не любовника – он, видно, быстро наскучил Марианне, и она предалась своему любимому занятию – привлекать к себе кавалеров.

– Я поеду, – повторила Анжелика.

– Сестра, это не тот дом, в который тебе следует ездить… – начал возмущённо Анжей.

– Я знаю. Именно поэтому я туда отправлюсь, – усмехнулась Анж. – А если ты страшишься за мою нравственность – что ж, уверена, что ты защитишь меня от приставаний всяких дерзких личностей.

Брат недовольно взглянул на неё.

– Ну же, глупый, – зашептала она. – Я уверяю, что твоя Марьяна забудет про Бенкендорфа и вернётся к тебе.

Анжей кривовато усмехнулся.

– Договорились. Завтра я еду туда в семь. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Но… там вообще-то много народу бывает. Тебя увидят, слухи пойдут. И дядя тебя таки пристукнет, когда узнает. В монастырь запрёт.

– И? Все знают, что я вообще-то ей родня, – надменно проговорила Анжелика. – Что ты так беспокоишься?

– Потому что в случае чего меня могут продырявить из пистолета за твою честь, – сердито произнес Анжей. – А мне ещё пожить хочется.

– Не беспокойся. Свою честь я всегда защищаю сама, – ответила его сестра, и, обмахнувшись красивым веером из белых страусовых перьев, пошла искать знакомых. Сегодня ей было скучно. Она даже выслушала от нечего делать хвастливую болтовню её давнего поклонника Казимежа Ожаровского, весьма обнадежив того по части матримониальных изысканий, которых он не оставлял. Впрочем, Анжелика Войцеховская только притворялась, что слушает его, а сама пошагово обдумывала первую комбинацию, которая могла привести ненавистную ей придворную партию к краху. «Никакой сестры нам не нужно, когда есть брат. А Дотти не дура и что-то пронюхала. Или ей муж рассказал», – пришло ей в голову. Потом она вновь посмотрела на князя Долгорукова. Адам говорил ей давеча, что его хамство накануне Аустерлица весьма разозлило Бонапарта, который из-за этого и решил не давать Александру спуска. Вспомнились ещё слухи, что «курва» Марьянка спала с этим идиотом. Или тот похвалялся этим фактом. Но то, что он дрался из-за неё на дуэли с кавалергардом Бороздиным, было истиной. Долгорукову прострелили правую ногу, пулю долго не могли вынуть, и даже поговаривали, что конечность князю таки отрежут. «Лучше бы отрезали», – кровожадно усмехнулась Анж, представив, как князь Пётр ковыляет на костылях. Её визави мигом счёл, что она нашла нечто смешное в анекдоте, который тот рассказывал, и, чтобы сделать ей приятное, сам зашёлся в истерическом смехе. Княжна Войцеховская под благовидным предлогом удалилась от него, а сама прошла дальше, искать других приятелей и приятельниц.

***

Князь Долгоруков и граф Ливен, тем временем, вышли в курительную комнату.

– Ты вообще дурак? – накинулся Кристоф на своего друга, как только они остались наедине.

– Эй, полегче, выбирай выражения, – обиделся Пьер. – Что я такого сделал?

– На кой черт нам этот Dummkopf Уваров? – граф аж разозлился, что с ним бывало нечасто.

– Кому-нибудь башку свернуть пригодится, – сказал Долгоруков, удивлённый столь гневным настроением своего приятеля.

– Только разве это, – Кристоф сплюнул. – Но так-то ты, наверное, забыл, кто у него жена?

– Помню. Сосёт превосходно. Такое не забывается, – цинично улыбнулся Долгоруков.

– А что тебе чуть ногу из-за неё не оттяпали – это так, ничего страшного? – цинизм друга ещё больше злил Ливена, у которого сегодня был довольно тяжелый день, к тому же, с раннего утра разболелись зубы, да ещё надо было тащиться на это празднование, и этот дурак Уваров приставал к нему со своими разговорами на тарабарщине, которую этот наивный командир кавалергардов принимал за французский – попробуй ещё пойми его.

– Я добрый и всепрощающий. А то, что она полька – так это к лучшему. Мама у неё Потоцкая.

– А папа Любомирский! – Кристоф уже почти кричал. – А ты знаешь, что они Адамхену родня?

– Она обрусевшая, – возразил Долгоруков. – И шлюха, как раз то, что нам нужно.

– Нам не нужны шлюхи, – лицо графа аж пятнами пошло от возмущения недальновидностью и наивностью друга. – Они продажны. К ней придёт Чарторыйский, они столкуются между собой по-польски, она побежит к мужу, а этот идиот откроет перед нею все карты.

– Она такая же, как Марыська. А в ней даже ты не сомневаешься, – защищал свою бывшую любовницу князь Петр.

– Сравнил Der Arsch с пальцем, – грубо проговорил Кристоф. Ругательные слова он всегда предпочитал произносить на родном языке. – Кто Нарышкина, а кто эта вот…?

– Да не злись ты так, – умоляюще сказал князь Петр, видя, что Ливен сейчас готов его прибить. – Федя вышибет мозги из Чарторыйского – раз и готово. И не такой уж он дурак. А с поляками нам всё равно надо столковаться, если мы хотим внедриться к ним.

Кристоф только вздохнул.

– Такие вещи надо обсуждать совместно, а не ставить меня с Волконским перед фактом, – сказал он тихо.

– Ты за моей спиной сговаривался с Винценгероде, что я должен был думать? – парировал Пьер.

С этим гессенцем Кристоф обсуждал кое-что другое, а вовсе не свержение Чарторыйского. Винценгероде тоже был уверен в шпионаже, имевшем быть место перед Аустерлицем, и искал того, кто мог передать диспозицию Вейротера во французский штаб. Кристоф, однако, думал, что проигрыш наступил именно из-за непродуманности самой диспозиции, а не потому, что Бонапарта кто-то ознакомил с нею заранее – к такому выводу он пришёл, проштудировав её внимательно. Победа с таким планом была бы чудом.

– Зачем мне «чёрный» немец, ты не подумал? – вырвалось у Кристофа, который только потом понял, что Долгоруков вряд ли знает, чем «чёрные» немцы отличаются от «серых», и почему эти две категории так не любят друг друга.

– По-моему, Винценгероде ещё белобрысее тебя будет, – усмехнулся Пьер. – С чего это он чёрный?

Пришлось объяснять этому русскому князю то, что любой балт вытверживал если не с детства, то с первой заграничной поездки по немецким землям уж точно.

– Надо же, я и не знал, – сказал просветившийся ныне Долгоруков. – Так что он не твой друг?