В этой истории не будет злодея, и не станет героя

– Не думаю, что мне этого хватит, – совсем слабо проговорил Деми и почти опустился на хрустящее под их ногами сено, как сквозь черноту ночного амбара заметил то, что одним верным движением она скинула лестницу вниз. – Ты зачем это? – в его голосе не было упрёка или возмущения. Скорее, он не хотел верить в то, что его единственное предположение будет верно.

– С той стороны идут больные. – Софи взглянула вниз. Прогнившие ступени раскололись на две части и рассыпались в щепки. – Ты ещё не пользовался такой лестницей? – она спрашивала, но ей уже был очевиден его ответ. Деми отрицательно мотнул головой.

«Ну конечно. Перед ним наверняка всегда расстилали ковровую дорожку».

– Ты хоть что-то в этой жизни умеешь? – сорвалось с её языка тогда, когда Деми всё же попытался отдохнуть на холодном бревенчатом полу. Он тут же замер, и его глаза метнулись к чужому плечу, что он перевязывал трижды в день. – Кроме зализывания своих и чужих ран, – добавила Софи. В этот раз она не могла удержать своего раздражения.

Всё в нём её задевало. И то, что он легко поддавался на уговоры поступать так, как она считает нужным, и то, с каким рвением следовал всем тем планам, в которых ему всегда отводилось второе место. Со слишком явной уверенностью он следовал за ней и недостаточно часто противопоставлял её мнение своему. Будто Деми знал, что, повинуясь каждому слову Софи, поступает правильно. Словно привык действовать по чужой указке.

«Идёт за мной быстрее тени. Всё это глупо и бессмысленно, ведь он здесь только потому, что мне нужно, чтобы рядом был хоть какой-то человек. Но он лишь иллюзия. Жалкое подобие тех людей, которых я знала».

– К чему весь этот разговор? – произнёс Деми таким тоном, что Софи поняла, как сильно его задела. Куда больнее, чем тот удар по бедру. Именно это в нём и привлекло её внимание. Он должен был сбить Деми с ног и повалить его на землю; разоблачить все его слабости и в очередной раз доказать, что она поступает правильно. Но тогда именно Деми, а не Софи, спас их.

– Может быть, пытаюсь лучше в тебе разобраться. – Софи села напротив него и руками упёрлась в согнутые у пола колени. – Хочу знать о твоих достоинствах. О тех, что ты ещё не успел мне раскрыть.

– Если речь идёт о достоинствах, лучше начать с тебя, – ответил Деми, поняв, что на одну ночь установленное правило тишины осталось в прошлом. – Расскажи о том, на что ты способна, не считая всего, касающегося выживания.

– Разве сейчас нам нужно что-то ещё? С меня защита, с тебя лечение.

– Оно всегда необходимо. Это мысли, не зацикленные на еде и сне. Что-то большее, о чём не прочитаешь по твоему лицу. Ты ведь была человеком до этого всего? Или лишь притворялась? – Глаз Софи вдруг нервно задёргался, и Деми мог бы улыбнуться в ответ, но не стал. – Ты ведь совсем не умеешь жить. Существуешь просто отлично, всё это я уже видел. Но здесь дело в глубине. Есть ли она в тебе, Софи Диана Мур? – впервые с момента, как она назвала ему своё полное имя, Деми им воспользовался. Это было недопустимо. «Он похоронил меня заживо». – И не таких ли разговоров мы хотели тогда, когда сходили с ума от одиночества?

Неожиданно сильной хваткой он вытащил из неё то, что Софи так старательно в себе душила. Деми наконец заговорил так, если бы в самом деле был человеком. Живым, а не выжившим. Совсем не таким, какой была она всю свою жизнь.

Дождь бил по грязной оконной раме, стекал по желобам, спускался по широким колосьям и взъерошивал налитые солнцем макушки. Кали одобрила слова Деми, выпустив свой громогласный рёв, и Софи вдруг вспомнила то, чем мучилась до смерти родителей. В голову ударили все промахи и сожаления. Вся зависть и ревность. Новое прошлое, с которым она была вынуждена расстаться, и устаревшее будущее, в которое её вела чужая, уже мёртвая рука. Брови Софи нахмурились больше обычного, глаза забегали, а зубы изнутри впились в щёки. Такого не должно было случиться. Она думала, что раньше его жизнь процветала. Деми должен был жить счастливо, но разве через благо люди начинают узнавать о тонкостях, к которым он так стремился?

– Я понимаю, почему ты можешь говорить об этом спокойно, – продолжала оправдывать свои мысли Софи. – Знаешь, почему у древних людей однажды случился расцвет философии? Потому что у них были рабы, на которых они могли переложить всё то, чем им самим не нравилось заниматься. И ты точно такой же. Смог освободить себе время на размышления просто потому, что родители позволяли тебе заводить рабов.

– И в чём здесь моя вина? Ты сердишься на меня за то, что никак от меня не зависело. Начинает казаться, что я должен стыдиться своей семьи.

– Не оборачивай всё в свою пользу. Тебе понятно, что я имею в виду.

– Вовсе нет. От тебя мне пока известно лишь то, что по нашему договору мы можем разойтись тогда, когда один из нас умрёт или захочет уйти. Ничего более. Сама же сказала – с тебя защита, с меня лечение. Ни о чём другом никогда не было и речи. Ты права, друг друга мы совсем не знаем.

– Тогда в чём проблема, если ты снова со мной во всём согласен?

– Дело в том, что ты думаешь о многом большем, чем пытаешься показать. Но мы оба понимаем, что не всё так просто, как ты пытаешься это выставить.

Софи не нашла, что ответить. Она во многом не понимала его, и на этот раз меньше всего хотела задумываться над правотой чужих высказываний. Они на самом деле многое друг другу недоговаривали, и ей жизненно необходимо было думать, что дело лишь в том, что их могут услышать больные. Но она беспокоилась совершенно о другом. Всё то, что она наконец произнесёт вслух, может услышать он.

– Ну же. Давай, скажи мне это прямо сейчас, когда мне некуда от тебя деться. Все претензии и недомолвки. Потому что мы оба хотим поставить друг друга на место. – Деми лишь чуть наклонился в её сторону, но этого оказалось достаточно. Своим шумом Кали прикрыла бы любые вскрики, и потому Софи решилась сказать:

– Ладно, ты хочешь знать, почему я злюсь на тебя? – начала она, впервые за последние несколько месяцев не понижая своего тона. – Да потому что с таким началом, как у тебя, я добилась бы большего. И я всегда этого хотела. Я завидую тебе, ясно? Окажись у меня то же состояние, что и недельные траты людей столицы, и у меня было бы всё. Да даже если бы теперь всё пропало, я была этого достойна. Я правда достойна.

Она вдруг умолкла, ожидая, что он начнёт ей противиться, но Деми сидел смирно. И его терпение раздражало её лишь больше.

– Всё это нужно было мне, понимаешь? Я всегда хотела учиться. Я хотела работать, а не зарабатывать. Но такие, как ты, получают всё просто. – Её голос стал ещё громче, и гром Кали уже не мог его перебить. – Чёрт возьми, всё это моё! Это я заслуживаю большего, но никак не вы! Ни один столичный идиот не делает столько, сколько я. Вы чёртовы дети богатых родителей, выползли из своих школ, чтобы занять все места в колледжах, и стала я вынуждена экономить на себе потому, что у моих родителей не было денег на моего репетитора. И где в этом правда? Мир никогда недолжен был быть таким. Но есть! Есть и будет всегда! Его проела несправедливость, прожрала до самых костей.

Горло начало саднить, и Софи пришлось опуститься до шёпота. Никогда прежде ей не приходилось говорить об этом прямо. «Но какой смысл скрывать всё сейчас, если уже завтра мы оба можем умереть? Откровения на собственной могиле».

– И я хочу кричать, но не могу. Безумные сбегутся, и я не дам им отпор. Потому что я не убиваю. Потому что я точно такая же, как и они. Мы одной крови. И я боюсь убить себя. Ты сам сказал, что им просто нужно было больше работать, чтобы получить свою вакцину. Я работала. И мои родители работали. Но где всё теперь? Никого не осталось, одна я распинаюсь перед тобой, а тебе всё плевать! – Софи поднялась, сжала кулаки и без сил вновь расслабила руки. «Как же я, всё-таки, безнадёжна». – И знаешь, что самое ужасное? Вся проблема в том, что справедливость всё-таки существует. Я хочу её, хочу получить по заслугам, но у меня ничего нет. Значит, я ничего и не заслуживаю. Моё место всегда было здесь, и я это знаю. Каждый раз, как вижу Безумных, я понимаю, что должна быть на их месте, ведь и у меня не было денег на эту проклятую вакцину. Мне всё и всегда давали родители. У них было не много, у меня же совсем ничего.

– Думаешь, сейчас тебе было бы лучше, родись ты в такой семье, как моя? – спросил Деми тогда, когда Софи совсем выдохлась. Но он не хотел, чтобы она замолкала, ведь каждое её слово попадало ему точно в цель. «Этот идиот болен тем же самым».

– Нет, и это просто ужасно. Я не стала бы ничего менять. Потому что тогда я не была бы самой собой. Раньше я была намного лучше. Это отвратительно. Просто отвратительно. – Она села обратно, всё так же прикусывая собственные щёки. Это было совсем не больно. Софи уже смирилась с тем, что больше её не почувствует. – И на этом я закончила.

– Может, я и не могу понять тебя, но одно знаю точно. – Деми едва ли к ней приблизился, продолжая держаться на том расстоянии, при котором она не смогла бы до него дотянуться. Он делал это не первый раз. Софи начинало казаться, что Деми брезгует к ней приближаться. – Мне не плевать на то, что ты сказала. Может быть, твои откровения меня только порадовали.

– Да заткнись ты уже! Сколько можно вести себя так… – прокричала она и тут же умолкла. Софи совсем не знала, как ей следует закончить. Он надоедал ей всё больше. «Слишком примерный и смирный. Таким человек быть не должен».

– Как так? – Деми позволил себе улыбнуться. Когда речь шла о нём, справиться он мог только так. – Наверное, ты хотела сказать, что я тебе очень удобен?

– Ты прав. В этом то всё и дело. – Она на миг задумалась о том, что быть с людьми невыносимо сложно.

– И что же с того? Может быть, я просто привык приспосабливаться.

– Нет. Ты подстраиваешься. Специально. Делаешь всё для того, чтобы мне нечего было против тебя сказать. И зачем? Чтобы я чувствовала себя виноватой в том, что ты меня боишься? – Брови Деми вдруг вздёрнулись. Он не мог и подумать, что она понимает его поведение именно так. – Чтобы не остерегаться сильных, тебе самому нужно стать таким. Не мной, а как-то по-своему. Если бы в прошлом перед тобой хоть раз встала такая задача, ты бы знал, что делать сейчас. Но у вас всё и всегда было просто.

– Тебе кажется, что моя жизнь была полна одних лишь плюсов, – Деми тяжело вздохнул, уже наверняка зная, что Софи к нему не прислушается. Слишком разными были их правды. – Но не всё так, как ты это себе представляешь. Когда закрываются низшие потребности, перед человеком встают вопросы посложней. И я совсем не о том, что у тебя их нет. Ты сама замечаешь мысли, которые выше всего того, что с нами происходит. Тебе хочется улыбаться, но у тебя это не выходит. Ты пытаешься верить в Кали, хотя и не считаешь её нашей Богиней. Когда ты перестанешь это отрицать, тебе станет намного легче.

Софи и не заметила, как стала вслушиваться в его слова. Что-то в Деми продолжало её ужасно злить. «То, что он дожил до этого момента, просто удача. Моё выживание – моих рук дело. Вот это настоящая заслуга. Даже топить слёзы в Кали теперь совсем не хочется. Потому что всё это стало обыденностью. Нет смысла думать над буднями, ведь они никуда не денутся. Так вся жизнь превратится в муку. Может, я в самом деле всё отрицаю, но из-за него всё вновь всплывает наружу. Бесит».

– Знаешь, что я понял из твоего рассказа? – продолжил Деми, заметив, как нижняя губа Софи дёрнулась, и она тут же её прикусила. Нервы. – Твои родители давали тебе всё, что могли. Ты росла в любви и труде, а теперь считаешь, что я родился в счастливой семье, раз мои руки ни на что не способны. Вот только дело в другом. У меня ничего из этого не было. Ни труда, ни любви. В том-то и суть. Мы имели что-то, но этого никогда не было достаточно.

– Ты ужасно всё обобщаешь. Сводишь к абсолюту. Родители могли относиться к тебе как угодно, но то, полюбят ли тебя остальные, зависит лишь от тебя.

– В моём мире всё было иначе. – Он вновь натянуто улыбнулся. – Существуют стандарты. Поведения, внешнего вида. За всеми правилами ты перестаёшь думать о том, кто есть ты. Но без них ты тоже не можешь. Вся твоя жизнь становится одним большим предубеждением. Бесконечное мучение, а всё потому, что в своей голове ты давно вышел за рамки и понял, что они тебе не подходят. И делал ты это слишком часто и долго.

«Сколько можно повторять мои мысли?» – уже было подумала Софи, но сама прервала себя, только бы он не украл и эту её идею. И ей было некомфортно в той роли, на которую её нарекли по праву рождения. Вечные подработки и место школьного учителя после того, как мама Софи уйдёт на пенсию. О другом нельзя было и думать, другого пути было не выбрать. «Лучше бы мы были разными. Так было бы гораздо проще считать его за идиота».

– Вот дрянь, – вдруг сказала она сразу же, как поняла одну простую – слишком во многом они были друг с другом солидарны.

Софи всегда считала, что желала многого. Кто-то бы сказал, что чрезмерно. И в ответ она с завистью поглядывала на их чистые от любой работы руки. Но все эти взгляды никак не относились к самим людям, а лишь к их вещам и достоинству. К чужим благам и её собственному несчастью.

– И ведь мы оба хотели для себя большего. – Деми тихо посмеивался куда-то себе в ладонь. – Но у нас ничего не вышло.

– Ты смеёшься.

– Да. Потому что это забавно.

– Это дико. – Она опустила взгляд, понимая, что всё никак не может понять поводы для веселья. Но для Деми они всегда были и будут. Он любил улыбался невпопад; когда общество этого от него не ожидало, но он сам того хотел. «Либо так, либо вся жизнь станет сплошным предубеждением». – Значит, так и решили. – Софи вдруг заметила, как много времени они потратили на разговоры. Потому что другой такой возможности у них ещё никогда не было. – Ты перестаёшь бояться меня, а я…

– И ты тоже, – перебил её Деми. – Перестань бояться саму себя.

– Я не понимаю тебя, – сказала она и решила, что эти слова будут последними, которые она произнесёт в этот вечер. – Мы оба потеряли родителей. Всё честно. Мы должны переживать это одинаково. Теперь мы равны так, как никогда прежде.

– Но у меня был брат, – добавил Деми так спокойно и негромко, как только мог. От того небо взревело лишь отчаянней. Словно хотело излить свои слёзы за него.

Софи не стала ничего отвечать. Просто проглотила каждую фразу, что ещё оставалась на языке. Мёртвым не сожалеют. За них радуются. «С каких это пор люди стали несчастливы по-своему? Такого никогда не было. Все и всегда кричали об одной и той же боли. Но о своей он говорит шёпотом».