В этой истории не будет злодея, и не станет героя

– Что?

– Говори, что мы делаем дальше.

– Я? – Деми не мог принять того, что Софи передала бразды правления в его руки. Его нос едва поморщился, и было не различить, презирает он себя или Софи, что переложила на него всю ответственность. Парень был и польщён, и напуган. – Я не способен ничего решать. Раньше мне не приходилось.

– Это обязанность любого человека – строить свою жизнь так, словно ему на самого себя не наплевать. – Софи смотрела на него так открыто, что даже в кромешной тьме, где туман перестал давать место молниям, её глаза светились проливными дождями. Деми не мог от неё оторваться. – Докажи, что ты действительно способен на большее. Может быть, сейчас ты перестанешь быть приложением ко мне. Будь по-настоящему храбрым. Я подстрахую и не уйду без тебя, даже если ничего не получится. Если умрём, то вместе. Мне всё равно нечего больше терять.

Деми не мог найти повода ни возразить, ни согласиться, и только тогда, когда Софи пробила незнакомая ей дрожь, он понял, каких усилий ей стоила эта искренность. Та правда, что «даже такой, как он» может действовать с ней наравне. Осознание того, что, несмотря на происхождение, их можно было сравнивать. И всё потому, что жителю нижних Колец не повезло встретить столичного белоручку.

В своей прошлой жизни Деми в самом деле никогда не был сам за себя в ответе. Точнее, в каждой из своих давно ушедших жизней. Каждая попытка оказывалась неудачной. Все шансы были упущены, и Деми знал, что Софи права в своих обвинениях, вот только кое в чём она всё же ошибалась. Ему тоже было непросто. Всегда и везде его преследовал образ, ради которого любой другой положил бы голову. Приятели и лживые друзья мечтали оказаться на его месте, а тот, кто не виделся с ним лично, и того больше желал прибрать к рукам его фамилию. Софи и сама знала Деми задолго до их первой встречи, вот только догадаться об этом ей что-то мешало. Что-то в имени и изменённом временем лице. Но если бы она знала, кто он, то либо отвернулась от него, либо поняла, как глубоко заблуждалась.

– Я подумал, что, когда они отвлекутся, мы сможем пробраться наверх и взять столько еды, сколько получится, – начал он неуверенно, запинаясь на каждом слове. – Мне кажется, что она там точно есть. Нет, не так. Я уверен, что те, кто ходил там до Разумных, чем-то запаслись. Если бы у них ничего не оказалось, они бы не смогли продержаться в тайне от нас целые сутки и куда-нибудь да вышли.

– Допустим. Тогда мы могли бы просто уйти и вернуться тогда, когда Разумных здесь уже не будет. – Софи не стала его жалеть и тут же высказалась против.

– Мы не знаем, нужна ли им обычная еда. В любом случае, перед уходом они вычистили бы всё, только бы не дать людям необходимое. Потому что в сытом человеке сил куда больше.

– Ясно, – кивнула она, не став вслух соглашаться с его правотой. – Но ты сказал только о том, что пришло тебе в голову раньше. Обстоятельства изменились. Мы не слышали Разумных уже целую вечность.

– Теперь нам нужно их услышать, – произнёс он с тем рвением, какого у него никогда не было. – Разумные либо ушли, либо скрываются. Мы не узнаем, пока не проверим.

Глава 9

Туман опустился на Норлэнд и собой поглотил все возможные звуки. Шаги тонули в тишине, сердце больше не билось, а дыхание затухало, не давая лёгким успеть заметить ледяной воздух. Софи ступала первой и не знала наверняка, куда ей нужно идти. Разве что о третьем этаже можно было не беспокоиться. Если бы там что и было, она давно бы это заметила точно так же, как больные сразу поняли то, что кто-то забрал их вакцину. «И где только они её взяли? Достать “пиджи” не так просто, чтобы это смог сделать и здоровый человек. Даже сейчас они не лежат так открыто. Никто не стал преждевременно оплачивать “налог на жизнь”. Ни у кого не было средств на то, чтобы обезопасить своё будущее. И у моей семьи тоже».

Аккуратно выглянув на лестничную площадку, Софи подняла голову вверх. Никого. Ни единого шелеста или шёпота, лишь густое и оглушающее молчание. Кали перестала пытаться достучаться до них через стены и окна, отступила до самого края небосвода и осталась там наблюдать за их действиями. Софи почти не дышала, а грудь Деми вздымалась до того тяжело, что ему приходилось хватать воздух ртом. Пахло чем-то сырым и затхлым, но лишь до тех пор, пока на первый этаж не забрался ветер. Безумные оставили дверь открытой. В ушах зазвенело, и Софи поняла, что больше не может тянуть. Им нужно пойти выше. Туда, откуда раздался душераздирающий человеческий крик. «И почему только он не стал звать на помощь?» – подумала Софи, и тут же нашла ответ. «Потому что знал, что спасения нет».

Она шла неспешно и после каждого пройденного метра оглядывалась то вниз, то к тем этажам, чьих жителей так тщательно высматривала. Софи оказалось достаточно и мгновения на то, чтобы понять, что, позови её тот человек, она бы не вышла. Даже если бы он обратился к ней по имени и упал на колени. Пусть незнакомец взмолился бы и положил к ногам Софи битую голову, она ни за что не пришла бы на помощь. Софи бы не отдала свою жизнь за чужую. Ей не пристало за кого-то вступаться, будь то человек или Безумный. По крайней мере, так она искала себе оправдание. В бессмысленном самопожертвовании меньше толку, чем в пустой жизни. Этим должны заниматься те, кому есть, что терять. «Умирать нужно тут же, как всего достигнешь. Великие люди кончаются на пике. У меня же нет ничего. Нет смысла в смерти».

От тех дверей, что за собой должны были скрывать давно опустевшую шахту лифта, совсем недавно растеклась кровь. Она впиталась в желоба между кафелем и дошла почти до стены. В кабине сидел человек. Точнее, когда-то он был человеком, пока призраки не вынудили его наложить на себя руки. Одежда пропиталась красным, и когда-то белая рубашка потеряла свой цвет. Она была застёгнута на каждую пуговицу. Деми оказался прав. Осада всего этого района была спланирована против людей. «Иначе почему его тело ещё такое свежее? Он прикончил себя, пока я внизу тряслась от страха».

Они стояли, смотря на тело так, словно бы оно в любой момент могло встать. Тяжёлая голова едва держалась на плечах, а открытые веки позволяли впалым глазам и после смерти смотреть на то, что этот человек с собой сделал. И всё равно бы Софи за него не вступилась. Конечно же, только потому, что ещё не была к этому готова. Вот только почему её руки неустанно тряслись, а сердце колотилось так, словно собиралось вырваться из груди? Она надеялась, что Деми ещё видит её бесстрашной.

Софи вдруг осознала, что не думает ни о ком, кроме себя самой. Всё то, что можно было о ней подумать, было ложью. Она умеет лишь бегать и прятаться. Жалкая. Немощная. Софи способна на большее, но слишком труслива для этого. Она может лишь сетовать на судьбу и бранить тех, чьи возможности видит. «Но свои я не использую. Мне хватило бы сил спасти его. Точно хватило бы. Только вот я не стала».

Ноги больше не держали. Она облокотилась о стену, прислонилась к ней лбом и попыталась сохранить лицо, но ничего не вышло тогда, когда одна единственная слеза скатилась с её щёки на окроплённый кровью пол. Вот она, настоящая слабость Софи – указание на те ошибки, которыми она сломала свои девятнадцать лет. Каждая упущенная ею возможность. Все умалчивания и бездействия. Вся та тишина, которой Софи топила отведённые ей годы лишь для того, чтобы не признавать правды. Стыд вперемешку со страхом. Сожаление и настоящее раскаяние в том, чего она так никогда и не сделает. Она никогда никому не поможет. Не пошевелит и пальцем ради кого-то другого.

Рыдания смогли её задушить. Они стиснули горло с такой силой, словно от того кому-то был прок. Кто-то точно хотел, чтобы скол на её броне разросся в надлом. Он травил Софи каждый день, что она сдерживала свои слёзы до момента, пока не сможет утопить их в Кали. Но здесь её не было. Не стало никого и ничего. Даже Деми исчез. Пропал за той стеной скорби, которую Софи отстраивала всю свою жизнь. Она наконец себе в этом призналась. «Столько хвалила себя за пройденный путь, но шла я не в ту сторону. Отсюда не выбраться. Выхода больше нет. Нет, ведь я решила не жалеть мёртвых. Но один из них передо мной, а я не могу предложить ничего, кроме жалости. Потому что для всего остального нужно было действовать раньше. Я всё упустила. Всё».

Впервые с момента, как Софи вышла из своего родного дома, её душа решила облегчить груз. Вернее, сейчас Софи ей это позволила. Согласие обеих сторон. До того сильно она стянула ставни болтами, что те лопнули, сорвав двери с петель. Старые призраки ворвались внутрь. Мама и папа, Лили и Маркус, восемнадцатилетняя Софи и ещё не известный ей Деми. Свой последний День рождения она провела в одиночестве. Не сделала ни единого дополнительного глотка воды, не проспала лишнего часа и не пожелала самой себе долгих лет жизни. На сантименты не было времени. Новый год её жизни начался с пустоты. Больше не было никаких традиций. Не стало всего, что когда-то связывало Софи с собой прошлой.

Она так сильно боялась потерять в себе человека, что и не заметила, как собственноручно его придушила. Прямо сейчас он трепыхался в её руках и молил о пощаде. «Но такой человек не достоин жизни. Не такой, как он, и не такая, как я. Раньше я была лучше. Намного, в сотню раз лучше».

Деми положил руку на плечо Софи и едва сжал его, но этого оказалось достаточно для того, чтобы она обернулась и толкнула его в грудь. Он и не шелохнулся. Не сдвинулся с места и не попытался уйти. Софи с силой вдавила свой кулак ему куда-то в футболку, а Деми продолжил стоять так, словно бы, как и она, не чувствовал боли. Софи хотела, чтобы он оставил её одну. Раз и навсегда. Деми же в поражении поднял руки. Она решила, что он наконец сдался, вот только до Деми его провал никак не доходил. Его пальцы упали на её плечи, скользнули ниже и оказались на всё так же ровно держащейся спине. Софи не стала сопротивляться лишь потому, что никак не могла понять, чему противостоит. Он держал её, но не так, как положено при захвате или нападении. Просто упал на неё сверху, своим весом заставив напряжённое тело согнуться. Всё в этот день шло не по плану; и только для объятий было самое время.

Софи разрыдалась у него на руках, опустив голову и вжавшись лицом в то самое место, куда совсем недавно била трясущейся ладонью. Было страшно. Очень страшно, что кто-то её услышит, Деми сбежит, а его дух окажется недостаточно сильным, чтобы увести с собой Софи. И Деми понимал это как никто другой. Он навис над ней и позволил её слезам остаться на его футболке. Горячие и прерывистые вздохи застревали между рёбер Деми, и каждая слеза пробиралась в щель в его сердце. Это было необходимо им обоим. Софи – на мгновение разбиться, Деми – показаться перед ней хоть в чём-то уверенным.

Она не отвечала ему, не касалась в ответ и лишь допускала его холодные руки до своей спины. Плечи опустились, а ноги отказались поддерживать тело. Если бы Деми открыл глаза и взглянул на неё, то ни за что не поверил бы, что перед ним был всё тот же человек, что столкнулся с ним на окраине леса и назвал своё полное имя для слов на надгробии. Софи Диана Мур. Её фамилия не должна быть забыта. Это то последнее, что осталось после родителей. Благословение, сравнимое для Деми с проклятьем.

– Теперь я всё понимаю. – Софи не отнимала ладоней от лица и шептала так, что только он мог её услышать. – Я не боюсь только тогда, когда опасность касается моей собственной жизни. Ты можешь бороться лишь для того, чтобы не пострадали другие. Вот в чём между нами разница, и здесь мы никогда друг друга не поймём.

– И всё равно, – голос Деми слышался ей издалека. Из-за стен самой столицы. – Я считаю, что ты справляешься лучше любого, кто пришёл сюда из Центра. Там люди вспоминают о других только потому, что терпеть не могут думать о себе. Большинству от самого себя противно. Но ты не такая.

– Теперь я эгоистка, – проговорила она, не веря в то, что наконец признаётся в этом.

Все его слова были слабым дуновением ветра. Софи – вековой дуб, безмерно длинные корни, доходящие до вечно живущего сердца Ньюэры. Она – толстые ветви, намертво приросшие к ним листья и стальная, повидавшая своё кора. Сотня колец и невидимая за ними мягкая сердцевина. Сейчас Деми коснулся самой верхушки её кроны.

– Ты позволяешь мне говорить только потому, что это нужно мне. И пускай я несу полнейшую чушь, ты всё примешь. Теперь я точно в этом уверен. Сначала я ошибался на твой счёт. Сонь, ты не такая, как все.

«Соня. Даже родные меня так не звали. Им нравилась Софа. Маме, папе и Маркусу».

– Не смей больше так ко мне обращаться. Меня зовут Софи, ясно? Не меняй моё имя, – неожиданно резко ответила она. – То, что я завидую тебе, ещё не значит, что ты можешь делать со мной то, что хочешь. Но это правда. Я завидую всем нутром. Каждую секунду и каждую минуту. Во всём, чтобы ты ни делал. – Софи стиснула его футболку, не заметив, что вместе с тем порвала её и ногтями поцарапала его бледную кожу. Подобные мелочи стали ей неважны, потому что сама она их больше не чувствовала. – Я тоже хочу быть такой. Хочу спать и не просыпаться от любого шороха. Хочу, чтобы мне было достаточно и половины порции. Хочу, чтобы мои родители не любили меня, и их смерть меня не убила. Хочу не знать о Безумных и миллионах обугленных тел в подвалах домов. Хочу, чтобы ко всему этому у меня не получилось привыкнуть. Хочу, чтобы прошлое было лучше. Чтобы проблемы начались лишь сейчас. Чтобы со временем я не испортилась. Хочу позволять себе быть слабой. В кои-то веки стать самой собой.

– Но я смог стать собой лишь сейчас. Когда обо мне все забыли. – Откровение задрожало на его языке и слетело с него прямо на пол. Софи не успела поймать его прежде, чем оно разбилось, но острая пыль пробралась под одежду и кольнула где-то у рёбер. «О нём забыли. Разве остался ещё хоть кто-то, кто мог бы его помнить?».

– Я сама не могу принять ни единого решения. – «Как и ты, столичный придурок. Нас обоих впервые выпустили из теплицы». – Знаешь, почему я иду в Центр? Потому что мне так сказали. Даже в этом меня направили. Я ничего не сделала. Ни для себя, ни для других. – Она задержалась, не зная, как называть того, кто был к ним совсем рядом. Мёртвый человек в лифте молча вслушивался в их разговор. «И для него тоже. Не смогла. Струсила». – Я себя ненавижу. И тебя тоже за то, что ты во всём со мной соглашаешься.

Софи продолжала говорить так тихо, словно боясь, что тело в лифте её услышит. Или надеялась, что оно ещё сможет. Она извинится, раскается, примет ошибки, и в ответ этот человек встанет. Вот только это всё никак не случалось. В мире Софи не осталось ни удачи, ни чуда.

– Не понимаю, почему ты коришь себя за то, что убило бы тебя. – Деми продолжал стоять в том же положении, скрестив руки на её спине и подбородком едва задевая опущенную голову. Софи сжимала его футболку всё сильней. Единственный миг, на который они перестали быть друг другу противны. – Ситуация была проигрышной, даже ты бы не справилась.

– Наоборот. Я бы всё осилила. – Она одёрнула пальцы, и ткань под её ногтями затрещала. Из груди вырвалось несколько всхлипов. – Я смогла бы помочь, но не стала. Потому что я разучилась думать о ком-то, кроме себя. И ты мне ни к чёрту до тех пор, пока не касаешься меня. И я плевать хотела на то, жив ты или нет. Я могу уйти в любой момент, сразу же, как найду кого-то другого. Ты сказал, что у нас не было выбора. И если бы он был, мы бы ни за что не остановились на друг друге. Потому что в тебе есть всё то, чего нет у меня.

– И, всё же, случилось то, что случилось. – Деми почувствовал, как Софи убирает с себя его руки и вновь отходит к стене. Ей было достаточно. С непривычки даже рукопожатия было много, и терпеть его руки на себе было невыносимо. «От такого можно начать скучать по близким. По тому, как обнимали они». – Может, оно и к лучшему, – тут же заговорил Деми, решив, что сделал что-то не так. В поддержке у него почти не было опыта. – Это большой урок для нас обоих.

– Кого из нас ты пытаешься этим утешить? – Слабый смешок ударил в живот и заставил за него схватиться. Она и не знала, что скопившееся в ней напряжение может привести к такому. Словно смеялась она впервые в жизни. – Теперь ты видишь, в чём дело? Мы оба трусы, слабаки, идиоты. Разница лишь в том, что я думаю, что делаю всё для других, но выходит стараться только для себя. Ты не понимаешь, что берёшь в расчёт каждого, кроме себя самого. Ты чёртов альтруист.

– Выходит, мы неудачники. – Деми улыбался до того естественно, что Софи засмеялась громче. Слёзы щипали глаза и дрожали на её впалых щеках. «Как только он может находить повод для веселья?».

– Так и есть. Я жалкая.

– И я тоже.

– Мне нужна помощь. – Прозвучала короткая просьба. Софи почувствовала, как от сказанного желудок свернулся узлом. Это было выше её сил. Словно тайну, которую она однажды утопила в водах, Кали, вдруг прибило к берегу.

– И я помогу тебе.

– Ты сам нуждаешься в том же.

– И ты уже мне помогаешь. – Деми глубоко вдохнул, понимая, что так и останется неуслышанным. – То, что ты делаешь – настоящий труд. Большой и сложный. Я сам с ним не справляюсь, но ты делала всё за двоих, а с нашей встречи и за всех троих. Ты жива, и это главное. Остальное исправимо.

Снова он это делает. С улыбкой говорит то, что ей нужно услышать. То, что Софи попросту необходимо. «Но откуда ему знать?», – спросила сама себя Софи, и тут же нашла ответ. «Потому что он чувствует то же самое. И мне нужно сказать ему что-то похожее».

Они должны были оказаться разными. Она – горячая река, он – тлеющий в костре уголь. Софи и Деми появились на свет для того, чтобы быть разными, но новый мир сравнял всё старое, чтобы без лишней публики люди наконец смогли стать настоящими. На чистом холсте лучше всего видны краски. Софи тут же вспомнила о Лили. Эти слова точно бы ей понравились. Уголки губ Софи приподнялись. «Рассказать бы Лили обо всём, что случилось с тех пор, как её забрали. Я смогу описать ей каждое Кольцо по памяти».

– Ты улыбаешься, – прошептал Деми, сделав очередной шаг ей на встречу. Его чёрные глаза заблестели и вспыхнули странным огнём. Софи случайно разворошила костёр.

– После слёз нужно восстановить баланс. Слишком долго я жила без всего этого. – Она провела ладонями по лицу и попыталась смыть прилипшие к ней эмоции. Но убирать было нечего. Ни одного намёка на маску, лишь живая обнажённая кожа. – Не представляю, как ты справляешься с улыбками. Сейчас это должно быть невыносимо.