Пашня. Альманах. Выпуск 3

Океан каждый день потрясал переменами: вот он безумного синего цвета, назавтра серовато-зеленые волны покрываются пеной. Многочисленные радуги сквозь бескрайнее небо. Вот поднимается ветер, хотя при этом еще светит солнце, способное обогреть. Ветерок уже сильный, слышится гул издалека. Мы уходим от урагана: на научных судах данные штатных метеорологов при прокладке курса не менее важны, чем планы капитана. Потому в настоящий шторм мы не попадали. Зато часто жили в погоде пасмурной, в тумане, в накрапывающем дожде. Разнообразия в погоду добавляли и перепады между почти московским воздухом, иногда прохладным даже летом, и водами Гольфстрима. Попадая в область встречи этого теплого течения с холодными водами, судно уже практически не идет, а только дрейфует или просто стоит. Дрейф необходим для того, чтобы оценить движение разных водных масс в глубине. Стоянки определяются как места научных съемок.

Егор был на лебедке, поднимали ночной трал. Шеф стоял по борту корабля и пытался ориентировать в дрейфе:

– Вира. Вира, еще чуть. Трави медленно.

– Трос заглох. Подожди, сейчас посмотрим, нужно продрейфить, чтобы не порвать.

– Медленно, Егор, ага, сейчас. Майна. Последние десять минут, и по идее, трал должен появиться из воды.

– Идет. Понял. Скоро поднимем.

– Вира. Ага. Три минуты в запасе, пойду, позову остальных.

После подъема трала, его содержимое вываливалось на палубу в сетке, и проходила первая сортировка проб.

Атлантический океан не такой уж необитаемый. Иногда вдалеке появляются фонтаны китов, и, если следить за ними неотрывно, возникнут и силуэты. Можно увидеть несколько крупных акул, конечно, если повезет. Вот, пронеслась быстро вдоль борта корабля – коричневая, прогонистая, со светлыми боками. Пока мы тралили, мимо плыли черепахи, спинороги зависали над саргассовыми водорослями. Дельфины держались несколькими группами, прыгали колесом друг за другом, резвились, но от корабля нашего отстали. Огромное небо усеяно звездами. Ночью весь океан превращается в живое: сквозь воды видны потоки светящихся существ, крупных медуз, рыб.

В первые дни на корабле мы с Алисой шили планктонную сеть, это небольшой конус с ячейками, как в сетке от комаров, который крепится у борта корабля и собирает мелочь с поверхности воды. Это самая простая сетка, были еще и другие тралы для использования в водной толще. Нашу лабораторию по большей части интересовали рыбы и личинки рыб. Описанию биотопов столкновения теплых вод с холодными и были посвящены наши исследования.

Качка вгоняла меня в ужасную вялость, все ее по-разному переносят, но упадок сил большинство все-таки ощущает. Всего один день за весь рейс мы проходили со штилем. Я и не думала, что может быть такая ровная вода. Абсолютно гладкая поверхность, светло-голубая, вся в солнце.

Алиса выводила черной тушью контуры удильщика, я убирала банки с личинками в огромные, обвязанные веревками сундуки.

Часть рыб поднимали с помощью глубоководных аппаратов, с ними была такая проблема: животные приспособлены к условиям сильного давления, и во время подъема из толщи воды в несколько тысяч метров большинство из них не выдерживает перепадов, их буквально разрывает на части, вылезают внутренности, переламываются костные структуры. Чудом обнаруживается целостная животинка. Так нам достался удильщик. Гладкий, черный, мягкий, он был совсем не похож на те серые тряпочки, по которым нас учили в университете определять животных.

Несмотря на грозное название, рыбка эта на самом деле не достигает больших размеров. Наша была по форме как грецкий орех, с удочкой: самка.

В полиграфии тогда использовались только точки и линии, без размывов и карандашей разной мягкости. Рапидографы, перья с тушью; только начали появляться маркеры, которые воспринимались как технический прорыв. Руки чесались рисовать глянцевых, бархатистых, со светящимися частями, рыб.

В лабораторию вошел Егор.

– О, привет всем! Во, удильщика рисуешь. Мой рисунок не видели?

Алиса иногда называла Егора крысой. Я против крыс в принципе ничего не имею, поэтому не сравниваю с ними неприятных, способных подставить, людей. Сейчас я была уверена, что даже если Егор что-то нарисовал, получилось у него плохо. Конечно, он так не считал. А вот этот факт парадоксально будил во мне чувство протеста.

– Я вчера положил рисунок здесь, а сегодня он куда-то делся, – нудил Егор.

– Нет, не видели. Сам думай, где оставил.

Алиса понимала, что дальнейшие препирательства приведут к раскручиванию неприятной темы. Но она часто попадалась на провокации.

Мне в это время удалось-таки примоститься среди бумаг и освобожденных от привязи книг, которые мы выбрали почитать. Я выводила тушью икринку летучей рыбы.

Егор полез рыться в наших книжках.

– Мммм, про группы удильщиков, надеюсь, читаете? У меня новый атлас в каюте есть, интервенты дали на время. О, Павич. «Ящик для письменных принадлежностей». Мм, на русском. Как перевод?

– Хорошо, Егор, написано, будто про меня. Получаю удовольствие на досуге, – я сегодня была в редкостно благодушном настроении.

– А, ну, хорошо, пойду, рисунок поищу еще. Кто-то ведь его спер.

Егор вышел.

– Вот ведь сволочь, – сказала Алиса.

– Ну, он не такой уж прям экстремально бестолковый, – у меня Егор не вызывал активного неприятия.

– Ага, только скользкий.

В лаборатории, как и на всем корабле, стоял особый легкий запах топлива. Почему-то этот техногенный запах добавлял уюта. Егор заглянул опять минут через сорок:

– А я, между прочим, нашел рисунок у себя на столе в каюте. А ведь оставлял я его в лаборатории.

Мы все оказались уязвимы. Корабль – это до предела замкнутый мир, и на человека не может не влиять настроение окружающих. На корабле негде побродить, уединиться. Есть верхняя палуба, там качаются ярко-рыжие футуристические подводные аппараты. Есть несколько бассейнов смешных размеров. Есть даже библиотека, шикарная. Когда в библиотеках других кораблей Алиса не увидела Камю и «Иностранной литературы», зато увидела большую подборку Дарьи Донцовой, она была сильно озадачена. Наша библиотека напоминала тот шкаф, что отворялся в Нарнию. Помимо художественных книг в новых переплетах, там была масса научной литературы. И постепенно мы, столь зависимые друг от друга, начинали ценить нашу отъединенность, чистый ветер, бесконечность воды.

Океан стоит плотный; как броня, защищает он самые чувствительные души от напора отходов цивилизации, от потока лишней пустой информации, защищает надолго. После рейсов с трапа сходят люди, спокойные, как слоны.

Выездная мастерская Марины Вишневецкой и Максима Амелина в Праге

«Город как текст» (декабрь 2017)

Создание рассказа, события которого вписаны в городскую среду и сплетены с образом города: его мифологией, историей и архитектурой, или только с памятью о месте, давно покинутом автором.

Кристина Маиловская

«А на черной скамье…»

Уже много месяцев Тина спала с телефоном под подушкой. Кошелек не представлял никакой ценности – наличности в нем давно не было, а пароля от банковской карточки Сережа не знал. Ценных вещей в доме больше не осталось. С уходом ценных вещей ушла и забота о них. Пришло спокойствие. Ощущение надвигающейся катастрофы стало привычным и уже не пугало.

Сережа давно злоупотреблял всем, чем можно и даже всем, чем нельзя. Замедлялся и ускорялся. Жил в своей плоскости, в своей системе координат. Но спали они вместе. В этом и состояла их семейная жизнь. Ведь Сережа был ее мужем.

Конечно, она была сама виновата. Надо было думать головой. Свекровь, приехавшая из деревни посмотреть на избранницу, старательно отмывая годами немытую кухонную плиту в квартире у сына, говорила Тине заговорщицким шепотом:

– Тебе-то, деточка, зачем он нужен? Ты присмотрись, он же не в себе.

И Тина присматривалась. Но какие только любови и привязанности не случаются от душевной неприкаянности.

К тому же у Тины был своеобразный вкус на мужчин. Сначала она дружила с Вованом, у которого в один из романтических вечеров насчитала пять куполов на груди. Потом был Яша, бакинский еврей. У Яши не было ноги, но зато было несколько ходок и приличный бизнес на Волге. Седовласый Яша поил Тину армянским коньяком, гладил ее по коленке и рассказывал невероятные истории из своей жизни. Ногу ему отстрелили конкуренты-браконьеры. Яша лежал три дня на берегу Волги, истекая кровью, а когда его нашли, нога уже отмерла, и в ней завелись опарыши…

Это были мужчины, видевшую бездну, зашедшие за край, заплывшие за буйки. Бывалые, одним словом. Они, эти мужчины, были ее способом познания мира. Познавать мир через традиционных мужчин было скучно и неинформативно.

А потом появился Сережа.

Эта была необычная пара. Коренастый некрасивый мужчина и маленькая чернявенькая девочка восточной наружности.

Лысеющий Сережа широко улыбался золотыми зубами, призывно хлопал себя по коленке, ласково приговаривая:

– Малыш, иди сюда. Гляди, папаня, чё даст!