Пашня. Альманах. Выпуск 3

И снова выигрыши чередовались с проигрышами, и снова она ощущала пугающий и приятный холодок внутри, когда крутилась рулетка. Фишки быстро кончались, дома на спине тоже. Уходить она не собиралась: еще чуть-чуть, и она отыграется, вернет свой город. Когда она снова посмотрела назад, на спине больше ничего не осталось.

Она неуклюже попятилась, тяжело ступая толстыми лапами, развернулась и пошла, куда глаза глядят. Туда, где темно, где нет фонарей и освещенных окон. Где никто не увидит, как по ее неровным коричневым щекам сползают крупные мутные капли.

Далеко от дорог и жилья она заметила широкий просвет между двумя унылыми серыми рощами. Она плюхнулась плоским костяным животом на мокрую траву, поерзала, устраиваясь поудобнее, взрыхлила землю и спрятала голову в яму, в спасительный знакомый запах сырой почвы, бессмертия, заснувших до весны корней. Она закрыла глаза, и вся ее прежняя жизнь осталась в прошлом, исчезла навсегда.

Когда она снова проснется, ее панцирь уже зарастет травой, кустами, деревьями. Возможно, там опять будет стоять город. Возможно, такой же прекрасный, как Прага. Но все это будет нескоро, и все уже забудут таинственную историю о пропавшем городе.

* * *

Окраины прежней Праги постепенно расползались в стороны, занимали опустевшую землю, превращались в новые города. Никто не вспоминал, что здесь было раньше.

Но дотошные туристы до сих пор иногда находят пражские улочки и здания в самых разных местах: то кусочек Вышеграда вдруг появится в холодном чопорном Лондоне, то Карлов мост соединит берега Шпрее в Берлине, то замок Збирог встанет на холме над Неаполем. Говорят, кто-то даже видел Национальный музей Праги в Арабских Эмиратах, а в Австралии – Танцующий дом.

Вы скажете: разве так бывает? Конечно, не бывает.

Мария Соловьёва

О целебных свойствах мопсов и пончиков

Человек и собака не спешили домой. Осенняя ночь была теплой. Они уже почти вышли из парка на мост Маргит, как мопс нашел что-то в кустах, и натянутый поводок выдернул господина Кальмана из медленных мыслей.

До девушки на мосту было метров двадцать. Кальман задержал на ней взгляд – что-то его зацепило. Рыжие длинные волосы, тонкая фигурка, черное полупальто и длинная несуразная юбка, почему-то молодежи кажется, что это стильно. Словом, ничего особенного. Если бы не безразлично брошенный на землю рюкзачок и руки, вцепившиеся в парапет… Ночью в центре большого города тьма только в небе, на земле же слишком много света, даже мелкие детали как на ладони.

Девушка стояла лицом к черному Дунаю, там, где открывается лучший вид на сияющий Парламент. Только она не была похожа на ценителя архитектуры. Пока Кальман решал, прав он или нет, она скинула пальто, как ненужный груз.

Кальман охнул, дернул поводок и, широко расставляя негнущиеся в коленях больные ноги, поспешил к ней. Девушка стала наклоняться вперед, и тогда он крикнул первое, что пришло на ум:

– Девушка! Прогоните кошку, скорее!

Она испуганно обернулась и увидела невысокого седого господина, ковыляющего с мопсом на поводке.

– Какую кошку?

– Ну вон же, около вас!

Девушка осмотрелась.

– Какая кошка, это мой рюкзак!

– Уф, ну надо же, а как похож на кошку! С кошками у нас проблемы. Добрый вечер. Подержите, пожалуйста, я очки достану.

Не дожидаясь ответа, он сунул ей в руки рулетку поводка. Девушка машинально ее сжала. Мопс тут же уселся на носок ее туфли. Она только хлопала ресницами – эти два персонажа были так не вовремя.

Седой господин разместил на носу очки и охнул:

– О, вы пальто уронили. Разрешите помочь?

Опять же, не дожидаясь ее ответа, он набросил пальто на худые плечи и только тогда взял у нее из рук поводок.

– Позвольте представиться, Иштван Кальман. А это Пепс. Вы ему понравились.

Господин Кальман кривил душой. Мопсу было все равно, но внимательная пучеглазая собачья морда заставила девушку на мгновение улыбнуться.

– Как к вам обращаться?

– Это не имеет значения – она отвернулась к реке, но потом все же ответила – Мелинда.

– Красивое имя. Скажите, Мелинда, а вы уверены, что на него это произведет нужное впечатление? – Кальману показалось, что девушка перестала дышать.

– Вы… о чем?

– Если вы не собирались узнать, каков на ощупь Дунай в этот час, то с меня горячий кофе вон из той кофейни. Она круглосуточная.

– А если собиралась? – в ее голосе был вызов, но какой-то выдохшийся.

– Тогда сначала выпейте кофе и съешьте пончик с глазурью, они там превосходные. А заодно послушайте одну правдивую историю. Пепс тоже любит пончики. Проводите нас?

Мелинда сама не поняла, как это произошло, но через десять минут они сидели под фонарем у Парламента и ели действительно потрясающие пончики с глазурью, запивая их горячим кофе. Все это время Кальман что-то говорил, но Мелинда начала вслушиваться только сейчас.

– Она всегда мечтала быть такой вот огненно-рыжей, как вы. Красилась. Она нуждалась в бесперебойном топливе для своего душевного пламени. Эмоции были ее хворостом, углем и газом. Она требовала постоянных доказательств моих чувств. Писала прекрасные стихи, читала мне их на память. Я не помню ни строчки, но стихи были о безумной любви.

Кальман замолчал, и она спросила:

– Что с ней случилось?

– Дунай.

– Вы тоже изменили ей?

– Почему тоже? – он закашлялся – Простите. Нет. Я просто не смог держать огонь голыми руками. Ей казалось, что у нас неравноценные отношения. Она действительно страдала и знать не хотела о разных темпераментах, о том, что любить можно и молча. Моя работа была связана с разъездами, и когда я несколько дней не звонил ей, по возвращении меня встречал шквал обвинений в бесчувственности. Я тогда брал отгул, и мы целый день бездумно шатались по Будапешту. Кларисса выросла в деревне, поэтому ей все в городе было интересно. Она не уставала бродить вдоль Дуная в любую погоду. Сначала по Пештской стороне от Сабадшага до Маргита, потом обратно по Будайской. О, это были чудесные прогулки!

– Я все еще не понимаю.

– Я устал. Просто не смог давать ей постоянно то, чего она ждала. Я был хронически виноват в недостаточном проявлении чувств. Она додумывала мои мысли на свой лад. Требовала, чтобы я признался, что не люблю ее, мол, это будет честно.

– И вы признались?

– Я сказал, что не смогу любить ее так, как ей нужно, что люблю, как умею.

– А она?

– Она сказала, что я сильно пожалею, что не старался.

– И что вы почувствовали, когда… ну, когда узнали?

– Шок, горе и свобода. Да, свобода. Если она хотела наказать меня, заставить страдать всю жизнь, то этого не случилось. Не смотрите на меня так, Мелинда. Я не упомянул, что безоговорочно счастлив.

Она отвернулась и сказала куда-то в сторону: