Пашня. Альманах. Выпуск 3

– А разница? – пожал плечами мальчик. – Все равно все будем в могиле. Просто как-то странно выходит. Жить, будучи мертвым, – хорошо. А умереть, оставаясь живым, – почему-то глупость.

Я не знал, что ему ответить. Я смотрел в его глаза, свет которых становился все ярче. Мгла вокруг меня рассеивалась, а я стоял и молчал.

– Ты знал, что луна пахнет порохом? – спросил я, наконец. – Ну, пахнет как оружие.

– И что? – мальчик вдруг улыбнулся. – Она от этого луной быть не перестает.

Егор Сычугов

Мимоза

Что отдал – то твое.

Шота Руставели

Шел дождь. Анна Андреевна проснулась и посмотрела в окно, не поднимая головы с подушки. По ледяному стеклу бежали капли, и казалось, будто оно вот-вот растает, впустив холодный осенний ветер в спальню. В комнате было тихо, и от мысли, что за окном стоит шум города, становилось чуть уютнее. Белые шторы казались грязными и пропускали сонный свет.

Она не сразу вспомнила, что живет одна: занимала половину кровати и ждала, когда плеча коснется рука. Поднявшись, Анна Андреевна накинула тяжелый халат и вышла в кухню, чтобы поставить чайник.

Миновал месяц с похорон. Квартира опустела и посерела, хотя все было, как прежде: тапочки мужа валялись под кроватью, пульт от телевизора лежал на диване; открытые книги на дубовом столе в кабинете иногда перелистывал сквозняк, а в раковине стояли две грязные чашки. За четыре недели Анна Андреевна пожелтела, лицо ее покрылось густой паутиной морщин, отяжелело в равнодушно-печальном трауре. Она не ела ничего, кроме хлеба, и пила только воду – немолодое тело скрутилось, как сухой лист, и каждое движение сопровождала грузная боль, вынуждавшая ее губы дрожать. В глазах воцарилась беспросветная пустота, как в облачную ночь.

Когда чайник вскипел, Анна Андреевна долила немного горячей воды в крохотную пластиковую лейку. Она медленно подошла к окну: на подоконнике росла мимоза, маленький домашний цветок с зелеными перышками листьев. Такое растение, похожее на папоротник, смотрелось тщедушно без цветов, и листиков на нем было не больше двадцати. Раньше Анна Андреевна ждала появления солнечных шариков, ради которых она приютила мимозу, но с недавних пор оставила надежду, что растение когда-либо зацветет. Однако поливать его никогда не забывала.

Послышался звон ключей, и входная дверь со скрипом открылась. Анна Андреевна не отреагировала.

– Мам, я пришла, – донеслось из прихожей.

В кухню вошла высокая девушка с тусклыми темными волосами. Встав в дверном проеме, она с горечью посмотрела в раковину и, не поднимая глаз, тихо произнесла:

– Я уберусь и уйду.

Пыль Анне Андреевне сохранить не удалось. Дочь пришла однажды ночью и вымыла квартиру, пока Анна Андреевна спала. Наутро женщина ощутила, что дышит другим воздухом, и проплакала весь день.

Они прожили с мужем двадцать три года. Это было высокое и огненное счастье, которое случается раз в эпоху – с самыми достойными. Муж с детской радостью дарил ей цветы каждую неделю, а каждую ночь обнимал. Двадцать три года они спали под одним одеялом, и ни одна ссора ни разу не помешала ему поцеловать ее на ночь. Его добрые глаза наполнялись теплотой, стоило ему только увидеть ее тонкое лицо, и до последней минуты он смотрел ей в глаза и улыбался нелепой старческой улыбкой. Она же дышала им и жила ради него, стараясь изо всех сил наполнить их существование благостью.

Сейчас Анна Андреевна сидела на стульчике в кухне и смотрела на мимозу. Конечно, первое, что она почувствовала после утраты, – желание уйти из жизни. Она боялась сознания того, что умер не просто ее муж, – умер космос. Вселенная неподвластного никому более времени исчезла во вспышке; умерли его не похожие ни на чьи мысли, смех, отпечатки воспоминаний, а с ними и все годы, месяцы и дни счастья – все моменты, которые они пережили вместе. Не было больше их свадьбы в его мире, не было его дня рождения, вечерних ужинов за телевизором и отпусков в Ялте. Умерли их дети, населявшие его мир, и вся их семья сгорела, как черно-белая фотография. Умерла она, которую он любил и образ которой создавал каждый раз, видя ее перед собой, – одухотворенная любовью женщина, источающая благодарность. Умер мир – погасли все души, что его населяли. Смерть задула все свечи разом.

Поэтому Анна Андреевна так боялась за себя. Ведь жили они с мужем в одной Вселенной, и она верила, что ее мир – его спутник. В ее воспоминаниях сохранился он, живой и здоровый, любящий и счастливый – во всех тех моментах, в которых его уже нет нигде; память старой женщины стала последним прибежищем для образа лучшего человека во Вселенной. Разве память детей может сравниться с этим, думала она? Дочери и сыновья помнят о родителях всю жизнь, – ибо любовь к ним натуральна, – но бабушки и дедушки становятся лишь маленькой частью жизни внуков. Два поколения – и от человека не останется даже памяти. Чувствуя свою уязвимость, Анна Андреевна в страхе перелистывала воспоминания и чувствовала бесконечную боль, и клялась, клялась себе, что ничего не забудет, – что он будет жить.

Послышался звук закрывавшейся двери. Анна Андреевна попыталась вспомнить, когда в последний раз выходила на улицу. Вставая со стула, она носиком лейки задела перышко мимозы, – и через мгновение листочки стали медленно сворачиваться к стеблю один за другим. Через пару минут вместо перышка Анна Андреевна видела тонкую зеленую трубочку. Сначала удивившись, она вспомнила, что у нее живет стыдливая мимоза, и ей стало приятно, что, кроме нее, в квартире есть живое существо. Она отошла от окна и собралась достать сигареты, которые прятала под раковиной, но вдруг почувствовала холод.

– Чаю нальешь, Андревна? – спросил густой женский голос.

Анна Андреевна уронила лейку, та с глухим звуком перевернулась, и вода потекла по полу.

– Кто здесь? – дрожащим голосом произнесла она и увидела за столом полупрозрачную, не то в муке, не то в белилах, толстую женщину, с бесстрастным укором смотревшую на нее. – Лукинична?

– А кто ж еще, глаза разуй, – базарно сказала Лукинична.

Лукиничной звали соседку с нижнего этажа, с которой у Анны Андреевны были хорошие отношения. То была дородная тетка с громовым голосом, всех в чем-то подозревавшая; она то преступника в доме найдет, то катастрофу предскажет, то иную несусветицу придумает. Бахвальная была и бесцеремонная, но Анну Андреевну с мужем любила и даже завидовала их счастью.

– Ты ж померла!

– Померла и померла, а сижу перед тобой.

Анна Андреевна перекрестилась и попятилась обратно к окну, глядя на гостью со страшным вопросом в глазах. Старуха же подняла бровь и усмехнулась:

– Долго пялиться будешь? Да, я мертвая, – подтвердила она. – Пришла с приветом. А это, знаешь ли, не на этаж подняться.

– За мной пришла? Ты мой ангел? – в ужасе спросила Анна Андреевна.

Лукинична опустила одну бровь и подняла другую.

– А похожа? Не неси околесицы, Андревна, – старуха отвернулась, будто обидевшись, но потом снова посмотрела на стоявшую соляным столбом Анну Андреевну. – Да сядь ты!

Не отводя глаз от призрачного образа соседки, Анна Андреевна повиновалась, однако села к уголку стола и сложила руки замочком, как бывает, когда нечего сказать.

– Что, даже не спросишь, как оно? – удивилась Лукинична.

Анна Андреевна покачала головой. Она не понимала, что происходит, но тупого страха по какой-то причине не чувствовала. Она вдруг поверила, что перед ней призрак.

– Оно и лучше. Ну, как поживаешь тут? – Анна Андреевна хотела было открыть рот, но Лукинична внезапно крикнула: – В Подлунном мире? – и разразилась громовым хохотом. Сообразив, что выглядит идиоткой, она откашлялась и посерьезнела.

Анна Андреевна убрала руки со стола на колени и опустила глаза. Если приходят мертвые – надо отвечать.

– Да как живу, тихо. Воду пью, чтобы совсем не завянуть, стараюсь сохранить нажитое. Наташа вон приходит… – Анна Андреевна старалась не плакать, чтобы Лукинична ее не сожрала. – Но я жива. Я понимаю, что там ему лучше, и это законы Вселенной, и я не в силах была что-то изменить. У меня сегодня много дела, надо погулять сходить, ужин приготовить, шкафы разобрать…

– Тьфу ты! Смотреть противно, – проворчала старуха. – Ты совсем тронулась? Я же мертвая, на занятость твою оттуда гляжу!

Анна Андреевна с попыткой вызова посмотрела Лукиничне в глаза, но сразу поняла, что та права.

– Следишь за мной? – спросила она с обидой.

– А как не слежу, конечно. Всех оттуда видно.

Старуха с важным видом разглядывала свои ногти, как будто они имели какое-то значение, потом исподлобья зыркнула на Анну Андреевну и резко сказала:

– Нет, если ты молчать будешь, я уйду.

– Стой! – испугалась Анна Андреевна и вскинула руку. Затем медленно опустила ее на стол и решилась спросить: – А он там… как?

– Коммерческая тайна. Мертвые не могут говорить о мертвых, – сважничала Лукинична. – Ну, о других мертвых. Раз к тебе не пришел, не должно тебе знать.

– А он что, мог?

Она вспомнила, что муж ни разу не снился ей после смерти.

– Я же пришла.