Пашня. Альманах. Выпуск 3

Пока хозяйка молчала, Лукинична оценивающим взглядом окинула кухню. Взгляд ее отчего-то зацепила мимоза, которую она сначала приняла за рассаду помидоров.

– Дура ты, Андревна, – покровительственно произнесла Лукинична.

– Это почему?

– Он, может, и не приходит, потому что дура. Театр в свинарнике тут развела, чашки не моет, сигареты чужие курит. Столько лет прожили, а так и не смекнула, что за мужик тебе достался.

Анна Андреевна обиделась. Она хотела было разозлиться, но вспомнила, что Лукинична мертва.

– Ты мне нотации читать собралась? Я прекрасно знаю…

– Я прекрасно знаю, я прекрасно знаю, – передразнила старуха. – Ничего ты не знаешь, кроме того, как пыль собирать на ресницах. Тебе жить-то осталось фигу, а ты, тьфу. Мужик у тебя был мужиком, не отцом, не сынком и не братом, которых бабы получают вместо мужей. Любил безумно, только вот он любил, а ты жила так и помрешь так же. Не великомученицей, а дурой. Всю жизнь за пазухой…

– Прекрати! – хлопнула по столу Анна Андреевна. В уголках ее глаз собрались слезы.

– Потому что правду говорю. Тебе дети что предлагали, а? По миру покататься звали, а тебе ныть в затхлой квартире лучше. Про звезды бормочешь, а сама что видела? Вон че! – Лукинична показала кукиш. – Мы там все просто мертвецы. Нет загробной жизни – она на то и смерть!

Лукинична ненадолго отвернулась, ожидая ответа.

– А он и не придет к тебе, пока ты выть по ночам не перестанешь, – наконец, сказала она.

– Тебе не понять, как я его любила. Как люблю! – через боль говорила Анна Андреевна. – Если бы я только знала…

– Какое чертовое тебе дело? Никуда он от тебя не денется, тело его в земле, а душа, как это слыхано, везде. Жизнь только твоя – в п..де!

Лукинична высматривала и ждала, пока Анна Андреевна скажет что-то. Но та только жалобно и жалко сидела с прямой спиной, тратя на эту позу последние силы.

– Мертвые, Андревна, они ведь просто так не приходят, – спокойно сказала Лукинична.

Вдруг со скрипом отворилась форточка, и в кухню влетел пробирающий ветер. Анна Андреевна испугалась, вскочила к окну, привстала на цыпочки и закрыла створку.

– Оно ведь болит, Лукинична, и я даже не знаю… – начала она, разворачиваясь и вытирая слезы, но за столом уже никого не увидела.

Анна Андреевна не хотела тратить силы на удивление и истошные крики. Если быть честной с собой, она не была потрясена и понимала, что разговаривала с привидением. Вот только не привиделось ли оно?

Она выдохнула и подняла лейку с пола, поставила ее на подоконник и выглянула в окно. Дождь кончился, и через металлическое небо пробивались лучи солнца, как будто осенняя крыша протекала летом. Анна Андреевна умылась, выпила стакан воды, походила по спальне и решила посмотреть: если вдруг она захотела бы выйти на улицу, у нее нашлось бы, что надеть? Оказалось, что тонкое сиреневое пальто как раз подходит под погоду.

– С ума бы не сойти, – сказала она глухо, втайне гадая, слышит ли это Лукинична.

Она оделась и вышла на улицу впервые за три недели. Это было не целебное действие старухиных нравоучений, скорее, внутреннее желание показать (себе или привидению, Анна Андреевна не знала), что все не так, как обсказала Лукинична. Она почувствовала запах сырой земли, и чистый воздух наполнил ее легкие. Анна Андреевна дошла до детской площадки во дворе и села на скамеечку, поодаль стоящую от остальных, – там, как толстые воробьи, сидели бабушки. Вокруг ходили мамы с колясками, в мокром песке тихо игрались дети. Она обратила внимание на темные листья, застилающие землю, и на те, что фениксовыми перьями горели в ветвях. Анна Андреевна не могла ощутить великолепия золотой осени, ибо видела в гнилых листьях пепел, оставшийся после сгоревшей птицы. Она чувствовала стремление жизни замкнуться и обойти смерть, исключить боль, но понимала, что ни деревья, ни фениксы не смогли бы жить без смерти. Так она сидела, слушала карканье ворон, наблюдала за детьми.

Один беловолосый мальчик, напомнивший ей Маленького Принца, споткнулся и упал, щекой задев палые листья. Он поднял голову, удивленно огляделся – где мама? – и снова склонился к земле. Анна Андреевна присмотрелась: мальчик с круглыми глазами обнюхивал листву. Потом он встал, поднял большой кленовый лист и побежал к маме, которая сидела на скамейке с коляской, из которой доносился сильно приглушенный детский плач. Мальчик показал женщине красное перо и улыбнулся, затем положил лист в коляску и побежал играть дальше. Мама поговорила с малышом, и плач прекратился. Анна Андреевна увидела любовь и вспомнила, что в квартире Лукиничны остались жить дочь с двумя внуками. Подумав, что не хочет никого видеть, она пошла домой.

Вечерело. После прогулки она пару часов читала Диккенса, хотя терпеть его не могла. Надев старомодный пеньюар, больше походивший на балахон, Анна Андреевна готовилась ко сну. Она вышла в кухню, подозрительно посмотрела на место, где днем сидела Лукинична, и налила себе стакан воды. Уже выключая свет, Анна Андреевна почувствовала незнакомый медовый аромат. Она посмотрела на мимозу и увидела около скрученного листика пушистый розовый шар из тонких лиловых лепестков с желтыми точками на концах. Цветок был похож на чертополох, но в нем ощущалась воздушная легкость, и казалось, что самый слабый ветерок сдует его, как одуванчик. Она нехотя улыбнулась и выключила свет. В кровати Анна Андреевна старалась поскорее уснуть и не думать о прожитом дне.

Ее разбудили голоса. Какие-то люди что-то живо обсуждали на повышенных тонах, смеялись, вскрикивали, даже как будто плакали. Анна Андреевна слышала их сквозь беспокойный сон, но не понимала, где она и что слышит. Открыв глаза, она осознала, что лежит не в кровати и вообще не у себя в квартире – вокруг был только непроницаемый мрак. «Ну все, – подумала она, – старуха забрала». Ее окружала сплошная чернота. Анна Андреевна спустилась с одной ступеньки темноты на другую и стала вновь различать голоса. Осторожно переступив, она почувствовала холодный мокрый камень под ногами и пошла вперед. Через пару десятков шагов женщина увидела плавающие в воздухе свечи, а под ними, словно в сепии, длинный стол, за которым сидело не меньше двадцати человек в длинных тусклых одеждах, напоминающих хитоны. Они о чем-то бурно спорили, бранились, некоторые смеялись. Анна Андреевна обратила внимание, что стол стоит в воде: под ногами говорящих текла река, и никто этому не удивлялся. Вода в ней была странного вида: не то серая, не то прозрачная, но не так, как бывает обычно, а без объема, – будто бы текла сама пустота. Люди наклонялись, черпали из-под ног воду в медные чаши, пили и продолжали оживленно разговаривать. Анне Андреевне стало жутко. Она подумала, что умерла.

– Еще нет, дитя мое, – сказало существо, появившееся из дыма за спиной Анны Андреевны. Красивая тонкогубая девушка смотрела на Анну Андреевну томными глазами. Она подошла и взяла удивленную женщину под руку.

– Ты не узнала меня? – спросила девушка.

– Узнала, – призналась Анна Андреевна, – но не хочу в это верить. Не хочу снова плакать, – горько сказала она и обняла мать.

Нежный призрак погладил ее по голове и произнес:

– Не плачь, дитя, не плачь. Все за столом.

Анна Андреевна отстранилась и посмотрела в сторону стола. Теперь она стала различать лица: там был ее отец, и были дед с бабкой, и брат – и все, кто сидел за тем столом, были ее близкими, людьми из ее мира. Они не заметили Анну Андреевну, и потому продолжали разговор.

Мать с понимающим сожалением посмотрела на дочь, которая отчаянно искала среди этих лиц самое родное.

– Где же он? – спросила Анна Андреевна, по лицу которой текли тяжелые слезы.

– Ты посмотри на экую поганку, – закричала из-за стола Лукинична, – притащилась-таки! Ну не дура…

– Она имеет на это право! – сказал высокий мужской голос.

– Ничего она, кроме пыли на ресницах, не имеет. Тьфу!

– Оставьте ее в покое, может, скоро и к нам сядет, – прошептал кто-то.

– Я ведь к ней пошла, к ней, не к родным!

– Выпей лучше, бабка!

Глаза матери стали ясными и заметно потемнели. Губы сжались.

– Могу тебя к нему проводить, – спокойно сказала она.

В душе Анны Андреевны вспыхнула надежда, и она схватила мать за холодный рукав:

– Умоляю.

Лицо матери стало строгим и серьезным. Она повела дочь к воде, в сторону от стола. Делая шаги по мокрому камню, Анна Андреевна еле дышала, ожидая увидеть единственные, любящие ее глаза. Она не понимала, где находится, и не знала, что впереди, она не чувствовала себя ни живой, ни мертвой. У кромки воды мать отпустила Анну Андреевну и отошла в сторону. Сидящие за столом замолкли, их глаза потускнели. Мать жестом велела ступить в реку.

Когда зыбкая вода коснулась поджатых пальцев Анны Андреевны, она почувствовала в груди зерно пустоты. Свет внутри нее сжался и задрожал, а по воспоминаниям пополз синий туман.

– Если нырнешь, найдешь там свою любовь, – тихо сказала мать.

Женщина сделала шаг. Туман хищно разросся.

– Но обратно она тебя не пустит.

Анна Андреевна заколебалась и услышала детский смех за спиной. Еще – плач и шум дождя. Она ощутила запах сырых листьев и хотела было обернуться, но воды тянули ее, как тянет медлительная истома сладострастья. Она сделала еще шаг и забыла свое имя, забыла, где жила. как выглядит дочь, забыла отпуск в Ялте… Но услышала аромат мимозы. Пузырь внутри нее лопнул, и свет разлился, как золотая краска. Она обернулась, – и тело ее превратилась в соль, а ноги приросли к земле. Свечи в воздухе разом погасли, и души умерших растворились в черной пелене, закружились вихрем и поднялись над соляной статуей.

Анна Андреевна проснулась. Она дотронулась до своего лица и поняла, что жива. Было раннее утро, и серое небо еще не посветлело. Она встала, вышла в кухню и увидела мимозу, полностью покрытую лиловыми шарами; под каждым цветком был свернутый в трубочку листик. Вся кухня пахла цветами и фруктами, и Анна Андреевна засмеялась. Она открыла окно, чтобы цветы подышали свежим воздухом, и заметила, что одно перышко осталось нетронутым – оно колыхалось на ветерке и не собиралось сворачиваться. Анна Андреевна светло улыбнулась и, сделав глубокий вдох, принялась мыть посуду.

Она знала, что это за перышко и что она в любой момент может его коснуться, – но аромата, который теперь наполнял квартиру, ей было достаточно.