Друзья и недруги. Том 1

Ратники, ожидавшие его на постоялом дворе, отметили про себя: насколько был весел их господин утром, настолько сумрачным вернулся к концу дня. Но подступаться к себе с вопросами сэр Гай не позволял никогда и никому, иной раз делая исключение только для молочного брата. Этим днем и Джеффри, глянув на мрачное лицо лорда, решил воздержаться не только от вопросов, но и от лишних слов, кратко приказав соратникам седлать коней.

Гай отправился в Ноттингем, куда приехал к утру. Отмахнувшись от упреков сэра Рейнолда, он прошел в покои, которые занимал, находясь в Ноттингеме, и как был – в пропыленной одежде и сапогах – завалился на кровать, заложив руки за голову. Невидящими глазами он долго смотрел на полог, вспоминал и думал.

Итак, Робин с честью вышел из положения, показав себя непревзойденным воином, а он, Гай Гисборн, покрыл свое имя позором, подстроив Робину западню, заранее лишив его возможности защититься мечом, высказав множество угроз, которые на поверку оказались пустыми, как ореховая шелуха. Одному – честь, другому – бесславие. Вспомнив последний взгляд Робина, которым он посмотрел сквозь Гая, словно тот был пустым местом, слова, брошенные им на прощание, Гай заскрежетал зубами от злости на самого себя.

Все, что он тщательно и терпеливо взращивал едва ли не год, погибло, словно он сам растоптал сапогом плоды своих трудов. Никогда Робин не простит ему этого дня, никогда не признает своим другом. Гай припомнил все их встречи, беседы, веселый блеск ясных глаз Робина, его заразительный смех, невозможно притягательную улыбку и почувствовал в сердце такую острую боль, словно потерял самого дорогого и любимого человека.

Робин, малиновка! Как легко очароваться твоим голосом и как сложно поймать тебя! Если бы кто-то мог вразумить Гая: просто слушай! Не надо ловить, и тогда малиновка не улетит, а ты сможешь внимать ей бесконечно. Но произнести эту простую истину было некому, а если бы и нашелся такой смельчак, Гай отмахнулся бы от этих слов. Он хотел заполучить Робина в полное владение, не делить его ни с кем, тем более с его клятым братом-бастардом.

Он вдруг вспомнил слова Робина о том, что его право на графский титул признано и подтверждено королем, и призадумался. Где и когда Робин мог повстречаться с Генрихом? Не угадать – да и не важно, когда и где. Важно другое: король знает, что Роберт Рочестер жив, несомненно, знает и то, как его найти, и, похоже, Генрих сменил гнев на милость. А сейчас он очень нуждается в преданных людях – и не призовет ли Робина к себе в самое ближайшее время? Он, Гай, наивно, от всего сердца предлагал Робину помощь в восстановлении в правах, а Робин справился сам и ни единым словом не обмолвился. Значит, не доверял – лишь делал вид, что доверяет. Мысль о том, что Робин вправе иметь тайны от кого бы то ни было, Гаю даже не пришла в голову. Вместо этого перед глазами возникло яркое видение: Робин, Роберт Рочестер, граф Хантингтон, вернувший свои владения, обретший власть и величие, во всем великолепии едет во главе своей свиты, а он уступает Робину дорогу, теснясь со своими людьми на обочине. И его светлость граф Хантингтон не удостаивает его даже взглядом, всем своим надменным видом показывая, что Гай Гисборн ему не ровня.

Боль в сердце сменилась холодной волной ненависти. Кто ты такой, Роберт Рочестер, чтобы всегда одерживать верх, выходить победителем из любых перипетий судьбы? По какому праву ты отказываешь другому в том, что позволено тебе? «Я пытался срастить раздвоенность твоей души», – прозвучал в голове Гая голос Робина, вызвав новую, еще более мощную волну ненависти. Друзей принимают такими, какие они есть, а Робин отнесся к нему как к недужному. Не слишком ли ты увлечен медициной, граф Хантингтон, чтобы судить о том, требует чья-то душа лечения или нет?

Не выдержав, Гай вскочил с кровати и широкими шагами заходил по комнате из угла в угол. Легкая дрожь бессильного негодования сотрясала его тело. Робин заклеймил его трусом, с презрением отверг предложение помериться силами в поединке. Чем спас, угрюмо признал Гай, понимая, что не выстоял бы против Робина и минуты. Но невидимое клеймо жгло ему лоб, и Гай даже подошел к зеркалу, словно и вправду ждал увидеть багровый ожог. Зеркало отразило очень бледное лицо, темные глаза, в которых горел беспощадный огонь, волосы, припорошенные дорожной пылью, – и никакого клейма. Медленно приходя в себя, Гай провел ладонью по волосам, заметил, что его одежда в грязи, и громко позвал слуг, приказав принести в его покои большую деревянную лохань для купания и наполнить ее водой.

Горячая вода с ароматическими маслами из трав расслабила его. Вымывшись и надев чистую одежду, он почувствовал себе не только лучше, но и увереннее. Пока он лежал в воде, вдыхая аромат масел, сознание успокаивалось, прояснялось, и он постепенно понял, что нужно сделать. Но для того чтобы воплотить замысел в жизнь, ему не обойтись без помощи двух человек: шерифа и епископа. Он решил начать с первого, прямо за ужином, приглашение на который ему передал слуга сэра Рейнолда.

Размеренно шагая по коридору к трапезной, Гай холодно думал, что если поступит так, как намеревается, то к обвинению в трусости добавит еще и обвинение в бесчестии. Но должен ли он проявлять щепетильность к недругу, кем стал ему Робин? Друзьями им все равно уже никогда не быть – так какая разница, упадет ли он в глазах врага ниже, чем есть? Ради того чтобы уничтожить Робина, следует забыть о данном слове, и он так и сделает. Рыцарскую цепь за это у него все равно никто не отнимет, упрекнуть его мог бы только Робин и его друзья – эти простолюдины из Локсли, чье суждение о нем самом Гая не заботило.

За ужином он слушал сетования сэра Рейнолда на те или иные неурядицы в делах графства, упреки в том, что Гай в последнее время стал нерадивым помощником, а сам выбирал момент, когда сказать шерифу то, что сразит его наповал. Сэр Рейнолд невольно помог ему. В завершение ужина подали печенье и сладкое вино, и шериф с тяжелым вздохом сказал:

– А тут еще – будь он неладен! – мне приснился этот дерзкий высокомерный юнец – наследник графа Альрика Рочестера. Стоит, смотрит на меня взглядом волка-однолетка и молчит, усмехается их фамильной надменной усмешкой. У меня сердце в ушах колотилось, когда я проснулся. К счастью, вспомнил, что покойники снятся к перемене погоды. Наверное, скоро зарядят дожди, и год опять будет неурожайным.

Гай позволил себе рассмеяться и, поднося кубок к губам, спокойно сказал:

– Если погода должна перемениться только по этой причине, то можете не беспокоиться. Вам приснился не покойник, а живой человек с отменным здоровьем.

– Кто живой и с отменным здоровьем? – не понял сэр Рейнолд.

Гай откинулся на спинку кресла и потянулся всем телом, выражая совершенное довольство собой. Встревоженное, непонимающее лицо шерифа являло полный контраст с лицом Гая, на котором играла улыбка.

– Вы ведь о Роберте Рочестере говорили? – спросил он и, когда сэр Рейнолд кивнул, не спуская с Гая глаз, снисходительно усмехнулся: – Так он не умер, милорд. Во всяком случае еще вчера утром я видел его живым и полным сил.

Сэр Рейнолд поставил кубок на стол, так и не отпив вина, зато щедро расплескав его по скатерти.

– Роберт Рочестер жив?! – переспросил он и помотал головой: – Нет, Гай! Это невозможно! Его убили пять лет назад. Погибшего опознали, это был точно он!

– А кто опознал, знаете? – хладнокровно поинтересовался Гай и усмехнулся в лицо сэру Рейнолду: – Его старший брат, бастард графа Альрика. Тому, кто командовал вашим гарнизоном в Рэтфорде, следовало прислать вам тело, а не только победную реляцию. Тогда бы вы своими глазами убедились, что убитый не Роберт Рочестер.

Сэр Рейнолд словно воочию увидел того, о ком они говорили, и память мгновенно перенесла его в день захвата Веардруна. Тогда молодому Рочестеру не было и семнадцати лет, но от него веяло такой неукротимой силой духа, таким достоинством, что никто – ни сэр Рейнолд, ни его люди – не чувствовал себя в безопасности рядом с ним, пусть даже он был ранен и связан, а после избит. Это было тогда, а что же сейчас?

– Сколько ему теперь лет? – одними губами проговорил шериф.

– Скоро исполнится двадцать два, – с улыбкой ответил Гай. – Мы с ним ровесники, забыли? Я старше его на полгода.

– И давно ты знаешь, что он жив?

– Год, – с прежней улыбкой сказал Гай.

– Целый год! И ты все это время молчал! Почему?

– А зачем мне было тревожить вас по пустякам? Он вам не мешал, жил в лесной глуши, в небольшом селении, где живет и сейчас. Он хоть раз причинил вам беспокойство за эти годы, кроме того что намедни приснился?

– Тогда почему ты сегодня решил рассказать мне, что он жив?

– К слову пришлось. Вы ведь сами о нем вспомнили, вот я и поддержал разговор, – беззаботно ответил Гай, попивая сладкое, сдобренное гвоздикой вино.

Сэр Рейнолд, нахмурившись, побарабанил пальцами по столешнице:

– Надо немедленно известить короля!

Гай хмыкнул и покачал головой:

– Не советую, милорд. Дело в том, что король о нем знает. Он даже признал за ним право на графский титул, так что мы имеем дело не просто с Робертом Рочестером, а с графом Хантингтоном.

– Король знает, что он жив?! – глаза сэра Рейнолда широко открылись. – Они виделись, и Генрих признал его графом Хантингтоном? И тому есть письменное подтверждение?

– Да, я видел его собственными глазами, – солгал Гай. – Все честь по чести, с приложением королевской печати.

– Час от часу не легче! – пробормотал шериф, не зная, что и думать. Но тут ему в голову пришла одна мысль, а вместе с ней и надежда: – Почему же в таком случае король не вернул ему вместе с титулом владения?

Гай пожал плечами:

– Вы лучше меня знаете нрав короля. Может быть, не хотел расставаться с доходами от владений Рочестеров, а может, дал понять, что их надо вначале заслужить. Вы же помните, он любит возвращать наследникам не все сразу, а часть за частью. Чем Роберт Рочестер лучше прочих в глазах короля? Но, судя по всему, Генрих решил привязать его к себе хотя бы признанием права на титул.

– Значит, король скоро призовет его. Генриху сейчас как воздух нужны люди, на которых он может положиться без оглядки, а Рочестеры всегда славились преданностью законным королям.

– Что не спасло графа Альрика и его сыновей от гнева Генриха, который вы умело распалили и которым ловко воспользовались, – желчно заметил Гай.

Помолчав, сэр Рейнолд заявил со всей решимостью:

– Гай, мы не должны допустить, чтобы он оказался рядом с королем! Вернув себе власть и могущество, он немедленно припомнит нам и смерть отца, и расправу, которую учинили над всем его родом!

– Расправу, в которой я не принимал участия, – равнодушно уточнил Гай, из-под ресниц очень внимательно наблюдая за шерифом.

– Ты решил устраниться? – с гневом спросил сэр Рейнолд.

– Смотря что я получу взамен за участие в вашем старом деле, – откровенно ответил Гай.

– Чего же ты хочешь?

– Власти, – спокойно сказал Гай. – Мне нужна вся полнота власти в Ноттингемшире.

Заметив, как вскинулся сэр Рейнолд, Гай поднял руку, успокаивая собеседника:

– Нет, милорд, я вовсе не желаю стать шерифом вместо вас. Но быть только вашим помощником мне недостаточно. Доверьте мне принятие собственных решений во всем, что касается дел графства, и подтверждайте их своей волей. Вот и все.

– Вот и все, – повторил ошарашенный сэр Рейнолд, почувствовав себя пойманным стальными когтями. – А если я не соглашусь с каким-нибудь твоим решением – что тогда?