– Где ты взял эту подвеску?
Мартина оглянулась на Робина в надежде, что он ответит: купил тебе в подарок. Но Робин сказал другое:
– Она досталась мне от матери, чтобы я однажды подарил ее девушке, которую выберу в жены.
Мартина, затаив дыхание, ждала продолжения, но Робин молчал. Тогда она, постаравшись скрыть разочарование, попросила:
– Можно мне примерить ее?
– Примерить можно, – улыбнулся Робин.
Мартине почудился в его словах двойной смысл, и разочарование тут же исчезло. Она осторожно надела цепочку на шею и, опустив глаза, посмотрела на аквамарин, сиявший особенно ярко на белой тунике.
– Нравится? – снова улыбнулся Робин, наблюдая за девушкой и читая в ее глазах все ее мысли и чаяния.
– Да. Наверное, любая девушка мечтала бы о таком украшении, – ответила Мартина так, чтобы он тоже услышал скрытый намек.
– Возможно, в мечтах носить его легче, чем в жизни, – усмехнулся Робин, дав понять Мартине, что прекрасно уразумел: она говорила о нем, а не о подвеске.
Он протянул руку, безмолвно предлагая вернуть украшение. Подавив вздох, Мартина лучезарно улыбнулась в ответ, безропотно сняла цепочку и положила подвеску в ладонь Робина. Он убрал ее в шкатулку, и Мартина вдруг отважилась сказать:
– Я думаю, мне было бы по силам достойно носить эту подвеску, не чувствуя никакой тяжести.
Робин на миг замер, посмотрел на девушку долгим внимательным взглядом и ласково взял ее за руки.
– Уверена в этом? – спросил он, пытливо вглядываясь в изумрудные глаза Мартины.
Не сводя с него глаз, она кивнула, чувствуя, как от волнения сжимается горло, а губы совсем пересохли. Но поцелуй Робина вернул ее губам влагу и передал ей его дыхание. Мартина прильнула к нему, обвила руками его плечи, и он, не прерывая поцелуя, с нежностью прижал девушку к груди.
– Если уверена, тогда оставайся. Тебе нет нужды больше покидать мой дом, – прошептал он, скользя губами по ее лицу.
Мартина вздрогнула. Она не поняла, что крылось в его предложении, и решила для верности уточнить.
– Остаться с тобой прямо сегодня?
Робин отстранился от нее, и она увидела, сколько тепла и нежности в его глазах, потемневших до синевы вечернего неба. Он на миг сомкнул веки, отвечая на ее вопрос, но это был вовсе не тот ответ, который ее устроил бы. Руки Мартины соскользнули с плеч Робина и уперлись ладонями в его грудь.
– А венчание?!
Робин глубоко вздохнул и сказал:
– С венчанием придется немного повременить, Марти.
Он хотел объяснить причину промедления, но не успел. Мартина отпрянула, вырвалась из его объятий и отступила на несколько шагов, словно в Робине таилась угроза.
– Повременить с венчанием, но остаться сейчас? Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей?! – возмущенно спросила Мартина. – Я все правильно поняла?
– Нет, – мягко ответил Робин и сделал шаг к ней, но она вновь отступила от него.
– А как еще можно понять твое предложение? Я вовсе не похожа на дурочку Лиз, которая бегала за твоим братом как преданная собачонка, пока не сообразила понести от него, чтобы он наконец отвел ее в церковь!
Глаза Робина посветлели, теплый свет в них стал медленно угасать.
– Ты называешь Элизабет глупой за то, что она беззаветно любила и продолжает любить Вилла? – негромко спросил он.
– Разве ее можно назвать иначе? – уже с оттенком злости спросила в ответ Мартина. – Ни одна девушка не позволила бы поступать с собой так, что ее все в селении иначе как девкой, не называли. Если бы Лиз хоть чуть-чуть уважала себя…
– Я уважаю ее, – холодно оборвал Мартину Робин, – и почитаю не только как жену моего брата, но и ее саму за светлое и доброе сердце. Не смей никогда дурно отзываться о ней, Марти, если не хочешь поссориться со мной окончательно.
Мартина рассмеялась ему в лицо:
– А мы с тобой, оказывается, ссоримся? Ты желаешь меня, но в жены взять не хочешь. Разве я пара благородному графу Хантингтону? Графу, чье имя давно забыли, чьи замки и земли ему не принадлежат! Графу, который косит траву, пашет землю и вяжет снопы из сжатой пшеницы, как грязный виллан! Кем ты мнишь себя, Робин, что смеешь так оскорблять меня?
По мере того как она выкрикивала эти слова, в глазах Робина, устремленных на Мартину, медленно, но неуклонно проступал лед. Дождавшись, когда она выдохнется и умолкнет, он ответил:
– Я знаю, кто я. Ты сочла себя оскорбленной – я приношу тебе извинения и забираю свое предложение назад. Забудь о нем. Мои намерения были честными, хотя я поддался чувствам, решив поторопить события. Ты не дала мне возможности объяснить, почему я просил тебя подождать с венчанием. Это все, что я могу сказать тебе.
Холодный металл, звучавший в его голосе, был невыносим для слуха Мартины. Она даже съежилась, а когда повторила в уме каждое его слово, в ее сердце закралось предчувствие страшной ошибки, которую она попыталась исправить:
– Тогда объясни сейчас. Я не буду мешать, не прерву тебя ни словом, пока ты все не расскажешь.
– Не будешь, – с прежним холодом подтвердил Робин и жестко усмехнулся, – потому что мешать уже нечему. Свое предложение я взял назад, а оправдываться перед тобой не стану. Мы все друг другу сказали, и ты вольна уйти.
Он отвернулся, словно забыл о ее существовании. Мартина, сама не своя от отчаяния, не зная, что предпринять, чтобы Робин смягчился и стал прежним, онемевшими губами сказала:
– Вольна уйти, но вольна и остаться. Так ведь?
– Нет, – с прежней жесткостью ответил Робин.
– Почему?!
Он соизволил повернуть голову, но Мартина ничего не увидела в его бесстрастных глазах – даже собственного отражения.
– Потому что я этого не желаю, – ровным негромким голосом сказал Робин. – Уходи! Скоро стемнеет, и я не хочу, чтобы людская молва испачкала твое доброе имя, приписав мне то, чего я не совершал и совершать не намерен.
У него были такие неумолимые глаза, что ей ничего не оставалось, кроме как уйти. Она шла по улице, и каждый шаг, отдалявший ее от дома Робина, давался с таким трудом, словно ноги налились свинцом. На танцы она не пошла. Ночью, лежа в постели, Мартина вспоминала, что говорил Робин, и с нарастающим ужасом все отчетливее осознавала, что была всего в шаге от замужества. Но ведь то, что он предлагал, звучало двусмысленно, и она имела право и обидеться, и рассердиться. Он что-то хотел объяснить, тогда почему передумал? Измучив себя бесплодными размышлениями, Мартина махнула рукой на размолвку. Не первая, не последняя. Она мирилась с ним до сих пор, помирится и на этот раз. С этой мыслью Мартина уснула и с нею же проснулась.
Но помириться с Робином ей не удалось, как она ни пыталась. Он вел себя так, словно удерживал Мартину на расстоянии вытянутой руки, не подпуская ближе. Она заговаривала – он вежливо отвечал. Стоило ей перевести разговор на их отношения, как Робин двумя-тремя словами менял тему, а через мгновение Мартина обнаруживала, что его нет рядом. Особенно больно ей становилось от того, что его глаза неизменно оставались холодными. Но стоило ему заговорить с кем угодно, только не с ней, как его лицо менялось: он улыбался своей притягательной, живой улыбкой, а в глазах появлялось тепло. С кем угодно, но не с Мартиной. Он по-прежнему выделял ее, но теперь делал это так, что лучше бы не выделял.
Похудев за неделю мучений, Мартина не выдержала. Она пришла к Элизабет, забыв, как пренебрежительно отзывалась о ней, но помня, с каким искренним уважением говорил Робин о жене брата.
– Лиззи, мы с тобой не были близкими подругами, но я прошу у тебя помощи и совета!
Элизабет могла бы сказать, что они вообще не были подругами, но в зеленых глазах Мартины стояло такое отчаяние и сама Мартина выглядела настолько измученной, что Элизабет сжалилась. Указав гостье на табурет, она села напротив и устремила на нее вопросительный взгляд внимательных темно-карих глаз. Мартина рассказала ей обо всем, без утайки, не щадя себя, не опустив ни одного слова из разговора, который привел к разрыву с Робином. Она даже заставила себя вспомнить все, что говорила ему о самой Элизабет, хотя понимала, что та может рассердиться и выгнать ее.
Но Элизабет не стала сердиться на Мартину и тем более прогонять. Она знала, что ей и так будет несладко услышать то, что она скажет, а ничего другого Элизабет сказать не могла, если только не утешать девушку ложью.
– Марти, тебе надо забыть Робина, перестать думать о нем. Так будет лучше для тебя.