История Смотрителя Маяка и одного мира

– Я буду иметь в виду, – прошипела Сола.

Мужчина улыбнулся ещё чуть шире:

– Тогда не смеем вас задерживать, тари. Ах, да! – с неправдоподобным озарением воскликнул он. – Только небольшая формальность: позволите взглянуть на ваши документы?

Скрипачка остановилась, с ненавистью смотря на окруживших её людей. Словно степные птицы-падальщики, они собрались, чтобы полюбоваться на унижение жалкой девчонки-иностранки. Их самодовольные ухмылки были похожи одна на другую – в них не было ничего, кроме чувства превосходства и тупости. И убеждённости в том, что они правы и сильны. Сола отстранённо наблюдала, как у неё внутри растёт ненависть: вот совсем маленький росток, потом молодое дерево – и вот уже огромный раскидистый дуб. В голове снова зазвучала та мелодия, которую она слышала в Доме Управления – незнакомая, негармоничная, но её собственная. Почувствовав свою силу, скрипачка улыбнулась и, демонстративно открывая футляр и проверяя, всё ли в порядке с её скрипкой, сказала:

– А я хочу играть на улицах Синта. И буду. И уж точно не вы мне помешаете, тупые чудовища, не способные отличить звук флейты от кваканья лягушки.

Синтийцы застыли, но вместо недоумения на их лицах читался страх, и Сола с трудом подавила мешавшее сейчас чувство превосходства: она ведь первый раз сама что-то делала в реальнейшем. И у неё получалось!

Осторожно потрогав гриф, проверив струны, Сола обернула скрипку мягкой тканью и уложила обратно в футляр. Потом деловито кивнула:

– А пока я хочу как следует подготовиться к выступлению. Так что мне пора идти. И ещё вот те двое – хочу, чтобы они были моими помощниками, – Сола кивнула в сторону бродяг.

Они испуганно косились на неё, но, как только охранники их отпустили, боязливо подошли, не веря в счастливое избавление.

– Я хочу, чтобы вы забыли про меня и про этих двоих, – кивнула Сола на прощание и, взяв бродяг за руки, как детей, вывела их за железные ворота, которые тут же с лязгом захлопнулись за ними, словно пасть зверя, упустившего добычу.

Флейтист сразу почувствовал, что она ушла – ещё до того, как услышал диминуэндо её шагов, которое потом долго звучало в воздухе глухим синкопированным ритмом отчаяния. Конечно, ему не нужна была проводница. Даже удивительно, как она могла терпеть его так долго. Девочка – бесполезный поводырь, девочка – уличная кошка, девочка – бездарная скрипачка. Вряд ли она сможет выжить в Синте. И в реальнейшем долго не выдержит.

Мастер Эо перевернулся на бок и, сам себе удивляясь, почувствовал внутри острую неприятную пустоту, похожую на неожиданно оборванную мелодию. Не мешало выпить вина.

На следующий день Непременный Консул впервые никого не принимал в Доме Управления. Говорили, что он заболел. Но жители Синта не поверили, потому что Непременный Консул не может болеть. Это повторилось и на следующий день, и ещё один.

А потом Непременный Консул вышел на главную площадь Синта, сорвал маску и сказал, что он теперь верит в Защитника.

6.2.2 Hic sunt dracones[44 - «Здесь водятся драконы» (лат.).]

Таэлир и Кора не успели даже переглянуться в ответ на требование Дитрикса, потому что откуда-то сверху раздался громкий треск, как будто несколько пустых ящиков из-под вина рухнули из рук нерасторопного трактирщика. Послышались какие-то голоса, но их нельзя было различить. Дитрикс, как охотничий пёс, мгновенно замер и злобно сверкнул глазами на Пойза и остальных, которые были готовы повскакивать со своих мест. Он медленно и бесшумно поднялся и с ловкостью циркача забрался по лестнице наверх. Через минуту он вернулся, осторожно прикрыв за собой люк.

– Птичники, – сообщил он, – они как-то выследили нас, окружили дом и теперь дают нам, кажется, пять минут, чтобы сдаться. Теперь уже четыре.

Кора, Таэлир и Пойз смотрели на бывшего короля, ожидая распоряжений. Но он не спеша спустился с лестницы и задумчиво огляделся.

– Единственный минус подвала, который я упустил, – произнёс он, – это что из него нельзя уйти на крышу, к звёздам. Только под землю, если бы мы были кротами. Или червями.

– Прекрати, Дит! – заорал Пойз, забыв обо всякой осторожности. – Сейчас эти птичники засунут нас в мешки и отвезут на птичий двор, а ты тут разглагольствуешь! Что будем делать?

Дитрикс театрально откинул свои тёмные волосы и холодно ответил:

– Давайте за те две минуты, что у нас остались, выясним, кому стоит опасаться птичников больше всего. Этот человек нас всех и спасёт.

Не выдержав, Пойз вскочил, опрокинув ящик, который с тихим всплеском упал в воду.

– Давай без этого обойдёмся, у нас нет времени! – закричал он.

Дитрикс Первый окинул приятеля презрительным взглядом:

– И с кем я вынужден работать, – вздохнул он, – никакого любопытства. Никакого эстетического чувства. Увы, когда речь заходит о спасении собственной шкуры, все забывают об искусстве.

Таэлир и Кора молча наблюдали за перепалкой артистов. Принц не очень опасался птичников, но для Коры и, видимо, этих двух бродяг встреча с Королевскими Птицеловами не предвещала ничего хорошего. Таэлир почувствовал, как сердце его сжимается от неотвратимости и собственного бессилия: сколько бы он ни смеялся над птичниками, но справиться ни с одним из них он не сможет.

Наверху послышался страшный грохот: наверное, выломали дверь.

– И правда, времени нет, – с сожалением заметил Дитрикс, – поэтому, друзья мои, все срочно представляем, почему мы должны выбраться отсюда и оставить птичников в дураках. Тебе, Пойз, как всегда, нет равных в деле спасения собственного бренного тела, так что не нужно объяснять.

– Это инструмент искусства! Умру я – умрёт целый мир! – в негодовании воскликнул Пойз.

Дитрикс отмахнулся и уставился на Таэлира и Кору.

– А вы, ребятки, – произнёс он, смотря в упор своими яркими, как будто нарисованными глазами, – давайте-ка представьте то, что важнее всего для вас.

Внезапно Таэлир почувствовал, как стены подвала расплываются, сливаясь с ночной темнотой. Голова закружилась, во рту пересохло, и принц ощутил, как падает в какую-то нору – вокруг запахло землёй и сыростью. Так и не долетев до дна, Таэлир открыл глаза и с удивлением обнаружил, что сидит там же, на деревянном ящике.

Дитрикс тряс его за плечи, приговаривая:

– Э… да ты, я смотрю, тут в первый раз. Но у нас нет времени на сентиментальные штуки. Давай соображай скорее, вспоминай, о чём ты думал до падения.

Принц думал о Коре. О том, что птичники сделают с ней, когда поймают.

Он с беспокойством оглянулся и увидел, что поэтесса пропала.

– Кора! Кора ты где? – закричал он, падая с ящика в воду на полу подвала.

Кто-то бесцеремонно вытащил его за шкирку, а потом всё стихло и потемнело, и принцу стало казаться, что он слышит только стук собственного сердца, как-то даже со стороны, как будто его вынули из груди и бросили в жестяное ведро, где оно продолжало судорожно сокращаться, неаккуратно расписывая стенки кровью и производя этот глухой звук: тум, тум, тум…

– Эй, очнись! – теперь кто-то нещадно тряс Таэлира за плечи, и он действительно очнулся, чтобы возмущённо вырваться.

Вокруг по-прежнему был подвал, но теперь стало гораздо светлее. По колено в воде рядом стояли Дитрикс и Пойз, а принц лежал на сваленных в кучу ящиках.

– Они ушли, – с довольным видом сообщил Пойз, вытирая мокрые руки о верхнюю часть штанов.

– А Кора? Где Кора? – спросил Таэлир.

Каждое слово, каждая мысль в голове становились огромными, вытесняя всё остальное.

Кора Лапис была здесь. А теперь её нет. Она исчезла. Наверняка с ней что-то случилось. Вода капает. Подвал.

Дитрикс, убедившись, что принц пришёл в себя, отпустил его и усмехнулся:

– Вот, что спасло нас, старина Пойз. Старая добрая романтическая любовь.

Пойз, занятый тем, что забрался на ящик и пытался вылить воду из своих дырявых сапог, только фыркнул.

Таэлир нахмурился и повторил:

– Где Кора?