Моран дивий. Книга вторая. Реноста

– Цела? – спросила я, оглядывая крепкую фигуру в дублёных штанах и короткой, стянутой на поясе куртке.

– Ужо давно почата, рыжик!

Я покраснела:

– Вот уж язык твой поганый! Не об этом я.

– Да ладно, ладно! – смеялась поляница. – Всё со мной ладно. Так, слегка царапнута, да и то заросло всё как на собаке – пропадёшь пока найдёшь.

Я потащила её в свой угол, к бадейкам с репой – дело-то не ждёт. Блестя глазами над очистками, тихонько хихикая и взрываясь громким смехом, мы лихорадочно повестили и сплетничали.

Внезапно Держена осеклась на полуслове, уставилась мне на лоб, словно там звезда воссияла.

– А где твой венец?

Я дёрнула плечом и шмыгнула носом.

– Понятно. Заряне?

Голова моя мотнулась, изобразив натужный кивок, и свесилась уныло над репой. Надо же. Вот уж не чаяла, что затужу вдруг над своим развенчанием. Ведь сама себе говорила и верила – так лучше для всех. И для меня в перву голову. Но подружка спросила сочувственно, помолчала, словно над упокойником, вот и поплыла я. Обидно – аж в груди жжёт. Да не на родных обида, лишь на судьбу свою.

– Не быть тебе, выходит, большухой, – задумчиво произнесла подруга. – Но тогда как же?.. – она уставилась, не мигая, в стену поверх моей головы.

Я недоумённо подняла на неё глаза.

– Видишь ли, – неуверенно протянула она, перехватив мой взгляд, – князь там посольство привёз…

– Дубрежей? – блеснула я познанием.

– Не совсем, – Держена снова замолчала, уставившись на меня. Казалось, в голове её сейчас рождается некая догадка, и догадка эта ей не очень по нраву. – Посольство Угрицкого князя.

– Какого князя? – я рассмеялась. – С того света?

– С этого, – строго осекла Держена.

– Вот уж чудеса! И какого Истолы ему понадобилось в Суломани? Да и откуда он вообще взялся? Их же никого не осталось после нашествия гучей?

– Стало быть, остался. Один. Объявился, бают, три зимы назад в Дубреже, у родичей матушки своей. Род его признал. Теперь он, вроде, Зборуч наново поднимает.

– Неужто? Вот уж чудеса! – повторяла я вновь и вновь.

– Чудеса, – согласилась Держена, швырнув недочищенную репку в бадью. – Не говорят об этом пока. Но я случайно кое-что слышала, – она утёрла руки ветошью, посмотрела на меня мрачно. – Сватов князь прислал в дом твой.

– Кого же сватает князь? – прошептала я после долгого молчания.

– Ну кого же он, интересно, сватает? – раздражённо вопросила Держена, упершись руками в бёдра. – Может, первую из дочерей на выданье, окромя наследной большухи? А?

Ох, Держена, Истола тебе в печёнку…

* * *

Вечером в девичью горницу, наполненную визгом, писком, смехом и вышитыми лентами, заглянула большуха.

Она внимательно и бесстрастно оглядела наши с Заряной наряды, прицепила к моему налобному обручу принесённые с собой колты червлёного серебра, перевязала Заряне поясок. Выдернула из стайки запыхавшейся мелюзги, присмиревшей при виде матери, тринадцатилетнюю Мстишу, велела нам помочь ей одеться.

Княгиня удалилась. Метнулись в проёме двери пёстрые клетки длинной, до пят понёвы, вспыхнула ярким огнём рогатая кика, звякнули поясные обереги… Мы с сестрой переглянулись. Я уже успела поведать ей о цели прибывшего посольства.

– Видно, не надеется, что меня возьмут, – с привычной горечью сказала я. – Мстишей хочет подстраховаться.

– Рыся! – бледная Заряна беспокойно пыталась заглянуть мне в глаза. – Неужели ты думаешь, мать может извергнуть дочь свою из рода? Неужели ты так думаешь? Как это возможно? Испокон веку сулемы по женщине род вели. Не уподобится же княгиня беспамятным дубрежам, давно позабывшим закон богов и предков?

– Думаю, уподобится, – буркнула я, натягивая на Мстишу праздничную узорочную рубаху.

Заряна стояла посередь горницы поникшая, растерянная, словно пришибленная.

– Сестра, опомнись! – воскликнула я. – Посмотри вокруг – если ничего не изменится, и не изменится очень скоро, сулемам недолго останется чтить свои традиции. Нам нужен мир с Дубрежем. Нам нужна поддержка против сили. Это посольство – дар богов, мать в него сейчас вцепится волчьей хваткой. Надо будет – она с тебя венец снимет и тебя отдаст. Ведь Угрицкий князь – родич дубрежи. Наверняка за невесту мзда причитается в виде союза. Иначе отец не стал бы тащить в Болонь это посольство.

Переплетая Мстишину косу, я нервно дёргала пряди. Сестрёнка шипела и хныкала.

– На кой же полянскому князю сулемская невеста? – прошептала Заряна, опускаясь на лавку. Ох, не сильна будущая большуха… Ну, ничего, закалится со временем, заматереет. – Отродясь такого не бывало.

– Не бывало, а ныне будет, – я добыла из скрыни более или менее целые башмачки, кинула их сердитой на меня малявке. Почесала затылок. – Должно, объявившийся князь – не особо ценный жених. Сама посуди: ни рода, ни племени, ни земли. В одном кармане вошь на аркане, в другом – блоха на цепи. Кто из полянских княжих родов породнится с таким захочет, с сиротой беспортошным? Вот он и нашёл тех, кто захочет. Да ещё и за великое благо почтёт.

В дверь заглянула коща, присланная за нами, потопталась нетерпеливо на пороге.

– Готовы что ль? – вопросила недовольно.

– Ладно, – я оправила рубаху, приложила ладони к горящим щекам. – Пошли уж. Поглядим сватов…

В горячем мареве развешанных по стенам гридни факелов я сразу отыскала незнакомые лица. Их и было-то не боле двух десятков воев. Видать, невесте в сопровождение назначенных. А где ж думный их? А! вот, вижу. Сидит одесную от матушки. Такоже, видать, воин. Рослый, плечистый. Тёмные пряди падают на лоб. Борода с прорыжью. Глаза смеющиеся, незлые. С интересом поглядывает на нас троих, рассаживающихся напротив, ошую от князя.

– Твои дочери, княгиня, прекрасны, словно юная весна, – сказал он. – Но я вижу, одна из них прочена в большухи. А младшая куклами ещё, видать, забавляется? – он отсёк ножом ломоть дымящегося бараньего бока, шлёпнул на расписное блюдо чёрной глины. – Выходит, в невесты моему князю прочится эта солнечная дева? – он улыбнулся мне.

– Это не смотрины, сотник. Они сидят за столом пиршественным, потому как в возраст вошли. Но… – мать помолчала, наполнила гостю чашу. – У меня много дочерей, Сурожь не обидела. Коли тебе приглянётся для князя не старшая, другая, – она кинула быстрый взгляд на обмершую Заряну, – у меня будет, на кого надеть венец большухи вместо неё.

Заряна опустила глаза. Я сжала под столом ободряюще её ледяную руку. А она никак не ответила на пожатие.

Во всяком пире наступает время, когда девкам, не обрезавшим кос, положено удалиться в свои горницы. Ни к чему им наблюдать во всей красе разудалую гульбу перепившихся кметей.

Мы чинно поднялись из-за стола и направились к двери. Я помахала Держене, но она, увлечённая яростным спором со своим однокашником, меня, кажись, даже не заметила.

Во дворе было свежо после дымной душной гридни. Полная луна примораживала весеннюю грязь, подсвечивая её белым колдовским сиянием.

Сёстры засеменили друг за дружкой по утоптанной среди грязи тропке в сторону терема. Я сказала, что догоню.

Запахнув поплотней душегрею и привалившись к срубяной стене гридни, пыталась привести в порядок мысли. Они скакали, словно потревоженные блохи – множественные, неуловимые – и никак невозможно было упорядочить их.

Просверкивали угли костров, поджаривающих туши кабанов, коз, гусей. Переговаривались и пересмеивались костровые. Кто-то наигрывал на волынке, кто-то нестройно и пьяно выводил скабрезную песню на мотив сильской героической «Пхъёвалы». БУхала дверь гридни.