Медичийские звезды

Сопровождал его Денис, кандидат наук, темноволосый, харизматичный, с живыми и умными серо-голубыми глазами. При разговоре он слушал крайне внимательно, лишь изредка его темные ресницы чуть подрагивали. А если слова оппонента казались ему не совсем верными, возникала смущенная, но неизменно доброжелательная улыбка. Когда Денис поворачивался, бросалась в глаза тонкость профиля, нос с аккуратной, но заметной горбинкой и не менее изящная линия лба. Небольшая ямочка на твердом подбородке добавляла ему обаяния, а четкое очертание губ и ясное выражение глаз говорили о всеобъемлющем интересе не только к теме разговора, но и к жизни как таковой во всех ее проявлениях. Темное элегантное пальто и шелковый шарф сообщали образу истинно петербургскую скромность и отсутствие одержимости внешними атрибутами.

Мужчины не спеша повернули в сторону Меншиковского дворца. Беседа шла о Галилео Галилее. Дело в том, что Денис пару часов назад прочел лекцию в университетской аудитории о так называемом «Процессе над Галилеем», и теперь наставник и ученик обсуждали свершенное. Игорь Сергеевич являлся автором многих серьезных исторических исследований в сфере истории науки. Но среди всех объектов его трудов, будь то Коперник, Френсис Бэкон, Лавуазье или Дмитрий Иванович Менделеев, Галилео Галилей, по признанию самого Игоря Сергеевича, представлялся наиболее интересным и совсем не безразличным героем. В рамках различных мероприятий профессором была прочитано уйма лекций об этом весьма неординарном ученом.

– Очень хотелось бы, – говорил Вульфиус, – чтобы вы усилили акцент на том, что Галилей ни с какой церковью не воевал и не был богоборцем, как его часто представляют. А его отречение нельзя трактовать как предательство из-за малодушия или по какой еще причине.

За разговорами собеседники пересекли Румянцевский садик и оказались на Второй и Третьей линии. Вечер выдался на редкость не снежным и не слякотным, а вполне сухим, чтобы не запачкать ботинки или заставить огибать лужи и сугробы-смеси снега с песком.

– Я прекрасно понимаю, – прервал небольшую паузу профессор, – что мы в таких форматах всегда ограничены во времени. И все же, нужно концентрироваться на самых важных идеях, а не на разоблачении устоявшихся мифов. В конце концов, не так уж и важно, бросался Галилей с Пизанской башни ядрами или нет. Важна суть. Папу Урбана VIII не устраивала не сама по себе теория Коперника, а то, как Галилей трактовал любую, подчеркиваю, любую научную теорию. А именно – Галилей оценивал научные теории в рамках бинарной оппозиции «истинное – ложное». В глазах Папы Галилей был виновен в том, что он посмел, – на этом слове мэтр сделал акцент и поднял многозначительно указательный палец вверх, – утверждать, будто научная теория, заметьте, любая научная теория может описывать реальность и раскрывать реальные, – он опять поднял палец к небу, – причинно-следственные связи, что, по мнению Верховного понтифика, прямо вело к тяжкой доктринальной ереси. Отрицанию наиважнейшего атрибута Бога: его всемогущества. Для Урбана в этом и заключалась ересь тосканца.

Собеседники свернули направо в сторону Большого проспекта.

– Нам нужно, – продолжал вещать профессор, – противостоять воинствующему дилетантизму. Беда не в том, что существуют два мира – мир культуры, знания и профессионализма и мир полу-знания. Так было всегда. Беда в том, что этот второй мир набирает силу и властные полномочия. Сегодня фантазии какого-либо вольного сочинителя или ученого из иной области науки украшают страницы якобы прогрессивных журналов или страницы интернета, а завтра они окажутся в списке рекомендуемой литературы для студентов, а то и школьников, а потом и просто войдут в учебные программы.

За беседой ученые мужи прошли аптеку Пеля на Седьмой линии, перешли Большой проспект и вышли на пешеходную аллею. Утомившись от ходьбы, они присели на пустую деревянную лавку чуть поодаль фонтанчика напротив трехэтажного дома желтого цвета.

– Кстати, коллега, вы читали последнюю работу Дмитриева?

– «Упрямый Галилей»? Да, читал.

– И что скажете?

Денис замялся, поскольку был знаком с исследователем истории науки и большим поклонником великого тосканского ученого, двойным тезкой Вульфиуса доктором наук Игорем Сергеевичем Дмитриевым. Как и подобает в таких случаях, оба находились в оппозиции другу к другу.

– Сильная работа. Меня впечатлила глубина и скрупулезность разбора многих аспектов взаимоотношений Беллармино и Галилея.

– Да, труд впечатляет. Но! – при этом Вульфиус остановился, поднял указательный палец вверх и после мхатовской паузы спросил. – Обратили внимание, как освещена деятельность «Голубиной лиги»? Опять однобоко. Просто как некая оппозиция Галилею. И все.

– А разве не так? – с досадой в голосе уточнил Денис.

– Все верно. Изначально – так. Как Дмитриев и пишет, спор Галилея с Коломбе и другими аристотелианцами дал толчок к созданию этой группировки консерваторов-перипатетиков, настроенной против новых идей в астрономии и физике. И вот тут, коллега, заметьте! Не просто против Галилея, а против новых идей! А теперь вспомните, я вам рассказывал о находке писем одного из членов этой «лиги» Рафаэлло Коломбе к Джованни Медичи.

– Да, про какие-то письма относительно Беллармино.

– Верно. Я вам напомню. Рафаэлло спрашивал у Джованни, как лучше передать в Ватикан бумаги, указывающие на чрезмерную лояльность кардинала к идеям Галилея не по причине их верности, а потому как сам Великий инквизитор вынашивает замыслы относительно государства, церкви и наук.

– Да, припоминаю, – кивнул Денис.

– И оба из «лиги». Я вам так скажу – найти те бумаги оказалось бы бесценным.

– Мне представляется, что в отношении жизни и работы Галилея можно найти еще много интересного, не так ли?

Увлеченные беседой ученые не заметили, как рядом на скамеечку присел человек, чуть выше среднего роста, сутулый. Телосложение имел умеренное. Вдумчивый взгляд карих глаз и седеющие пышные волосы контрастировали с молодостью лица, а тонкие губы усиливали общую печальность выражения.

– Кстати, прошу вас, меньше уделяйте внимания переписке Галилея и Марии Челесты. Письма уничтожены, их нет. Надо быть аккуратным, чтобы не возбуждать авантюрные мысли у людей. К тому же, скажу вам, – продолжил Вульфиус тоном, желающим оставить эту тему, – даже если бы сегодня и нашлись эти письма, ничего нового мы там не прочтем из того, что и так уже известно о позиции Галилея, о его взглядах на истину и аргументациях в диспутах. Они просто представляли бы собой весьма дорогую в финансовом плане музейную ценность, не более того. Собственно, как и оригиналы письма к аббату Кастелли.

– Это вы о недавнем заявлении Сальваторе Риккардо относительно находки в библиотеке Лондонского королевского общества?

– Именно об этом.

Сидящий рядом незнакомец достаточно громко кашлянул, чтобы обратить на себя внимание беседующих.

– Прошу прощения, – мягким баритоном произнес он. – У вас такая увлекательная беседа. Я был только что на вашей лекции в главном здании Университета.

Денис удивленно приподнял брови и чуть кивнул. Игорь Сергеевич с любопытством посмотрел на неожиданного собеседника поверх очков.

– А вы, как я понял, тот самый профессор Вульфиус, автор захватывающих и подробнейших исследований взаимоотношений Галилея с Матерью, как вы изволите писать, католической Церковью? – незнакомец приподнял квадратный подбородок, и оттого общее выражение стало надменным.

Мэтр кивнул в ответ:

– Да, к вашим услугам. А вы, позвольте, тоже интересуетесь Галилеем?

Мужчина еще несколько раз кашлянул, после чего ответил:

– Можно сказать, и так.

– И что именно увлекает вас в ученом? Его творчество, философия? Личная жизнь? – из вежливости спросил профессор.

Незнакомец слегка улыбнулся:

– Пожалуй, личная жизнь. Я вот тут, так случилось, услышал отрывок вашей беседы о письмах.

– А, это, – Игорь Сергеевич сложил руки на груди, давая понять, что ему эта тема более неинтересна.

– Так вот, вы мне, конечно, не поверите, но эти письма, правда, не все, но их часть, вместе с еще некоторыми бумагами, до сих пор целы и невредимы, – как бы самому себе произнес кареглазый. – Да, да. Они не уничтожены, а очень-очень хорошо спрятаны.

– Позвольте полюбопытствовать, откуда вам это так достоверно известно? Их за четыреста лет не нашли. Это ж как надо было спрятать? – насмешливо спросил Игорь Сергеевич. – Вот видите, коллега, я вас об этом и предупреждаю. Надо быть очень осторожным с подобного рода информацией.

Все это время Денис сидел между ними и пытался понять, как поступить. С одной стороны, внешний вид и манеры неизвестного не давали основания заподозрить неладное. С другой стороны, уж очень странные вещи он произносил. И ведь действительно, откуда сей человек может знать судьбу столь далеких во времени и пространстве бумаг. Явно что-то не так. Наступила неловкая пауза.

– Прошу прощения, – промолвил Денис. – Вы, Игорь Сергеевич, безусловно, правы. Но, вы…

– Антон Семенович Волосов, простите, сразу не представился, – быстро произнес мужчина, слегка приподнявшись со скамейки.

– Но вы, Антон Семенович, почему так уверенно говорите? Есть серьезные основания?

– Безусловно, – сразу же ответил кареглазый.

– А вы, Антон Семенович, простите, кем работаете? – неожиданно поинтересовался профессор.

– А я аптекарь. Тут, на Седьмой линии, – махнул он в сторону Большого проспекта.

– Это аптека Пеля, что ли? – с удивлением уточнил мэтр.

– Она самая.

– И все-таки, – продолжил расспрос Денис, – каковы же эти основания?

Тут Игорь Сергеевич, предчувствуя, что история склоняется в сторону клиники, встал: