Медичийские звезды

– И она, понимаешь, она тоже любила! Она за любовь погибла… – Дионизио отпустил старуху и ладонями вытирал нескончаемые слезы с мокрых щек.

– Ишь ты, из-за любви… – старуха встряхнула черными волосами, и ее пустой взгляд внезапно стал внимательным.

– Вот именно. Понимаешь, она любила меня, потому не стала выдавать мою тайну. Она вообще из-за любви ко мне согласилась сделать ее и своей тайной! Понимаешь? Она собой пожертвовала ради меня. Не это ли и есть – любовь?

– Тайна-то, небось, греховная? Значит, на себя грех взяла.

– Какой же это грех – отвести навет на человека?

– Это ж как понимать?

Дионизио не заметил, как обессилел плач, его перестало трясти. Разговор вывел его из состояния прострации.

– Да вот так и понимать, как есть. Перехватил я бумаги с наветом на синьора Галилея и попросил Анну их спрятать. Она отказать не могла, так как и меня крепко любила, и синьора Галилея любила. Она не выдала эти бумаги, даже когда ее в замок увезли!

– Как же это она и тебя любила, и синьора этого любила!? Это ж грех-то какой! Вот и сожгли, – не унималась старуха, хотя по интонации Дионизио показалось, что она испытывает его.

– Синьор Галилей ученый, и она очень любила его науку, ей нравились его идеи. А меня она любила как любящая женщина, понимаешь?

Дионизио осекся на последнем слове. Старуха рассмеялась:

– А то ж не понимаю, прожив столько на свете. Всякого повидала.

Наступила неловкая пауза.

– А ты-то, любил ее? – прервала паузу старуха.

– Эх… да что теперь, любил, не любил, – Дионизио опустошенно потер рукой лоб. – Слеп я был. Подставил под удар. Как же можно под удар любимого человека подставить?

– Это ты по глупости. Доверял, видимо, только ей, вот и побежал бумаги свои прятать к тому, кому больше всего верил.

– Да… по глупости… Значит, не любил я ее так, как она меня. Я ее под удар, а она, ради меня, на костер, – последнее он проговорил медленно, словно пробуя каждое слово на вкус.

Вновь возникла пауза. Каждый выговорился.

– И не похоронить-то теперь по-человечески, – тоскливо блуждая полубезумным взглядом, произнес Дионизио.

– Пепел развеют. Пепел – ничто, так, пыль. Душа ее, если чиста, как ты говоришь, в раю пребывать будет. Молись за нее. Крепко молись.

– Конечно, буду. Только это и остается.

– Не только. У тебя еще дело есть. Ох, сложное дело… – протянула старуха последнюю фразу.

Дионизио покачал головой в знак согласия и внезапно спохватился, откуда ей известно, какое у него еще дело есть, если сам не знает, что делать дальше. Он обернулся. За спиной никого не было. Быстро огляделся. Старухи как след простыл. «Вот уж точно, ведьма». Он огляделся еще раз, вокруг практически никого не было, если не считать пары мужчин и группы детей, быстро шедших вдоль берега. Проехала карета. «Что же она имела в виду? Какое еще дело?» Музыкант направился прочь от злосчастного замка, рассуждая о беседе со старухой.

Темнело. Северный ветер с реки продувал сквозь плащ до самых костей. Домой идти совсем не хотелось. Оглядевшись, Дионизио обнаружил, что находится на via della Pelliccia, недалеко от Santa Maria in Trastevere. Вот оно что, он рядом с аптекой. По улице мелькали тени. Мелькнула и знакомая шляпа. Дионизио решил проследовать за обладателем этой шляпы и вскоре оказался возле небольшого кабака. Шляпа скрылась за дверью. «Наверное, можно пропустить кружку – другую, чтобы согреться и набраться сил».

В кабаке стоял гвалт. Разогретая вином и другими напитками публика, крепко бранясь, обсуждала сегодняшнее событие. На этот раз Дионизио безучастно воспринимал болтовню подвыпивших мужчин. Подошел юнец, сын хозяина заведения, и принял заказ – прошутто и кувшин домашнего красного. Дионизио не вслушивался в гомон, лишь автоматически опытным музыкальным слухом вычленяя фразы говорящих, словно звуки отдельного инструмента из оркестра. Большинство обсуждало действия палача. Некоторые пытались найти причину грома, разогнавшего толпу. Принесли снедь. Дионизио наполнил кружку и тут же влил содержимое в себя. Домашнее красное теплотой разлилось по телу. Мясо же он ел апатично, абсолютно не разбирая его вкуса и запаха. Он выпил еще кружку.

Из угла раздался знакомый голос:

– Ни черта вы не понимаете! Она не была ведьмой! Это ее музыкант-любовник подвел со своими интригами.

Дионизио резко обернулся. За столом в углу сидело трое мужчин, один из которых был очень хорошо знаком ему. Это Антонио, из Папской аптеки. Двое других пытались оспорить его тезис, что хозяйку сада при аптеке, Анну, сожгли ни за что: «Святые отцы ошибаться не могут». Раз сожгли, значит, было за что. Антонио не сдавался и порой переходил на повышенный тон. «Тоже, видишь, переживает. Хотя, что тебе, аптекарь, до Анны. Ты не разделял ее идей». Дионизио отпил еще вина.

Взгляд упал на знакомую шляпу. «Массимо! Мальчишка! И этот в кабаке! Ух, юнец, не рановато ли?» Молодой человек сидел за маленьким столом один. Парень вжался в стул, наверное, чтобы его не увидели. Ну да, отец, знатный сапожник, узнает, мало не покажется. Дионизио обратил внимание, что юнец не отводит взгляда от какого-то посетителя. Линия, мысленно проведенная ту сторону, уперлась в Антонио. «И чего мальчишка так всматривается в аптекаря? Прямо испепеляет его взглядом».

Прошло четверть часа, Антонио поднялся из-за стола со словами, что ему пора идти, чтобы Лючия, его жена, не слишком бранилась. Подав несколько монет мальчишке-официанту, аптекарь водрузил на голову шляпу и направился к выходу. Лишь только дверь за ним закрылась, поторопился к выходу и Массимо, расплатившись за трапезу. Дионизио стало очень любопытно, что затеял юнец, и он тоже покинул питейное заведение.

На улице было темно и безлюдно. Ветер порывами хлестал дождем по лицу. Дионизио увидел, что Антонио, пошатываясь, движется в сторону аптеки на piazza della Scala, 23. Чуть поодаль по другой стороне улицы шел, а точнее, крался, кутаясь от дождя в плащ, молодой человек. «Зачем Антонио после кабака пошел в аптеку? И что затеял Массимо? Здесь явно что-то не так». Дионизио следовал за аптекарем и юнцом. Вскоре все оказались на площади возле аптеки и церкви босых кармелитов. Как только аптекарь взялся за ручку двери, Массимо вышел на середину улицы:

– Эй, Антонио!

Тот резко обернулся, явно не ожидая кого-либо увидеть.

– Это я, Массимо.

– Ты чего, Массимо? Ты следишь за мной? – от удивления Антонио закашлялся.

– Да. Я все знаю. Я знаю, кто предал Анну, – юноша указал на аптекаря пальцем.

– Ты, Массимо, смотри, не заговаривайся. Что ты знаешь?

– Ты написал донос на Анну. Только ты мог это сделать. И я могу это доказать.

– Что-о-о? – протянул недоуменно аптекарь и отпустил ручку, за которую он судорожно держался.

– Нас было четверо, в лавке у Джованни, когда Дионизио рассказал о бумагах. И как только он сказал, что вечером принесет их Анне, ты вдруг вскочил и убежал. Побежал донос писать.

– Да что ты плетешь? Ты пьян! – Антонио перешел на угрожающие интонации. – Пошел вон отсюда, молокосос! Иначе…

– Иначе что? Убьешь меня? – Массимо сделал несколько шагов в сторону аптекаря. – У меня есть доказательства. Ты – предал Анну! Ее кровь – на тебе!

Массимо распахнул плащ и достал большой тесак, направив острие в сторону опешившего старика.

– Это он украл бумаги, которые принесли мне, это он отдал их Анне, – Антонио махнул куда-то в сторону. – Эти бумаги для Ватикана! Это он убил Анну! – язык Антонио заплетался от количества выпитого вина.

– Дионизио? Бумаги были приговором для синьора Галилея! И ты к этому причастен.

– Что ты несешь! – Антонио сделал шаг в сторону Массимо, но остановился, наткнувшись на нож взглядом.

– Да, я знаю! Мне Дионизио рассказал!

– Что? Что! – на вдохе закричал Антонио, захлебываясь этим своим «что». Внезапно он схватился за грудь, обмяк и упал на колени, словно мешок.

Массимо подошел к старику, раскачивающемуся на коленях. Одной рукой аптекарь опирался на мостовую, другую прижал к груди.

– Не убивай, – прохрипел Антонио.