– Массимо! – раздался жесткий окрик Дионизио. – Не надо!
Старик и юнец от неожиданности замерли.
– Ты… – сипло зашелся старик. – Ты все слышал?
Дионизио подошел к задыхающемуся Антонио и склонился к нему, положив руку на плечо:
– Массимо прав. Это ты написал донос.
– Ты… Ты украл… бумаги….
– Да. А ты соучастник заговора против синьора Галилея и кардинала Беллармино.
Аптекарь склонил голову, едва держась на коленях.
– Преис… подняя… – прерывисто хрипел он.
– Что? Преисподняя? Ад? – зло переспросил Дионизио. – Конечно. Тебе нет места в раю, Иуда.
Антонио из последних сил обхватил шею музыканта и притянул его ухо к губам.
– Это ты нас всех убил… Найди бумаги… Найди и… – он закашлялся.
– Что и? Что? – прошептал музыкант.
– И… – прохрипел аптекарь Папской аптеки при монастыре кармелитов, что на piazza della Scala, 23, Антонио Капелли и упал на мостовую. Ветер подхватил его большую шляпу и покатил вниз по улице.
Массимо и Дионизио стояли над стариком. Молчали. Не сговариваясь, взяли его тело под руки и оттащили к ступенькам монастыря. Раздалось шарканье. Дионизио поднял голову и едва различил человеческую фигуру. Присмотревшись, музыкант узнал черноволосую старуху в ветхом платке, черной юбке и с покореженной временем палкой в руке. Дионизио подхватил парня за руку, и они быстро пошли прочь с площади в сторону реки.
– Н… Н… – Дионизио с силой выдохнул. – Надо уходить. Тебе, Массимо, нужно срочно покинуть город. Лучше даже Италию.
– Почему? – по-мальчишески удивился юнец.
– Если уж я в кабаке понял, что ты выслеживаешь Антонио, то и еще кто-нибудь мог это понять. И возле аптеки ты спектакль устроил шумный. Н… Н… Наверняка зрители были, – он огляделся. – Обвинят в убийстве – жизнь сломана. Так что, срочно надо уезжать.
Они почти бегом перешли Тибр.
– Есть возможность? – отдышавшись, спросил Дионизио.
– У меня есть знакомые в Остии. Моряки. Они на Мадагаскар ходят.
– Отлично. Я дам тебе денег. Н… Н… Немного, но на первое время хватит.
– Странно…
– Что именно?
– Никогда не замечал, что ты тарталья.
Колизей остался за спиной, и вскоре они оказались на via Baccina.
– Все, Массимо. Вот тебе деньги, – Дионизио достал туго набитый небольшой шелковый мешочек и вложил в руку юному спутнику. – Старайся много не говорить. Если в Остии возникнут трудности, н… н… найди там Джузеппе Конти, лютниста. Скажешь, что я просил помочь. Теперь ступай.
Массимо развернулся и направился было прочь, но остановился и обернулся:
– Дионизио…
– Что? – Дионизио стоял, не отходя, на том же месте.
– А ты?
– Я? – этот вопрос ошарашил, так как еще не обдумывался. – Не знаю. Мне тоже здесь уже делать нечего. Хорошо бы бумаги забрать. И я тоже из города уеду.
Массимо понимающе кивал, стоя на месте.
– Что-то еще?
– Скажи. Ты любил ее? Я видел, как она тебя любила. А ты ее? – Массимо напряженно вглядывался в лицо лютниста и взволнованно дышал.
Дионизио прикусил губы почти до крови. Черная тоска снова ледяной рукой схватила за сердце. Что он мог сказать этому пылкому юноше, безответно влюбленному в Анну. Антонио был прав: это он, Дионизио, принес бумаги, которые и погубили ее. Но и старуха оказалась права.
Массимо развернулся и побежал прочь в ночную темень, заполненную дождем, ветром и неизвестностью.
Дионизио почувствовал, что его вновь начало трясти от холодного дождя, который все не унимался. Капли стекали по лицу, попадали в глаза и рот. Он достал из кармана платок и вытер лицо.
* * *
Денис открыл глаза. Моросило. Он вынул платок, вытер лицо и обнаружил себя под маркизой кафе на Campo dei Fiori по левую руку от Бруно. Совсем рядом под черным зонтом прошла афроитальянка в белой куртке и юбке-волане, не отрывая взгляд от застывшего философа, за ней несколько любопытствующих туристов в разноцветных пальто и легких шарфах. Молодая официантка у столика что-то говорила с тревожным выражением лица. Денис мотнул головой: какая нетипичная для Рима внешность – светлые кудряшки обрамляли ангелоподобное личико, а голубые глаза смотрели с сочувствием. Девушка поняла, что надо переходить на английский.
– Как вы себя чувствуете, синьор? Вам нехорошо? – нарочито четко произнесла она каждое слово.
– О, простите. Видимо, я вздремнул, – смутился Денис.
– Вы совсем промокли. Если хотите, можете перейти в помещение.
– Да, пожалуй. Спасибо, синьора.
Девушка взяла чашку, блюдце, и Денис расположился внутри кафе. Стало теплее, трясти перестало.
«Что же это сейчас было? Господи… Что я сейчас видел? Кошмар какой-то», – пронеслось в голове. Денис ощущал полное раздвоение сознания. Все, что сейчас он наблюдал, пока пребывал в странном состоянии, ощущалось отчетливо физически реальным, происходившим с ним «на самом деле». «Боже… Это же казнили ту самую Анну Стампи?!» Он попытался вспомнить, что предшествовало внезапно нахлынувшему видению. Но события будто были стерты.
«Так, успокоились, – скомандовал он себе. – И давай вспоминать. Все, по порядку. С чего все началось. Помнится, тринадцатого января…»
Начало
Морозным зимним вечером тринадцатого января в год столетия русской революции из главного здания Университетского комплекса Санкт-Петербурга неспешно вышли двое, чинно ведя беседу. Первый из них, невысокий и неприметный с виду человек лет семидесяти, был Игорь Сергеевич Вульфиус, доктор наук, профессор и бессменный директор одного из музеев при СПбГУ. Чуть более широкое, чем приятно глазу, лицо казалось вполне добродушным, и его нисколько не портила оттопыренная нижняя губа, подчеркивающая в нем наидобрейшего представителя своего пола. Тяжелые складки у рта делали общее выражение лица скорбным и указывали на склонность к постоянным раздумьям и переживаниям. Взгляд небольших, но ясно смотрящих на собеседника глаз, сообщал о прямодушии натуры и о привычке разговаривать без обиняков и весьма уверенно.
Высокий лоб, увенчанный седой шевелюрой, пересекала большая горизонтальная складочка. Когда же Игорь Сергеевич улыбался, выражение лица менялось на почти детскую радость, и расходящиеся лучиками морщинки у глаз читались безошибочно. Черное узкое пальто с поднятым воротником дополняли широкий шерстяной коричневый шарф в крупную клетку и кепка сходной фактуры. В руках он держал черный кожаный портфель.