Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

21 июня Потанино-Мокеиха, Б-Дорки, М-Дорки, Новая.

Товарищи! Поддержим почин колхозников. Создадим все необходимые условия для торжественного проведения праздников».

Так вот почему не хватало продуктов. Призывали бороться с «религиозным дурманом», а не с большевистским, который последовательно уничтожал крестьянство, настоящих хозяев земли, радетелей за хорошие урожаи и тучные стада.

Из дневника школьницы:

«После завтрака немного поспали на ступенях клуба и направились на село Преображенское. Идти довольно далеко: около 15 км. На первом привале нас опять одолел сон. Полчаса поспали – и дальше. Прошли километра 4 – соблазн: гороховое поле. Не устояли и наелись.

К концу третьего перехода увидели растущие вдоль дороги яблони. Здесь действовали на ходу.

В Преображенское пришли еще часа через 1,5. Здесь мы должны сесть на автобус, который довезет нас до Палеха. Ждали автобус долго. Наконец, он пришёл, и мы в него с трудом втиснулись. Через час мы в Палехе. Пообедали и поискали ночлег. В Палехе оказалась турбаза, расположенная в здании начальной школы. Там и устроились».

А вот свидетельство Саши:

«Палех – довольно приятный поселок, и как нам в этот день показалось знаменателен своей столовой.

Остановились на турбазе. Причем спали опять на кроватях.

С дороги решили искупаться, но речка Палешка оказалась чрезвычайно противной и грязной.

День 16-ый.

Сегодня мы вовсю проветрились в соборе и музее.

На центральной улице Палеха чуть в стороне от проезжей части ловят карасей. Ловят в небольшом пруду. Палехские мальчишки рыбачат здесь удочками см 50 длинной, с привязанным к ней куском бечевки, с крючком, без наживки и грузила».

Палех – сказочное место. Разумеется, все мы слышали про его мастеров и его шкатулки, которые признавались ценным подарком… для иностранцев. У соотечественников они пользовались меньшим спросом. И не из-за художественных качеств – они несомненны, а из-за сравнительно высокой цены. Зачем покупать для домашних мелочей одну палехскую шкатулку, когда за те же деньги можно приобрести с десяток полиэтиленовых или фанерных коробочек той же вместимости? Со временем, конечно, шкатулочки со сказочными сюжетами стали всё более востребованными как подарки. А те, что с коммунистической символикой, входили в обязательный ассортимент подарков зарубежным друзьям. Да и своим коллегам – тоже. Выбор – безошибочный, идеологически выдержанный.

Предположу, что имя своё населённый пункт получил от хозяев, как полагают, родственников Рюриковичей, – князей Палецких, владевших им в средние века. На Руси, наверно, не менее половины всех сельских поселений названы в честь своих хозяев. Или по фамилии, или по имени.

О том, что палешане исстари славились иконописью, советская пропаганда старалась не афишировать. Здесь были большие мастера. Но пришлось, чтобы выжить после запрета всего религиозного, плести лапти, заняться извозом, изготовлением посуды и игрушек, сапожничать… В лучшем случае участвовали в реставрации храмов, что тоже прекратилось из-за гонений на церковь, и расписывали деревянные изделия…

Деловую жизнь Палеха сохранила технология из подмосковного Федоскина. Не сразу к новому ремеслу привыкли палешане-иконописцы, да и сырья – папье-маше у них своего ещё не было. Но постепенно всё наладилось. И палехская лаковая миниатюра стала востребованной. Сюжеты для раскраски шкатулок, коробочек, портсигаров используют разные – от сказочных до большевистских…

В мастерскую нас не пустили. Об истории возникновения народного промысла и его нынешних делах поведали в местном музее.

В Палехе мы ночевали в начальной школе, занимавшей небольшую избу. Вокруг – густой сад. В саду – пирамидки со звёздочками на острых концах. Присмотрелся к надписям. Красноармеец такой-то умер в январе 1945 года. Сержант такой-то умер в июне 1945 года… Десятка два таких пирамидок. Оторопь взяла. Война с нацистской Германией завершалась или уже закончилась, а люди, судя по обилию здесь могилок, продолжали умирать.

Нам пояснили: здесь в то время располагался госпиталь.

Раненых с поля боя вытаскивали санитарки, везли их сюда за тысячи километров от фронта, красноармейцы уже знали, что гитлеровцы близки к поражению или уже капитулировали, но им здесь не смогли сохранить жизнь. И каково же было их состояние, когда они через окна видели, как с каждым днём в саду прибавлялись печальные холмики. Почему же их хоронили прямо здесь, под окнами госпиталя, на виду у тех, кто еле цеплялся за жизнь? Почему не отвозили умерших подальше? Ответа мы не получили.

И каково детишкам начальной школы день за днём видеть эту траурную картину? Воспитание ненависти к врагам? Или воспитание равнодушия к умершим?

Кстати, этих похороненных здесь бойцов вряд ли засчитали как военные потери. Они же умерли не на поле боя, а некоторые – когда нацисты уже капитулировали.

Помимо всего прочего Палех запомнился превосходной едой, о чём Саша отметил в дневнике. Кроме традиционного набора еды советского общепита в местной столовой пекли блины. Мы заказали по две порции толстых, пахучих, сытных блинов. Отвели душу…

Мы обратили внимание, что после пересечения границы Владимирской области с Ивановской, с продуктами стало лучше. В столовых разнообразнее меню, да и в магазинах кое-что из съестного можно было купить. Получается, что хотя продовольственный кризис был по всей стране, но почему-то с разным уровнем потерь. От кого это зависело? От местных руководителей? Или от союзных госучреждений, что распределяли продовольствие и другие товары?

Подчас нам приятнее было питаться в походе, у костра. Особенно, когда к этому располагает погода и удобное место. Продолжу Сашины зарисовки с натуры:

«День 17.

Весь этот день шли по шоссе в Шую. На привале спросили у какой-то старушки ск. км до Шуи. Она ответила, что 10 с гаком. Впоследствии оказалось, что гак был 5 км.

На привал остановились в березовой роще. Место было отличное, очень красивое, много дров. В этот день готовили мальчишки. Вернее, не все мальчишки, а мясистый М. Урусов. На первое он сварил изумительные щи, на второе изумительную кашу, на 3-е изумительный кисель. Девочки завидовали и привередничали, весь Мишкин успех свалили на костер».

На всякий случай поясню Сашино «свалили» – не в смысле выбросили, а в смысле поставили в заслугу.

Мишка Урусов – действительно «мясистый», плотный парень, всё намеревался помериться со мной в борьбе. Я мягко уходил от такого предложения, понимая, что по комплекции и, возможно, по его опыту борьбы, я бы был повержен. А это для престижа учителя убыток.

Туристов сюда притягивают левитановский Плёс и Волга, а не память о Фрунзе

Ещё в Москве мы знали, что в Шуе живёт человек, воочию видевший Фрунзе. Он пришёл к нам. Помятый пенсионер, не бритый и вообще какой-то смурной. Был трезв, но производил впечатление если не алкаша, то крепко пьющего человека. И ведь знал, что придёт на встречу со столичными школьниками.

Тем не менее, разговор состоялся. Рассказ свидетеля школьники записали. Однако ничего принципиально нового к образу «несгибаемого большевика» он не добавил. Да и что он мог добавить? Был мальчонком. Дневниковых записей, разумеется, не делал. А память со временем путает реальные воспоминания с хрестоматийной пропагандистской информацией. Вот отсюда и общие слова, какой был Фрунзе: умный, решительный, настоящий большевик и т. п. При этом в глазах – никакой искорки. Словно в сотый раз прокручивал надоевшую ему пластинку. Видимо, он давно вошёл в музейную роль, стал записным рассказчиком о революционере, о котором не опасно повспоминать, поскольку тот не был репрессирован «народной властью».

Интересно, а как самому-то этому рассказчику удалось выжить в лихолетье 1930-х годов? Может, он вертухаем был? Не исключено. Впрочем, и верных чекистов хорошенько почистили, не пощадили, не освободили от сталинской повинности – каждой области, каждого района и города разоблачить и уничтожить столько-то «врагов народа» за такой-то срок. Но об этом не спросишь. А о своей причастности к этой службе люди помалкивали. И этот рассказчик как-то уклончиво сказал о своей работе в прошлом…

В областной центр Иваново доехали поездом. Идти от Шуи пешком смысла не было. Скучно, пыльно. Надо было экономить силы для более зелёных и водных участков нашего долгого пути. Ехали, как свидетельствует Саша, непедагогично:

«Я, Илюша [Кубанцев], Леня Чарный, Вовочка Юрьев и кто-то еще заперлись в тамбуре и нам были не страшны любые контролеры. Иваново встретило нас не очень дружелюбно. Битый час торчали во дворе интерната. Наконец, разрешение на ночевку получили и, как только вошли в комнаты, повалились спать, как убитые. Этот ненормированный сон длился 5 часов. Проснулись, пошли в баню. Как говорит Зощенко, “Бани у нас ничего, мыться можно”.

День 22. Иваново – большой город. Здесь продают мороженое, ходят троллейбусы и автобусы».

Характеристика юмориста Саши достойна этого областного центра. Город показался не интересным, не запоминающимся, однообразным, без архитектурной выдумки. Виной тому, как я полагаю, стало то, что в связи с бурной индустриализацией – строительством и расширением предприятий «лёгкой промышленности» потребовалось много жилья и не нашли ничего лучшего, как снести многие старые дома, которые, как мы видим по сохранившимся кварталам в других российских городах, создавали местный колорит. Купцы, фабриканты, богатые специалисты строили для себя красиво, с выдумкой и добротно. Нет, сломали «наследие царского прошлого» и проложили прямые безликие проспекты. К тому же почти без зелени. Пыльно, шумно, скучно… Может, потом что исправили, но во время нашего похода было именно так.

Традиционное первое «мероприятие» – посещение краеведческого музея. Он располагался в каком-то старинном здании и выгодно отличался от соседней стандартной советской архитектуры.

Из дневника:

«На нас музей произвел сильное впечатление. Во-первых, музей открыли специально для нас, и мы получили возможность облазить все закоулки. Самый выдающийся экспонат – это, конечно, часы, с множеством циферблатов и стрелок, часы, которые показывают все, что связано со временем.

…Конечно, как и в каждом уважающем себя краеведческом музее, здесь был бивень мамонта, обитавшего на территории области».

Часы – действительно уникальные. Они показывали время в нескольких городах мира! А ещё запомнилась «музыкальная шкатулка»: вращается металлическая пластинка с множеством дырочек, и звучит вполне понятная мелодия.

Значительную часть музея здесь, конечно же, занимала экспозиция, посвящённая революционному прошлому. Точнее, большевистскому революционному прошлому Иваново-Вознесенска. Ни в одном музее страны тогда нельзя было получить не то, что более или менее полную информацию о тех социалистах (не большевиках), что реально свергали царское самодержавие, а даже намёка на их участие в этом революционном действии. А вот как эти белые «контрреволюционеры» боролись с большевиками – тут раззудись фантазия и пропаганда!

Видное место, безусловно, занимала память об участии в иваново-вознесенских событиях Михаила Фрунзе, который в тревожное для большевиков время – в 1918 году, возглавлял местную власть.

Потом из краеведческого через весь город отправились в мемориальный музей Фрунзе. По свидетельству Сашиной записи:

«Музей маленький. В нем всего два зала: приемная и кабинет Фрунзе. Совсем немного экспонатов».

Я цитирую Сашин дневник, потому что ничего не помню об этом музее. Видимо, был он слишком уж тривиальный. Ну, а что там могло сохраниться после 1918 года, когда Михаил Васильевич восседал здесь как «комиссар Ярославского военного округа»? Старинный стол, украшенный резьбой по дереву и изъятый из какой-то царской или купеческой конторы, письменный прибор, стул да телефон с вертушкой…