Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

Интернат стоял по соседству с… Красной площадью.

«После обеда играли в футбол на Красной площади – это довольно курьёзно, ведь не каждый играл в футбол на Красной площади».

Да, в Суздали была такая площадь. Позже, неоднократно бывая в городе-музее, я так и не смог найти её. Всю застроили! Всё вокруг закатали в асфальт. Всю историю. К тому же не может быть в стране красной власти две Красной площади. Москва, по сути, приватизировала это название. Как и слово «Кремль». Хотя кремль – это распространённое для русских городов сооружение. Кое-где пытаются отстоять это название, но в общероссийском масштабе оно ассоциируется только со столицей.

Незадолго до этого в Суздали снимали фильм «Женитьба Бальзаминова». Все дома в центре были покрыты рекламой эпохи царизма. И все эти старинные вывески типа «Ресторацiя съ нумерами», «Для любителей знатоковъ» (с красочным изображением рака), «Модная обувь собственного изготовления» и тому подобные создали необыкновенную ауру. Мы словно на машине времени вернулись в старые добрые русские времена, когда можно было за пятачок вдоволь наесться и напиться.

Из всех церковно-монастырских осмотров наибольшее впечатление на меня произвёл Покровский женский. Не особой архитектурой, а памятью об особой монахине. Здесь отбывала наказание Евдокия Лопухина, первая жена Петра I и последняя русская царица. Не слишком ли жестоко с ней обошёлся суровый муженёк? Провинилась она перед первым императором тем, что была навязана ему матушкой-царицей, и тем, что придерживалась домостроевских обычаев и не воспринимала прозападных увлечений мужа, что была дочерью стрелецкого головы (а стрельцы, как известно, взбунтовались), а потому и была не любимой. К тому же Евдокия родила сына Алексея, который оказался замешанным в заговоре против отца.

И, конечно, запомнилась суздальская деревянная церковь, которую тогда Владимир Басов запечатлел в кинофильме по пушкинской «Метели».

Мы надеялись, что вдали от областного центра с питанием будет получше. Мол, во Владимире всё съели прожорливые пролетарии, выпускавшие трактора и прочие железки. А за его пределами – поля и колхозы. Уж что-то они там выращивают. Но и на древней благодатной земле с продуктами было не намного лучше.

Естественно, что и в Суздали, более похожем на большую деревню, чем на город, мы тоже, как и во Владимире, не могли разжечь костёр и приготовить себе нормальную туристскую еду из московских пакетиков, консервов, вермишели и других продуктов. Поэтому тоже пришлось питаться в столовой.

Из дневника:

«В столовой нам стало тоскливо. И вот почему: меню здесь состоит из гороховых блюд – суп гороховый, котлеты гороховые, оладьи опять же гороховые. Слава богу, компот не гороховый! Все эти блюда к тому же дороги и невкусны».

И здесь нас кормили «реактивной» едой. Но до коммунизма было ещё очень далеко…

Из Суздаля нам предстояло дойти до Клязьмы. Путь немалый – тридцать километров. Но, несмотря на столь длинный переход, мы не могли пройти мимо Кидекши. Много веков назад она была даже резиденцией Юрия Долгорукого. Стояла на торговом пути. Но он её забросил. Княжение в Москве и тем более в Киеве было престижнее и безопаснее. При нём здесь построили церковь Бориса и Глеба.

Во времена татаро-монгольских нашествий Кидекша была разорена. Позже здесь основали монастырь. Вероятно, тогда и возвели крепостные стены. Вряд ли их построили столь низкими, какими мы их увидели. Скорее всего, за долгие годы запустения стены утонули в земле. В некоторых местах они были не выше человеческого роста. Так долгая история этого края слоем за слоем покрывала здешнюю территорию. Крепость стала вроде как игрушечной, построенной для детей.

И вся эта историческая территория производила тогда печальное зрелище. Постройки были заперты и, казалось, доживали последние дни. В настоящее время, насколько я знаю, всё-таки удалось там навести хоть какой-то порядок.

Под горой – узкая речушка Нерль. Вообще в этих краях две Нерли. Почему – не знаю. Может, это слово что-то означало на языке тех древних жителей, что обитали здесь до славян. По обеим речкам можно спускаться на байдарке. Но здесь места – пустынные, безлесные, голые, а потому какие-то тоскливые. Или нам так казалось, так как пошёл дождь.

Были бы запас времени и погода получше, возможно, мы бы сделали крюк, чтобы увидеть одно из чудес средневековой русской архитектуры – храм Покрова на Нерли. Любители старины специально ездят туда, чтобы полюбоваться его архитектурными достоинствами. Хотя он намного ближе к автотрассе Владимир – Муром, чем к Суздалю. Говорят, храм чуть не разрушился, когда многие годы, во времена борьбы советской власти с православием, а заодно и с архитектурными памятниками, за ним не было надлежащего ухода. Но теперь с ним всё в порядке. Стоит на совершенно голом месте, зато радует своими удивительными пропорциями.

За Нерлью начался густой лес. Шли мы по компасу, стараясь, тем не менее, пользоваться дорогами и тропами. Топали восемь часов. И почти всё время под дождём. Дорога раскисла. Идти было тяжело.

Появились первые проблемы: у некоторых стёрты ноги. Сказалось и отсутствие туристического опыта (хотя всех я проверял на подмосковных маршрутах, но ведь не на таких длинных), и, главное, – новая, не обношенная обувь. Особенно больно было смотреть на кровавые мозоли у Жени Краснокутской. Я предложил ей отдать мне рюкзак или хотя бы облегчить его. Но интеллигентная девочка отказалась и мужественно, не отставая от других и не ноя, шагала с нами все последующие дни.

Очень тяжело было идти в тот первый длинный переход ещё и потому, что по всему пути нас сопровождали ягодные плантации. Один короткий привал не помог утолить аппетит (всё же это не надоевший горох, первая ягода сезона, до Москвы такая вкуснятина ещё не добралась!). И мои юные спутники, несмотря на мои окрики, часто наклонялись, на ходу срывая спелые плоды, сбивали темп. Так что наш ход был рваным, изнуряющим.

Ночлег устроили неподалёку от села Песочное.

Из дневника:

«С земляникой мы напрасно прощались: здесь её в изобилии. Купили в деревне молока и сготовили ужин. Одолевают комары, страшно лезть в палатку».

Следующий день оказался ещё более сложным. Дневник повествует:

«Сидим на берегу Клязьмы, страшно усталые и сытые. Уже довольно поздно. Ну, был денёк!

Вышли со стоянки у Песочного мы поздно – часов в 11. Жара – не меньше 30

, а тут ещё первые 5–6 км по полю. Пришли в деревню и сразу – к колодцу, обливаться. Вроде бы, легче стало, да и дорога пошла лесом. Но после двух переходов вымотались и сделали привал в сосновом лесу, где была масса черники. Мы мирно паслись, когда услышали крик Юры Федосеева: “Гадюка!”. Он увидел змею, гревшуюся на солнце. Напуганная воплем, она куда-то уползла. Судя по рассказам Юры, сей гад лесной был не меньше анаконды.

Просидев в черничнике часа два, со скрипом двинулись дальше. Привал оказал на нас разлагающее действие: разморило жарой, ощущение разбитости усилилось. Дошли до посёлка Второво, сделали ещё привал. У многих стёрты ноги. Идти ещё километров 7, а сил нет. Но до Клязьмы дойти-то надо!

У железной дороги, которую мы пересекли, встретили цыганский табор. Взобрались на холм и километрах в 4-х увидели Клязьму.

Наконец, наша группа, напоминавшая группу заключённых из концлагеря без конвоя, подошла к Клязьме».

Мы, жители столицы, даже представления не имели, что цыганские таборы существуют в реальности, а не только в кино. В Подмосковье их не разрешали разбивать. И, видимо, до сих пор не разрешают. А в других областях цыгане по-прежнему, как и столетия назад, живут в каких-то временных хибарах.

Помня приставучесть цыган на улицах Москвы, я хотел побыстрее провести группу мимо. Но не удержался и почти на ходу сделал несколько снимков цыганских детишек. Эту экзотику в натуральном виде не захотелось упускать. Цыганята спокойно восприняли, что их, как экзотику, фотографируют и к нам не приставали ни с гаданием, ни с иной просьбой.

Для пущей уверенности в безопасности ночлега мы переправились на другой берег и прошли ещё километра два, до того места, где нас никто посторонний не смог бы увидеть и прийти к нам в «гости».

По берегам Клязьмы мы дошли до Коврова. Города, где стоит памятник знаменитому оружейнику Дегтярёву. Про ручной пулемёт Дегтярёва, по крайней мере, половина населения страны слышала – мужская, так как им была вооружена наша армия. Но тут не только автоматы делают. Здесь куётся военная мощь страны и благодаря другому оружию. Точнее, кусочек этой мощи…

В Коврове заночевали в школе № 16. Утром сразу же отправились по Клязьме «чудесным трамвайчиком» – на маленьком кораблике. Плыли с полусотню километров и приплыли в село имени 8 Февраля. Я никак не хотел поверить, что в названии нет ошибки. Но местные попутчики заверили, что тут нет ошибки и что название дали не в честь пресловутого 23 февраля или международного Восьмого марта, а именно – восьмого февраля. И рассказали такую историю.

Ещё в царское время один помещик недорого продал этот населённый пункт другому (или проиграл в карты, что даже вероятнее). И тот в честь удачного приобретения решил поименовать благоприобретённое село этим счастливым днём – 8 февраля. И ведь даже всесильная большевистская власть почему-то не стёрла с карты здешней губернии это странное название. Действительно, а зачем менять экзотику на затёртые календарно-праздничные дни: 8 марта, или 23 февраля, или 1 мая, или 7 ноября, или 5 декабря (бывший «День Конституции»), или 22 апреля (день рождения вождя мирового пролетариата тов. Ульянова-Ленина) и т. д.? Кому-то хватило ума.

Звучит, конечно, странно – «имени…». Но таких странностей в нашей стране множество. В Подмосковье, например, есть посёлок имени Воровского (особенно странно это звучит, если ударение поставить на предпоследний слог – будто здесь проходят воровские сходки), есть – «имени Максима Горького» и т. д. «Где ты живёшь?» – «В имени…» То ли в «Вымени», то ли «в имении…» Дико!

Вместо иконописи – лаковая миниатюра

От 8 Февраля – недалеко, километров семь, до посёлка Холуй (ударение на первом слоге!). Ещё одно чудом сохранившееся экзотическое название. Оно связано с рекой, на которой в старину для ловли рыбы ставили плетни – холуи.

Здесь известный народный промысел – лаковой миниатюры. Изделия делают из папье-маше. Доводят их до блеска в прямом и переносном смысле. Ими восторгаются любители такого рода украшений. В том числе и зарубежные.

Занялись здесь лаковой миниатюрой не по своему хотению, а вынужденно. Холуй был давним местом иконописи. Местные мастера выполняли заказы Троице-Сергиевской лавры, многих монастырей и церквей Севера Руси и даже из-за рубежа империи. Однако с приходом большевиков-богоборцев иконопись повсеместно запретили. Чем занимались здешние мастера, как выживали, одному их богу известно. Лишь в 1930-е годы их вовлекли в этот небожественный художественный народный промысел, разрешив создать артель…

Пятнадцатый день путешествия запечатлён сразу в двух дневниках. Сначала процитирую Сашу:

«Встали очень рано в 4 часа, а может и раньше [специально – чтобы побольше пройти до жары]. Завтракать не дали, но ропот был подавлен. Во время марша нас можно было снимать для фильма «Сорок первый» – когда там все идут и шатаются от жажды и усталости. Мы тоже шли и шатались от голода. Как мы дошли до Холуя, я помню слабо. Помню только, что все магазины были закрыты…»

Продолжу рассказ строками из девчачьего дневника:

«Сначала шли вверх по Тезе. Потом перешли её по шлюзу. Благодаря шлюзам река судоходна до Шуи. Через полчаса вошли в деревню, где узнали дорогу на Холуй. Через час сидим (частично лежим) на ступенях местного храма искусства и думаем, что делать. Пошли в музей, но не у всех хватило сил для его осмотра: многие прикорнули в уголках. Осмотрели музей, пошли в столовку. Перед заброшенной церковью антирелигиозный плакат, над которым у нас даже посмеяться сил не было».

Этот огромный, установленный на высоких столбах антирелигиозный щит я сфотографировал. Так что его содержание воспроизвожу без подтасовок:

«Колхозники колхоза “Большевик” решили с 1964 г. не проводить старые религиозные праздники.

Установили новые колхозные праздники “Весны и лета” в июне месяце.

Праздники проводятся по бригадам:

7 июня Маланино-Дерягино, Свергино, Ковшово, Дягилево.

14 июня Красное, Лужки-Николаевка, Раменье, Понькино.