Глеб не спеша, гордовато развалил квадратный арбуз.
– Сахар! Переливается звёздочками, искрится. Угощайтесь.
По аккуратному ломтю протягивает каждому.
Потчевал и смущённо пояснял, что такие, квадратные, арбузы при перевозке не бьются. Их и проще нарезать. А ещё проще выхаживать. В простор плексигласа или плотной полиэтиленовой плёнки впихни завязь и получай через месячишко полосатую арбузину угодной формы. То же и с огуречными гранатами. Пупырышек воткни бутылке в горло. Бутылка зальётся огуречиной. Вид у огурца, конечно, бутылки. Посудинку эту аккуратно кокни. Вот тебе и огуречная граната!
Всем взял арбуз, всем понравился. И «красный, как кровь, и крутой, как пуля, и сладкий, как мёд»!
– Ну что же, Глебушка, спасибочки за царское угощенье. Пора к делу подступаться.
Что здесь началось!
Обгоняя друг дружку, в радостной суматохе заметались люди от арбуза к арбузу. Каждый на свой лад выискивал спелый.
Один, чудаковатый дядько в галстуке, растопырился над арбузом, как петух. И, прерывисто дыша, мурлыча: «Для матушки княгини угодны дыни, а для батюшкина пуза надо арбуза!» – в лихорадке стучал по корке острым когтистым ногтем и скоро проломил арбузу бок.
Перебежал дальше. Потом ещё дальше.
Второй искал непременно с сухим хвостиком.
Накидал добрую чёрную кучу арбузов, но сухого хвостика с тем звуком, какой при переломе издаёт палая сушинка, так и не доискался.
Третий вместе с обрывком плети вскинул арбуз, со всей слоновой силой жал, приставивши к уху. Не пищит-трещит – не мой. Не беру!
– Пожалуйста, осторожней, – простонал маленький Глебка и горестно заплакал, закрыв лицо руками.
И тут случилось невиданное.
Люди наклонялись над арбузами – арбузы убегали из-под рук.
Человек гнался за арбузом и не мог догнать.
Наконец все арбузы, сорванные и на плетях, разбежались кто куда, пропали вовсе, растворились в воздухе.
Облако плотно накрыло луну. Стало темно и жутко.
– Вот так конфуз – съел арбуз! – пробормотал Галстук, в панике пятясь с пустой сумкой прочь.
Страхом выдуло с огорода и всех остальных налётчиков.
И когда на огороде остался один Глебка, облако упало с луны. Свет разлился кругом.
Вернулись все арбузы, стали уговаривать Глебку перестать плакать. Они уговаривали и корили.
– Зачем привёл этих бармалюков? – сердито просопел толстый, как ящик, арбуз.
На огороде жирели и обычные, круглые, арбузы:
– Эти бармалеи ещё и лентяки. Ленятся разводить нас у себя на огородах… Сколько сегодня от них беды. Кому бок пробили, кого с плетью, даже с корнем выдрали из земли. Кого вовсе раздавили!
– Глебка, – пропищал маленький арбузик в два кулака, – ну разве ты не хочешь, чтоб мы жили только с тобой? В золе, в зерне, в сетках на весу мы б жили до самого до Нового года. Не отдавай нас больше чужим!
Глебка рассвобождённо просиял и пообещал.
Восторженные арбузы кинулись качать Глебку.
А потом, взявшись за руки-плети, повели вокруг него хоровод…
Долго кипело веселье.
Устав, арбузы разбрелись по своим местам отдыхать.
Каждый лёг на своё прежнее место, прирос к своей плети, будто его и не срывали. Никто не охал от болей, будто ему и не протыкали пальцами бока: раны затянулись. И раздавленные арбузы снова слило в целые. Всё было как прежде.
Белым арбузом висела в ясном небе луна.
Во втором классе вытвердилась в Глебе воля: буду агрономом. Выведу новый сорт помидоров. Покрупней головы!
Да как это сделаешь скоро?
Не знал ещё Глеб, зачем мама обламывает на помидорах пасынки. Он и спроси, зачем она это делает.
– А шоб помидоры гарни рослы, агрономик ты наш…
Выспели помидоры и впрямь хорошие. Один в один. Такого сильного урожая Глеб ещё не видывал.
Эге, смекнул Глеб, обдёргали лишь пасынки, а вон какие здоровые. А что если…
На новое лето обламывал Глеб с последнего куста пасынки, всю завязь, цветы, листья, когда на огороде появилась мать. Увидела Глебово старанье, побелела вся.
– Без помидоринки оставил и не охнул… Ты шо учубучил, пылат?!
Пылат, то есть пират, было самое ругательское у мамы слово.
Ну, тоскливо подумалось Глебу, раз дошло до пылата, наверняка на голых, как палец, стеблях ничего не вызреет кроме встрёпки.
На бегу подхватила мама с земли пук уже привялых помидорных цветов на ветоньках и ну ими учить Глеба по ушам, по ушам.
Глеб смотрел на мать немигающе, упрямо стискивая зубы. Не-ет, он не побежит, он не захнычет, он не извинится, он не запросит пощады, хоть прибей на месте!
Остановившимися виноватыми глазами смотрел Глеб на мать и вдруг заметил, что у матери – лицо Марусинки.
Глеба так и осыпало морозом.
Дрогнул Глеб и проснулся.
4