Он у меня на столбиках высотой так с метр.
Под верандейкой я расквартирую дрова.
Но как входить? Нужна лестница ступенек в десять.
Самому её лепить – штука чумная.
Не проще ли раздобыть где в заброшенном старом вигваме?
Поблизости такой лестницы не попадалось и я побрёл на ту сторону железной дороги.
У дома без окон и без дверей на берегу пруда я наскочил на то, что искал.
Бросовой электропроводкой подхватил за скобу почти новёхонькую лестницу и, сунув топор за пояс, поволок.
Экую махину через бесчисленные пути не протаранить, я и попри свою ненаглядку на мост.
Как по ступенькам встащил на самый верх и не скажу.
Пот лился по всем моим желобкам.
По мосту красиво прожёг.
И остался самый пустяк. Спуститься с моста.
Потянул я по ступенькам вниз, и моя тушистая госпожа Лестница покорно и легко пошла за мной.
Вначале она медленно плыла, но потом вдруг взбесилась и полетела на меня.
Что делать?
Громокипящая громада чертоломит за мной во всю ширь мостовых ступенек. В сторону не стригануть. Но и пластаться впереди всё быстрей бегущей за тобой махины нет сил.
Я до сих пор не знаю, как она не настигла меня на мосту и не срезала с ног.
Уже на земле, сам не свой, подошёл я к своей буйной Лестнице и говорю:
– Милая! Ты что, спятила? Ты чего за мной гналась? Ты ж могла меня раздавить! И думаешь, тебе от этого было б лучше? Чужие люди тебя б раскроили топориками и сгорела б ты в печи. А при мне ты ещё поживёшь. Тебе у меня понравится. Вот увидишь. Ну, пошли домой…
Притащил я её.
Тут же скобами прихватил к своей веранде.
А ну ещё убежит, если отложу на потом. А теперь, когда прихвачена толстенными скобами, от меня ей не улизнуть.
Я ещё и снизу вбил в землю по штырю, чтоб её сдерживали.
– Ну, – смахиваю пот со лба, – нравится тебе, госпожа Лестница, у нас? Молчишь? Сказать нечего? Там ты, у пруда, кисла под открытым небом. Дождь, снег – твои. Невозможное солнце – твоё. А тут тебе рай. Над тобой крыша крыльца. И соседи какие у тебя. С одной стороны огромнющий куст цветущих роз, по другую сторону будет живой подсолнух в цвету… Вон там, чуть поодаль, видишь, будет цвести картошка, по забору будет виться фасоль, огурцы побежат по плетню… Раньше там гнила помойка. Со всего дома несли. А я возьми и разбей тут огородишко! Соседи какие у тебя… Красота всюду теперь какая! Любуйся… Всё равно, милушка, молчишь… Ну, я и сам не люблю байду разводить.[111 - Байду разводить – болтать.] Спасибо, что на мосту не нагнала… Мы с тобой мирком да ладком ещё не один годок уживём!
1 Мая
Верандео
И снова продолжение пляски на верандео.
Где что подчистить, где что подогнать… Да мало ль радостных хлопот у подновлённого своего дупла?
Под окном разлился огромный куст роз.
Соколинка говорит:
– Если мешает… Сруби!
– Мне цветы никогда не мешали.
Мы потуже собрали куст, стянули старой бельевой верёвкой. На флоксы – они на полпальчика торчат из земли – поставили перевёрнутые банки. Чтоб никто не наступил.
Баба Катя выпустила из закутка своих двух поросят погулять по солнышку. Пощипали они немного травки и ну по Катиной делянке лихо носиться, весело похрюкивая друг на дружку.
Бабка не надышится на них.
Пёс Байкал вылетел из своей конуры и вдоль соседнего забора носится за ними с диким лаем.
– Ну чего ты, Байкалушка? – лаской успокаивает его бабка. – Иди в свою каюту, – ткнула пальцем на конуру. – Иди. Не шуми. И на мальчишек, – улыбнулась проносящимся мимо поросятам, – не серчай. Они у меня лихачи! Вишь, как носются! Хоть милицию вызывай, чтоб свистела им за завышку скоростёв!
Пёс не унимается.
– Байкалка! Кончай эту злую припевку! А то, – она положила руки на подпояску на животе, – горячих насыпаю! Целый возок!
Напоминание о ремне производит на Байкала впечатление.
Он как-то срезанно авкнул и стих.
– Ну! Вот и молодец! Не серчай на моих ребяток. Они травки покушают, косточки расправют и пойдут к себе баюшки…
Пёс удивлённо уставился на бабку.
– Ты не всё понял? Иль тебе не в понятку, чего они хрюкают? Так они это так смеются! И боль ничего! И не над тобой смеются. А так, промежду собойкой. Играются!
Пёс зевнул и лёг, положил голову на лапы.
Тут поросята, разом оттолкнув носами калитку, побежали к дороге.
– Эй! – кричит им вдогонку бабка. – Вы куда-а? Там машины!
Как ни странно беглецы остановились. Будто задумались: и в самом деле, куда мы летим?
Бабка подошла к большенькому, почесала бок, и он готовно опрокинулся, будто подкошенный. Бабка скребёт ему живот и что-то ласковое говорит, а он тихонько хрюкает и выворачивается весь, подымает живот всё выше, выше. Вот лежит он уже на спине, упираясь ногами в небо.