– Нравится? – улыбается ему бабка и продевает под него бечёвку. Он не чует подвоха и в ответ лишь легонько похрюкивает. Бабка потуже стягивает верёвку, взваливает поросёнка на спину и тащит назад. Сделала шага три и ушастик выскользнул из неплотного кольца бечёвки, побежал к закутку.
Бабка сияет. Роняет ему вослед:
– Ничегошко… Живой…
Я с улыбкой наблюдал за милой идиллией. Бабка это заметила и, проходя мимо, спросила:
– Как дела, Толя? Идут?
– Куда ж они денутся? Что им делать? Идут… Вчера из дома получил посылку. Прислали яйца и кусок сала. Заходите как-нибудь. Угощу.
– Тут меня упрашивать не надо…
Она услышала шаги. Повернулась.
Соколинка несла завтрак Байкалу, и баба Катя сказала ей:
– Мань! Ну когда мы с тобой женим нашего Антолика?
– Это вопрос с задачей…
– И с большой! Ты, – говорит мне баба Катя, – всё ищешь запечатанных.[112 - Запечатанная – девственница.] А их тольке в таких и найдёшь, как я. Вот на днях была у врача. Он ясно мне сказал, что всё моё всё при мне. В полной сохранности. Никому чужому ни грамма не дадено. Всё при мне! А у молодых этого добра незнамо. Да и где этих целинок наберёшься для вашего брата?
– А всё мужики виноваты! – шумнула Соколинка. – Норовят перепортить всех девок и невинность в дом привесть.
– А где её взять? – разводит руками баба Катя. – Горбатый вопрос.
2 мая
Персональный гимн
За праздник я так наломался на веранде…
Все костоньки плачут.
Работа. Заметок нет. Чем заняться?
Что вижу, что слышу под интерес – всё тащу в дневник.
По временам мелькает перед носом белая поддёвка – Аккуратова садится, приподымая платье. Уж лучше бы вовсе не видеть эту каравеллу Колумба с кормой[113 - Корма – задница.] шире клумбы!
Медведев читает её заметку и выговаривает:
– Не «Началось сооружение», а «Начато сооружение». Так надо.
– Всё закавыка в -лось. Люди ведь строят! – вскакивает Татьяна. – Я всегда правлю: «не началось», а «начали».
Владимиру Ильичу тоже, глядя на начальство, хочется ввязаться в дискуссию:
– Разве можно сказать «Изготовили 100 тонн стали»? Изготовить можно машину, а сталь плавят.
Бузулук звонит на междугородную телефонную станцию:
– Девочки! С послепраздничком вас! Как нам вытащить на редакцию Кривой Рог?
– Какой лисий голос! – восхищается Артёмов.
Я выстриг из липецкой газеты за 22 апреля на всю страницу две красные строки:
Ты всегда с нами,
Наш дорогой Ильич!
Вырезку отдал нашему Ильичу со словами:
– Это о тебе персональный гимн.
Он лишь довольно хмыкнул.
Бузулук:
– Ну, я понёс заметку Лю Сяо Ци (Люсе Ермаковой на выпуск Б).
Люся пришла с Олегом и спрашивает:
– Где ваш вождь и слегка учитель Новиков? У него моя зарплата.
– Неужели вам, – усмехается Медведев, – почти главному выпускающему, нужны деньги?
Ермакова полуобиженно:
– Зачем так жестоко смеяться? Надо мной уже смеялись.
– Кто?
– Общественность?
– Когда?
– Намедни.
– А у нас Калистратов пропал. Три дня не работал до праздника. Нет его и сегодня. Говорили, что в подмоге у Смирновой. Спросил её. Отвечает: «Никакого Калистратова у меня нет».
Бузулук горько вздыхает:
– Что вы хотите взять с лодыря необученного?
– Его учить дороже обойдётся, – уверяет Медведев. – Такого работника надо уволить.
Артёмов уходит и предупреждает: