– А всё же Федорчук неприятный тип. Откуда он?
– О-о!.. Всю жизнь он был кагэбэшником. Ловил и к стенке ставил золотоворов. Кагэбэ его испортило. Сидоренко встретил его где-то на прииске, где золото рыли в горах, и взял. Мужик ещё тот! Повышенной прооходимости!
– Это я заметил. Он хотел забрать мой материал. Сказал мне: «Вы не справились с заданием. Плохо написали. Вот напишу я, завизирует министр, а вы дадите. В противном случае ничего не дадим». Я ему: «Материал читал первый зам. Дал добро». – «Я доложу министру, что отдельные члены коллегии недобросовестно относятся к своим обязанностям. Он ему даст добро! Всё у вас не то».
– Он тут отколол номер! Всё министерство сообща готовило доклад министру на торжественном собрании. А он тайком, подпольно готовил свой доклад. План Федюни: общий доклад забрить, а свой подсунуть министру. Узнал Евсеенко. Вызвал к себе Федю, выматерил – выскочил от Евсенки Федяшка синий. Шёлковый стал. Типяра ещё тот…
3 апреля
Живи!
Кусково. «Русский Версаль».
Рассветная аллея, пятьдесят шесть…
Кусково рушат.
Скоро здесь радостно зашумит молодой парк.
А пока тут колобродила озорная жизнь.
А пока здесь ещё вечно хмурился ветхий бревенчатый домок, в котором я без малого за восемьсот рублей купил пенал. Два на восемь. Не сантиметров. А всё же метров.
С печным отоплением.
Случалось, в сильные морозы я ложился одетым, стянув уши шапки под подбородком тесёмкой.
Утром я умывался толстой пластиной льда, за ночь нарастала в ведре. Ведро с питьевой водой стояло у двери на табуретке.
Трёшь, трёшь лицо ледышкой, возьмёшь слегка подзавтракаешь. Погрызёшь ледышку и аллюром на службу.
И всё равно мило мне моё дупло.
Совсем не то что раньше…
Пеналу своему я радовался.
Перекрутил кое-как последнюю зиму и задумайся. Надо кое-что довести до ума в моей норке.
А то старуха хозяйка, большая древняя баловница, ни дня не работавшая нигде и даже не имевшая своей трудовой книжки – жила на иждивении мужа – и так не раз кидала мне в шутку:
– Толя! Это не дело, что ты шпионом пробираешься в свой пенал через мою комнату. Вход через перёд хозяйки! Нехорошо-с. Руби себе отдельную дверь в свою Европу!
Вход через чужую комнату – это не дело. Надо вставить свою отдельную дверь!
У меня было два окна и в одно я взялся врезать дверь.
Вынул оконный проём и ржавой ножовкой, отыскавшейся на чердаке у хозяйки, я стал резать брёвна в стене, лежали ниже окна. Брёвна дулись толсто, а ножовочка-коротышка была всего в две четверти, и она, когда я пилюкал, даже не высовывала своего горячего носа из бревна.
Пилил я, пилил и вдруг бах! – просвистел мимо чурбачок, чиркнув меня по верху уха.
Я огляделся и обомлел.
Чурбачок этот был куском бревна, который лежал в верхнем венце над окном.
Видимо, бревно было коротковато, его нарастили этим куском. За долгие годы притёрся он, лежал тихо и даже не подал голоса, когда я убрал проём.
И вот – ахнул!
Всего в сантиметре каком стоймя прожёг мимо моей головы.
Этот сантиметр и спас меня. Не будь его, чурбак тюкнул бы меня по копилке.[109 - Копилка – голова.] А это уже чревато… Навсегда бы припечатал к будущему порожку. Я не успел испугаться. Сейчас смотрю на него и меня одевает страх. Я цепенею. Молча беру три кусочка сахара и передаю хозяйке:
– Отнесите вашему пёсику Байкалу. Пусть скушает на помин было не усопшей моей души.
Меня не отпускает мысль, каким чудом я уцелел. Почему чурбачок не угодил в меня? Почему промазал? Почему не стукнул?
Ну что ж гадать? Стукнул не стукнул…
Раз расхотел стукать, надо тянуть жизнь дальше.
Живи, панове!
19 апреля, воскресенье
Хулиганистый чурбачок
Взял отгул за прогул на выпуске. Вожусь с дверью.
Со стула вправляю хулиганистый чурбачок над дверью. Он вроде вошёл на своё место. Да я не устоял, рухнул со стула. Зацепился за гвоздь в стене. Разодрал ладонь. Плеснул йода и в медпункт.
– Где работаете?
– В ТАССе.
– Это где же?
Медсестра трудно записывает под мою диктовку по аршинной буковке:
– Т… А… С…
Я в нетерпении:
– Добавьте ещё одну С. Больше не будет.
Вернулся в бинтах.
Снова лезу на стул и снова падаю.