Медведев уставился на Молчанова:
– Что, наш жених без шапки?
Кто-то хохотнул:
– Он её в руке держит. Бережёт. Боится, на голове она застудится!
Последним вскочил в автобус преподобный Терентьев. Стандартно вскинул руку:
– Здравствуйте, борцы за народное дело!
Мы отъехали.
Весь автобус молчал. Лишь временами раздавалось лошадиное ржание Беляева. Чувствовалось, что едет он по принудиловке.
Сразу после кончины Китаева зам Генерального Сергиенко подписал приказ: похоронить на средства ТАСС. Работавшие с Виктором Ивановичем должны были как обычно взять на себя похоронные хлопоты.
Начальник Китаева балагур Беляев наотруб лупанул:
– Мне некогда! Я не могу!
Глядя на Беляева, открестился от похорон и его зам подхалимный лукавка Терентьев.
Тогда Сергиенко звонит Колесову и требует, чтоб тот создал комиссию по похоронам. И потребовал, чтоб именно Беляев возглавил эту комиссию.
Вот теперь он по приказу сверху и «возглавляет» дурачась, как бы показывая: я не хотел – вы заставили. Вот и получайте в ответ.
Первый медицинский институт.
Покойницкая. Высокая и узкая.
В приоткрытую боковую дверь я вижу, как студенты-мясорубы четвертуют тела. Практикуются.
Мне становится не по себе. Я опускаю голову.
К открытой двустворчатой двери подправляется задом автобус с чёрной полосой.
Вот и Виктор Иванович.
Дебелая баба в халате равнодушно укладывает цветы у лица, на груди, вдоль рук. Виктор Иванович весь в цветах. Видны лишь лицо и седая голова.
Тассовцы томятся у гроба, ждут не дождутся, когда же ехать. Наконец они хватают гроб и быстро запихивают в автобус.
Первым идёт автобус с гробом. Мы, тассовцы, едем за ним. С первого сиденья я тупо вижу, как впереди холодно вертятся колёса автобуса с чёрной полосой. Живые едва выскакивают из-под колёс с мёртвым. В автобусе у нас тихо. Слышен лишь грохочущий бас Беляева. Он отдаёт свой долг гражданина.
Донской крематорий. Во дворе молодые ели с подушками снега на них. Кажется, они скорбят. Кругом разлита печаль. Из трубы идёт дым. Вот где воочию убеждаешься, что все мы чадим, коптим небо. Вечно будут светить живым неугасимые огоньки коммунизма.[108 - Огни коммунизма – крематорий.]
Гроб проносят в центр великолепного огромного зала. Ставят на пьедестал, окруженный мраморным барьерчиком.
Оглядываюсь. В глубине зала виден орган на сцене. Слева мраморный бюст архитектора Осипова, автора этого крематория, открытого в 1927 году. Осипов был тут кремирован.
Поднимаются на сцену две слепые женщины. Играют на скрипке и органе.
Люди проходят за барьер. Прощаются.
– Все простились? – сухо спрашивает служивица.
Молчание.
Дёрнулся свет, что-то дрогнуло, и пьедестал с гробом под звуки органа стал опускаться. На секунду я увидел пропасть, куда уносило Виктора Ивановича.
Эту пропасть с обеих сторон стремительно закрывают две створки тёмного бархата. Сбежались и дрожат.
Вера, супруга Виктора Ивановича, повисла на барьере, простёрла руки к ещё дрожащему бархату.
– Витька ушёл! – раздался её дикий вопль в мёртвой тишине.
У автобусов долго судачили.
Начальство не захотело ехать на поминки. Партвождь Шишков тут же сбежал. Остальные доехали на автобусе до дома Китаева. Родственники вышли. В автобусе снова поднялся базар. Идти не идти на поминки?
– Эх! – вскинул кулаки Бузулук. – Люди вы или кто? Пошли скажем Вере слова утешения!
Медведев чуже ему буркнул:
– Скажи от нашего имени. Мы доверяем тебе.
24 декабря 1969
Всепланетный плач
Бегу на работу вприпрыжку. Так мне хорошо.
А хорошего-то ничего. Только сегодня узнал, что должен был я дежурить вчера на главном выпуске. Да запамятовал.
Вызвал Фадеичев и велел рисовать объяснительную.
Я такие штуки ни разу не писал.
– Ну чего ты, пане, повесил нос? – тряхнул Олег меня за плечо. – Садись рядом. Я помогу. Уже штук шесть нарисовал. Поделюсь опытом.
Он пишет от моего имени.
Заместителю главного редактора ГРСИ
Фадеичеву Евгению Михайловичу от литсотрудника РПЭИ Санжаровского А.Н.
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА