Он брызжет ядовитой слюной из стального цельно-металлического рта. Лицо – жевал верблюд да выплюнул – стакановца. Глазки бегают…
– Помочь бы не грех…
– А почему мы должны вам помогать? Вы здесь год. Но разве сравнить вас с Димой Дмитриевым. Специалист!
Жить тоже негде. Хоть в сарай иди живи.
– Так я уже живу в сарае! Я ж за выездом прошу…
– Люди по пятнадцать лет ждут за выездом.
– Им есть где жить.
– Ну почему я должен отдавать вам квартиру?
– Да про какую вы квартиру? Всего-то надо подписать заявление в райисполком.
– Ну… Раз вы пошли через голову…
Оказывается, вон где собака зарыта. Сам гневается, что его обошли.
– Давний тассовец Петрухин, – мямлю я, – посоветовал идти сразу к Шабанову.
– Подумаешь! Петрухин тут фигура!
И в его гневе я слышу подтекст: здесь фигура я!
– Я письма в райисполком не задерживал, – гремит он. – Это массы. Местком. Партком. Скажите Серову, пусть он на собрании разберёт ваше заявление и будет ли разбор в вашу пользу? Попросите! – прищурил он холод в глазах.
Он так быстро говорит, что два ряда стальных зубов постоянно обнажены, вразбег мечутся навстречу друг к другу и сливаются в один ряд высоких блестящих бивней.
– Ха! – выпалил он. – Дайте ему! А чем хуже Дмитриев?!
– Это вы уже говорили.
– Я в «Правде» проработал шесть лет! Даже в «Правде» только через пять лет дают за выездом, если ЦК вас приглашал на работу. Вас ЦК не приглашал! У меня, – смотрит на часы на стене, – в три планёрка у Лапина. Хоть пойдите к самому Сергею Георгиевичу… Не даст!
Снова грести к Серову…
Как-то я должен был делать с ним материал с актива станкостроителей. Он заболел. А в авторы я всё равно сунул и его. Угрёб он халявную десятку. Сейчас и я получил от него. Только не той монетой он мне отблагодарил, ой, не той…
23 сентября
Своя хата
Нотариальная контора на Кирова, 8.
Рань.
Я первый в очереди на приём.
И чего я тут забыл?
Свою хату.
В ТАССе вроде побежали мне навстречу. Партайгеноссе Шишков вторично отдал мне мои бумажки по жилью со словами:
– Ну, Толя, теперь всё у нас в порядке. Подписал треугольник. Как положено. Беги в райисполком. Добивайся!
Прибежал. Добиваюсь у зама Азарова.
– Для порядка, – сказал он, – мы можем принять у вас документы. Да толку… У нас десять тысяч очередников. Вы в Москве чуть больше года. Ну подумайте, когда вам улыбнётся ваша комната за выездом?
– По-моему, никогда, – выразил я предположение.
Он вздохнул… Я вздохнул…
Обменялись мы глубокими вздохами и расстались.
Послушал я Азарова и склеил крылышки.
Что же делать? Ныть-скулить на всех углах о несчастной доле?
Ныть нас не учи. Сами тут академики!
На ТАСС никакой теперь надежды. Надо самому крутиться!
И я закрутился.
По объявлениям изрыскал пол-Москвы.
И наскочил на своё.
На стене Казанского вокзала увидал замытый дождями сиротливый клочок бумажки. Трепеща на ветру, клочок с улыбкой сказал мне, что в Кускове продаётся комнатка.
И набежал на ловца зверь.
Я покупаю сегодня!
Покупаю у брата и сестры Соколовых. Они вместе со мной преют сейчас под чёрной нотариальной дверью.
Всё бы оно и ничего. Да дёргает меня какая-то обида.
– Всё ж таки дороговато, – говорю я. – Восемьсот! Сбрасывайте сотню…
– Чего торговаться!? – пыхнул Николай Александрович. – Это несерьёзно. Договорились же!
– В том-то и дело, что договорились! Вы уверяли меня, что дверь будете делать вы. Двери-то нет. Не в окно же ходить?