Вас приветствует солнцеликая Ялта!

Выполз опять в только что проломленную в шифере дыру. Помято сел на загоравший на крыше перевернутый бесхозный старый унитаз.

Выдержал с достоинством паузу, выкинул вождисто сановитую руку. Подмыло с подвоем читать стихи.

– Сижу я один
На краю унитаза,
Как горный орёл
На вершине Кавказа!

Громогласного Колёку услышала улица. Полилась во двор.

Въехала за компанию и хмелеубочная. Дежурный милицейский луноход.

Хмелеуборочная остановила свет на Колёке.

– Ти… За подсветку благодарствую! Но где долго не смолкающие апло… дис… мэнты, не шутя переходящие в бурную, извините, овацию? – вставая, поджигательским голосом вопросил Колёка.

В следующее мгновение двое из толпы бережно опустили Колёку в руки ментозавров. Те бережно повели его к машине.

Встречно открылась дверца.

Её чёрный простор закрыла собой, крестом, раскинув руки, Капа. Невесть откуда и выдернулась!

– Н-не д-дам!.. Н-не п-позволю!.. Т-только ч-через м-мой т-труп-п!..

Усталый голос из машины:

– Берите и труп. В аквариуме[45 - Аквариум – помещение для задержанных в милиции.] места хватит и этой рыбке.

Из недр машины её вежливо приняли под мышки. Осторожно втащили на крайнее сиденье.

В луноходе Колёка как-то разом сварился.

– Не м-могу… Спать хочу… Голова в штаны падает…

Он заметно сбросил куражливые обороты. Еле выбормотнул:

– Зоркость глаз и твёрдость духа
Придаёт нам бормотуха-а…

И всё. Заснул. Как отрубило.

В отделении, как ни тёрли ему уши, как ни трясли – не проснулся.

– Не тиранствуйте над человеком! – всплыла на дыбки Капа. – Я от-т-твечу… Ну… Врезались в винишко… Ну и что? С горя, граждане! У меня горе на горе намазывается… Как масло на хлеб… Горе на горе… Горе на горе… Отдыхающие-здыхающие сбежали и не заплатили… Крючки… Ну не горе?.. С горя съездили в Бухару…[46 - Съездить в Бухару – напиться пьяным.] Приняли маненько… По красненькой на носик…

– Оч-чень мало… Ваше имя, отчество, фамилия?

Сказала.

– Адрес?

Подвигала плечом:

– Крым!

Показали на Колёку:

– А он где живёт?

– У меня на квартире.

– Кто он вам?

– Кто же… Квартирант… Не верите? – Капа живо-два подняла Колёку в ранге: – Н-ну… муж… Муж! Муж вас устраивает?

Их оштрафовали на сто рублей и отпустили.

Была уже глубокая ночь.

Город спал. Спало и море; сонно ворочалось у берега чёрным медведем.

Долго брели они молча. Тупо пялились под ноги.

Первым не вынес молчанку Колёка. Понуро глянул на худую слепую луну-беспризорницу с острыми рожками. Постно приобнял за плечо Капу.

Капа не воспротивилась.

Колёка тоскливо зажалобился:

– Весь город спит.
Не спит одна тюрьма,
Она давно проснулась.
И больно, больно сердце заболит,
Как будто к сердцу финка прикоснулась.

Дёрнулась Капа, сошвырнула с плеча его тяжёлую прохладную руку.

– Закрыл бы свою пустоговорилку… И чего нести такую бурость? Где сору-то этого насобирал? Откуда у нас тюрьма?

– Всё равно это дело не меняет… Накрыть таким наглым штрафом… Чтоб я ещё хоть разок покеросинил?.. Ни-ни! Ни каплюшки! Отныне у меня неизлечимое ОРЗ![47 - ОРЗ – Очень Резко Завязал.]

– Обещаешь ты горячо-о… И на том спасибо.

– Пожалуйста! – в поклоне приподнял Колёка воображаемую шляпу. – А я с претензией… Удивительное у вас отношение к почтенным гостям города… В трибунал мчали с комфортом на персональном везуне… Накололи на стольник и шварк на улицу. Ни хераськи себе! В глухую ночь на одиннадцатом номерке чеши до хаты. Никакого почитания!.. За собственную стошечку! Так лопухнуться… Ну да обезьяна тоже с дерева падает…

– И часто? – подкусила Капа.

– Разно…