Вас приветствует солнцеликая Ялта!

Ушло тёплое солнце. Разъехались отдыхающие. Городок как-то ужался. Посмирнел. Попритих.

Наконец-то Колёка с Капой перекочевали из-под кухонной крыши в дом, в свою единственную комнатку.

Казалось, радуйся-цвети, ан на?!

Поймала воробушка, забеременела Капа. Засобиралась в больницу.

– На разминирование[61 - Разминирование – аборт.] отбываешь, – затужил Колёка. – Тебе-то там помереть не дадут. Накормят. А я как? Подыхай?

– Не паникуй, неумейка. Не переживай. Я выписала тебе, утюжок, из заморья первоклассную повариху. Сегодня вечером к тебе припожалует чудненькая девочка Ласка. Пятнадцать лет… Здоровски готовит…

– Это действительно чудненько… Только имя какое-то… Не нашенец.

– Понятно, не твоё. Болгарское… Ласка… Что ж странного? Вот отца моего звали – натощака не выговоришь! Родился вскоре после революции. Время энтузиазма. В чести были Вилен, Виленин, Вилор, Ким… Мой – Гоэлро… Капитолина Гоэлровна Пышненко. Эту свою девичью фамилию в замужестве я не меняла. Всю жизнь я Пышненко. Звучит?

Колёка умученно улыбнулся. Подумал:

«Пока эту ночную соску обойдёшь, бублик съешь…»

Спросил:

– После рогачиков дня три прокантуешься в больнице?

– Не больше.

– Не залёживайся там… А то мне одному… Подумал: «Хоть садись на диету соус дроче[62 - Соус дроче – онанизм.]!» А вслух спросил: – И у кого ты на этот срок арендовала эту приходящую нянечку Ласку?

– У себя… Моя дочка…

Колёка отшатнулся.

– Дочка?! Не надувай уши ветром… И ни разу не сказала?

– А что говорить, когда нечего говорить? У меня их двое аж… Родик в Таганроге… В техникуме… Мальчуга с задачей…[63 - С задачей – хитрый, скрытный.] Лето отжёг у друга в деревне. Из деревни снова катнулся в техникум… Ласка здесь. В училище. Старательная, как пчёлка… Живёт у тётки. Тётка не сдаёт углы. У неё посвободней. Там и толкётся в трудах лето-осень…

– Ребятёжь-то папаньку знает?

– Ой, спросишь… Знала б хоть маманька! – в смешке отстегнула Капа и покатила с наговором на себя: – Этих бездомных купоросных активистов навродь тебя эсколь за сезонишко проскакивает?.. Ты ему угол за трояк на ночь, а он тебе целое дитятко навеки… Ой, дурёка, болтай! Разводи хлёбово боле… Чего под случай не наплетёшь на себя и под себя… Ну, наварила чепухи на постном масле! Хватя… А то понравилась игрушка – бить лбом орехи… – Капа помолчала, вздохнула. – А девулька у меня серьёзная. Не набалованная. Вся в отца. В Менделейку…

– Слушай! А как ты со своими Лаской да Топой очутилась в Ялте?

– Ну-у… Случай подвёз! Ухохочешься. Как-нибудь под момент расскажу. Но не сейчас… Слушай про Ласку. Это важней… Девочка не набалованная. Не на что да и некогда было баловать. Откровенно, Ласка не знала детства. Жила больше на воде… Единственная игрушка у неё была связка бигудей, всегда полная моих волос… А вот выросла. Учится, работает… Дожила б до возраста. До взрослого ума без беды… Каюсь, прятала от тебя… От бомбардира… А вот по горячей нужде оставляю вас двоих под одной крышей… Оха… Ты от беды ворота на запор, а беда через забор… Не обидь… Будь человеком. Не обидь… Ведь что ты ешь, зарабатывается и её честными детскими руками. Не обидь… У тебя у самого дочки… Понимай… Я мать… Учую если что… Ну, заглянул ты в моё лукошко,[64 - Заглянуть в лукошко – узнать о ком-либо самое сокровенное.] всю теперь меня знаешь, как свою руку… Смотри… если что… Не знаю, что и сделаю с тобой… Не обидь, малышок…

Капа показала Колёке карточку дочери.

– А я думаю, – грустно сказал Колёка, возвращая карточку, – как бы она не обидела меня самого.

– Это как? Туману подпускаешь.

– Это я и себе не объясню…

Колёка боялся этой девочки. Боялся её молодости. Боялся её свежести. Боялся её радостной неотразимости. Он не мог понять, почему он стал её бояться, едва увидев её фотографию. Он ещё не видел Ласку вживе. Но уже боялся и ничего не мог с собой поделать.

Проводил он Капу до больницы и тут же вернулся.

Синяя дверь их кухни была до пятки открыта.

Он вошёл.

Он увидел её – она чистила картошку – и понял, чего он так боялся. Она была так красива, что он замер с широко раскрытыми не то страхом, не то изумлением глазами.

– Что вы так смотрите, дядь Коль? – простодушно спросила она. – Глазики не выроните?

У него хватило сил заставить себя насупиться. Он подрубленно сел на кушетку.

– А-а! Вам ску-ушно! – весело сыпнула Ласка. – Ну, тогда развейтесь. Гляньте…

Ласка показала на газету, лежала возле Колёки на кушетке. Он развернул газету. Брошюрка.

– «Профилактика стресса свиней при их перегруппировках и перемещениях», – еле прожевал он название брошюрки, и мрачность его несколько убыла. – Интере-есненько… А автор кто?

– Эм Луговой. Вот же на обложке! А гляньте, что стоит в скобках на последней страничке.

Колёка перекинулся в конец.

– Хэх!.. Луговой – псевдонимко. А настоящее имечко в скобочках уморное… Ферштейн Мойше-Дувид Иойнов-Янкель Мисаилович!.. Мне картошки дашь добавку. Не евши прочитал! Последнюю положил силу на что… Тэкс… кэкс… Тебе что, хрюшкины стрессы по ночам пятки щекочут и спатушки не дают?

– Да ну!.. Эти стрессы мне в нагрузку пихнули… Бегу по команде к вам. На лотке моя мечта. «Легенды Крыма»! На литкружке мне докладывать о крымских легендах и на! Лежат!

Колёка раскрыл книжку легенд.

– На восемнадцатой «Как возникла Ялта». Наша Ялта! Прочитайте.

Колёка послушно пролистнул несколько страниц.

«В далекие времена, – читал он, – из Константинополя, столицы Византийской империи, отправилось несколько кораблей на поиски новых плодородных земель. Нелёгким было плавание, потому что штормами и бурями встретил мореплавателей Понт Аксинский – Черное море. Но не стало людям легче и тогда, когда утихла буря. На волны опустился густой туман, он закрыл и горизонт и море…»

Колёка не заметил, как руки сами собой опустились, и он поверх книжки оцепенело уставился на Ласку.

Она смешалась. Но ничего не сказала. Спросила одними глазами:

«Что вы смотрите так, будто голодный кот встретил мышку?»

«А как прикажете смотреть голодному коту, когда мышка сама прэлесть? – спросил он тоже одними глазами.

«Мне кажется, в вас есть какая-то тайна…»

«Мне тоже так кажется… Человек без тайны беднее, чем без имущества. Я вижу, вы умница. Это не порок. Даже красавице, такой ягодной хорошке, как вы, ум не помеха… Давайте не ссориться. Влюблённым ссориться всё равно что резать воду ножом».