Вас приветствует солнцеликая Ялта!

Сиропное плетение словес ложилось ему на душу подорожником.

Желая набавить себе значительности, он мягко и вместе с тем строго, почти клятвенно возгласил:

– А работать я буду, крокодил меня без соли съешь! Не собираюсь я тут торговать загаром на пляже… Я уже ломом ломлю. Мысленно! И в таком русле… Надо нам ухорошить обряд разлучения квартирантов с тити-мити. Надо сделать его изячным, напористым, утончённым. Этаким молниеносным фейерверком! Ты, Ка?пушка, не обижайся… Ты ввела в абсолют… Ждёшь, пока тебе сами поднесут. А разве вымерзли забывчивые? Вон вчерашняя пьян кудрявая… Лихо подколола! И пойди пожалуйся… Сначала найди их. А где искать? Ка-ак искать? Я вношу рацпредложение. Уговорились: в час заезда манюшки на бочку! Все! По час отвала. И ты спокойна… Для полной красочности обряда в нём пока не хватает меня. В тот момент, как ты запеваешь о тугриках, я, этакий ковбойка, этакий супер-гагантик весь в коже, весь на кнопках, на молниях, на заклёпках, в шляпэ с загнутыми полями, подкатываюсь небрежной, слегка развинченной походочкой, становлюсь позадь тебя, опускаю лицо к твоей русявой головушке и счастливо так провозглашаю: «Вас приветствует солнцеликая Ялта!» Потрясная картиночка!.. Вряд ли у кого качнётся гнилая мыслюха не выдать тебе сразу всё под полный расчётишко. А отдавши, может и не залетать на ночь. Это нас не колышет. Платить оно всегда как-то неинтересно. Убыточно. Вон бабайка что молотит: «У моей у товарки дочкя в Москве. Однокомнатная кватира. Плотють государству всего ничего. А Капка с меня с Алёнушкой – одну койкю займали у сарае, тепере в прихожалке тож мнём одну, – а Капка за одну ночкю лупя с нас, лихоманка тя подхвати, те жа деньжонки, что в Москве за цельнай месяцок!! Тут за ночь, а там за месяцок!!! Так то ж Москва! Учти!»

– Оха-оха-оха! – набутусила Капа губы. – Мы про людей говорим, а они ночей про нас не спят… Ну и везла б свою астму в Москву. А то что-то припёрла сюда. Всё с неё толсто берут… Конечно, в дорогу на тот свет пиастры тоже нужны… Всё! Я эту бабку с внучкой сегодня же выстегну из своих хоромов!

– Ну-ну! Зачем же так крутко?

– Пускай не таскает про меня грязь по двору. Пускай наищет себе бесплатную квартирищу! Всё! Бабкин вопрос закрыт. Завтра её тут не будет! И больше об этой бабке ни звучика! – властно пристукнула Капа ладошкой по столу. – Вернёмся к своим бараньим делам…

– Капуль! Да ты что? И старуху жалко, и внучку… Потерпи, милушка… Я больше тебя ни о чём не буду просить… А тут сжалься, радость ты моя всепланетная…

– Ну, разве что ради тебя… Ладноть. Пусть пожуют ещё моей доброты. Потерплю какие тут две недельки… Вернёмся к своим колючкам… Ты, малышок, безразговорочно прав. Обряд надо срочно менять. Хватит ронять угольки себе на ноги.

21

Целыми днями Колёка прел на кухне.

Нет, не ел он целыми днями. Целыми днями валялся он на кушетке под телевизором. Воистину, «хорошие мужики на дороге не валяются. Они валяются на диване».

Смотреть телевизор стало для него обязательным как работа. Если вы приходите к себе в должность, скажем, к девяти, то у Колёки она начинается на два часа раньше и без выходных. К семи он уже выбрит, умыт, торжественно сыт.

Включает, ёрш держит вперёд.[59 - Ёрш держать вперёд – важно держаться, зазнаваться.]

И только взаполночь подчинится грозно мигающему из самой из Москвы приказу «Не забудьте выключить телевизор!» Выключит уж. Сделает одолжение.

По двору прошелестел слушок, что Колёка помешался на телевизоре. Так Колёка чуть было не умолотил в гроб соседа. Не пускай опрометчивую молву!

Драчливый Колёка не может без синяков. Как без медалей.

Тут его не удержало и то, что он без прописки и нигде не работает.

Все почему-то считают телевизор бездельем, в стаж в трудовой не вписывают. Это, думает Колёка, полнейшее безобразие. Ну ведь сказано же: «Если зажигают звезды, значит, это кому-то нужно».

Тянем параллель.

Раз по телевизору вам показывает сама Москва, значит, это тоже кому-то нужно? Нужно! Обязательно нужно! А как же?!

Иначе что же будет, кинься все врассып кто куда по так называемым работёнкам, а к телику к семи ноль-ноль никто ни ногой?

А на что ж тогда старается-показывает сама Москва? Для кого бьётся? Неужели это никому не нужно?

Выходит, Москва не знает, что делает?

Звёзды зажигать надо. А святое слово Москвы слушать не надо?

Концы с концами не состыкуются…

А вдруг там что-нибудь да такое? И ни одна холера не знает!

Колёка жертвенно смотрит за всех от и до. Пока из самой из Москвы не прикажут отключиться.

И из всех этих смотрин он вылавливает себе порядочную пользу.

Не давится в автобусе.

Не занимает где-то чьё-то место. Может быть, именно ваше.

Вам на вашей работе платят, а Колёка корячится на кушетке безвозмездно. Как это со счёта столкнёшь?

Да, работёшка тягостная, утомительная, на полный износ. Даже порой некогда сбегать сменить воду в аквриуме.[60 - Сменить воду в аквариуме – помочиться.]

Но он не бросит такую работу, будет продолжать вкалывать как сто китайцев. Он злой патриот своего теледела.

И сам по себе разговор о любом прочем занятии он считает просто надуманным, непристойным.

Его раздражало, что в ряду кухонек одну комнатку, крайнюю, оккупировало бюро по трудоустройству.

Народище волнами хлещет туда-сюда, туда-сюда.

Ну, чего шлёндать? Сиди дома смотри, припнись к делу. Так нет, им прижгло в бюро бежать.

Въехал он в каприз, по ночам вывешивал у входа во двор объявление «Бюро переехало» и гнал-показывал стрелкой в сторону моря.

Однако народ всё равно валил именно сюда, валил, валил.

Смирился Колёка с этими толпами во дворе. И всё ж он этим бродягам подсолил. Не мешай спокойно смотреть! Сбегал в телеперерыв в гравировальню, вернулся с роскошной дощечкой

КАФЕ ЗАКРЫТО.

ИЗВИНИТЕ,

У НАС УЧЕТ.

Навесил на двери уборной, и народишко, что подлетал к ней, ещё сильней зажимал кулаком в себе горячую точку и мелкой, извинительной рысцой потешно перебегал в соседний двор.

Иногда днём, опять в телеперерыв, Колёка утягивался в город подвитаминиться. Рвал инжиры, что свисали на тротуары из-за оград.

Ему нравились подвяленные, сомлелые на солнце инжиры.

Любопытная кадриль.

Пока плод зелёный, он стоит на веточке прямо, как свеча, а созрей – свисает набок, вянет и всё больше напоминает уполовиненный бурдючок с вином.

22

Щедрое южное лето отпылало. Сонно, незаметно слилось и пол-осени.