Присутствие зрителей подогрело игроков.
Тот, что помоложе, энергично сунул своего ферзя в серёдку доски с аварийным криком:
– Мат!
Грузину постарше думать как-то не терпелось.
Он схватил своего короля и торжественно, с ликующим пристуком водрузил впритык к чужому ферзю.
Тоже с ритуальным криком:
– Атэц!
Начался объединённый крик. С обменными тычками. Они как бы отталкивались друг от друга.
И с поминанием мамы во всех падежах.
Причём несчастная мама поминалась исключительно на русском языке. Похоже, в знак глубокого уважения к русским гостям.
У нас прокис интерес к их борьбе до королей,[383 - Бороться до королей – играть до полной победы одной из сторон (в шахматах).] и мы утянулись в соседний вагон.
Кроме нас теперь во всем вагоне была лишь одна-разъединая дебелая тетёха с толстым властным лицом и с причёской «Куда хочу, туда торчу!»
Мы сели поближе к ней и, не убирая глаз с окна, жаловались меж собой. Что же мы сели без билетов? А ну ревизор?!
Тетёха с лукавой бесшабашинкой послала нам короткий вопросец в разведку:
– Сталин жывёт?!
– Ну! – в тон ей дуря резанул я, лишь бы отвязалась со скользкими наскоками.
Тетёха младенчески воссияла.
Что хотелось бабе, то и приснилось!
– Маладэц, генацвалико! Сиди спокойно. На билэт нэ волнуйся! Ти идёшь на мой страна – правилно знай моя язик! Я на твой доме знай твои езык. Консэнсунс, да! И рэвизор ти не бойся. Здэс рэвизор я!
А чтоб я не засомневался, кто именно, она приложила лопатную ладонищу к гренадерской груди.
– А эсли придёт эта… – она ужала плечи, сгорбилась, нарочито затрясла рукой и сделала ею несколько тех движений, какие обычно делает ревизор, пробивая дырочки на вашем билете, – так ми эго машинку эту, – она опять пожамкала рукой, – вибросим чэрэз окно вмэстэ с ным! Нэ бойся!.. Он придёт на вагон… Ми луди добри… Пустим… Пускай эдэт, если хочэт. Но молчи. Тыхо, бобик! Эсли скажэт: давай покажи билэта, я скажю эму културно: сначал ти давай покажи свою билэту! Сам бэз билэт, а с тэбе требуэт! Покажи, нахал, свой! Он всё равно ничэго не покажи. Нэту! Сама зайка-замазайка!.. Ти бэз билэт, он бэз билэт… Какои разница? Ми эму эсчо здэлаем крупни штраф! Нэ бойся!
И, право, безбилетные страхи как-то сами собой отлились.
Мы с Валентиной плотней, надёжней подсели к окну.
Боже, что за небесные места!
Где ещё увидишь такие картинки?
Долго ли, коротко ли мы ехали…
С обрыва мальчишка махал поезду рукой.
На какой-то миг наши глаза столкнулись.
Малец зверовато дрогнул, подхватил с земли каменюку и запустил в нас.
Едва удёрнулись мы за вагонную стену, как окно с гремучим звяком ссыпалось на пол.
Ну паршивец!
Неужели мои рыжие усы так подожгли этого загорелого тимуровца?
Поезд, слава Богу, не стоял на месте, знай себе шёл, и жарившие вдогонку камни уже не нагоняли нас.
– Перегрелся паинька на кавказском солнышке, – промямлил я.
Наша спутница вяло подставилась сквозняку, что туго ударил в разбитое окно.
– Хатэл – махал… Хатэл – кидал… Чито хочешь, генацвалико, дэлай… Пэрэстройка!.. Камни, пожалюста, бэй!.. Сразу нови воздух пришла!
Она лениво загребала рукой к себе воздух и больше ничего не говорила.
Скоро мы пристыли где-то посреди двора.
Из соседних вагонов ватно вышли распаренные парни.
Пали на травку отдохнуть.
Бычок рядом перестал собирать травку.
С верёвки в панике пялится на них.
– Почему так долго стоим? – допытывается нетерпеливый молодой голос. – Что стряслось?
– Страшная чепешка. Это до скончания века. Авария! Проводница попала под машиниста. Пока вытащат из-под этого разврателли…
– Не вяжи чего зря. Машинистик в очереди за картошку героем бьётся!
Я перешёл к окну напротив.
Знакомый пейзаж.
Мерия!
В этом местечке жила русская лётная воинская часть.
У ларька очередина в три обмота.