– Замечаточно… – оправдательно шепчет хмырик. – Спасибища вам, Михал Сергеич, за предупреждение, что в ближайшие год-полтора всех нас ждут трудные времена. Господи! Что мне год-полтора, когда у меня есть целый мешок картошки! Что всем нам год-полтора, когда мы целых семьдесят три откуковали! Хватили мурцовки![387 - Хватить мурцовки – хлебнуть горя.]. Как «Отче наш» заучил я наизусть вашу дорогую указивку: «Надо их выдержать, пройти достойно этот крутой перевал в истории страны на пути к её большому и славному будущему». И выдержим, и пройдём достойненько! Не привыкать! И готовы строевым шагом войти-с в ваше славненькое, в ваше светленькое-с. Шаг наработали с семнадцатого. Стаж! Хватит состязаться в мычании! Хватит собирать шерсть с пупка. За дело!!!
– Клоп-демагог! – сердито пыхнул поджара. – Кто за тебя будет подымать твой мешок? Ну… музи-зюзи… Разве что по симпатии к тебе…
Морёный дуб схватил поперёк мешок, метнул к себе на горб.
Машинистик как держался за хохолок, так и держится, дурачась, завис у капитана за спиной.
Все хорошо засмеялись, захлопали:
– Вот так мульти-пульти!
– Вот так муроприятие!
– Стон со свистом!
Так под шлепоток понёс мускулан вразнокачку мешок и машиниста к паровозу.
– Вот «разутой социализм с человеческим лицом»! – крикнул кто-то. – Один везёт другого! Ну, страна мудряков!
Худобкий мушкетёр капитан спустился из кабины.
В шутке кинул наверх машинисту-побродяге:
– За такой стервис с тебя причитается стопарец… Нет! Полный ограничитель[388 - Ограничитель – стакан.] мураша![389 - Мураш – муравьиный спирт, обычно употребляемый лётчиками.]
– Завезу к следующей очереди! Вот мы и пришли к солгасию.
– Лети, муля! Да не проскочи коммуну!
– Так точно,
[390 - Господин.] Спасибо за помощь.
Невесть откуда взялась у магазинчика гармошка, и наш поезд отходил под частушки.
Под окошком плачет нищий,
Подала советской тыщей.
Бросил тыщу на песок,
Просит хлебушка кусок.
Перестройка, перестройка,
Хорошо идут дела.
Даже Рая Горбачёва
Поросёнка завела.
По талонам – горькую,
По талонам – сладкую.
Что же ты наделала,
Голова с заплаткою!
Не пойду я на работу,
А пойду на танцы я.
Нас Америка прокормит,
ФРГ и Франция.
Дальше мы звенели на всех парах без единой остановушки.
Видимо, машинист давно картошки не ел.
Тихое изумление, замешанное на неясной тревоге, не давало мне отойти от окна. За окном встречно текли-лились места родней не назовёшь.
Сверкнула блёсткая петля дороги.
Каждый день во все три года я дважды проносился по ней.
В школу – из школы.
В школу – из школы.
Как заведённый.
Отозвался внизу весёлым, торопливым стуком мост через Натанебку.
Затолпились по обе руки знакомые дома.
Дремотная махарадзевская окраинка.
С ноющим сердцем глянул я на нашу спутницу, кивнул на окно.
– Махарадзе!
Она чужевато поморщилась.
– Генацвалико! Гдэ Махарадзе?
Я показал на мелькавшие корпуса званской чайной фабрики.
– Генацвалико! Махарадзе ми проэхали!
– Не могли мы Махарадзе проехать. В Махарадзе тупик.
– Она тоскливо пошатала головой:
– Эсчо про?шли год проэхали… Эсчо прошли год Махарадзе получил свои стари име Озургети… Вот! Дажэ написали!
Верхом она качнулась к разбитому окну.
Мы как раз остановились напротив вокзалика.