«Как тогда мы поступали?
Как тогда мы поступали?»
Как и ты без дела шлялись
Да язык, как ты чесали.
24 августа 1871
– Вах-вах… – глубокомысленно покачал я головой, прочитав стих.
И больше ничего я не мог сказать.
– «Братки» узбеки убивал нас мно-ого… Спасиб, Россия взял к себе.
– Вам не нравится в России?
– На Россия хороши народ, зато бе-едни, как в Африке… Нас в разни село посилал по пять-шесть семья. Рассэяли, как пепел Индири Ганди по Гангу. Зачэм живи на чужой сторона, когда у тебе эст свой Родина? Зачэм?
– Но ваш поход на Родину – это кровь?
– Да. Но смерт дома лучше, чем живи у чужих. Нас тища и эщё половина тища… Пойдём! Ми устали без дома…
Сухумская электричка явилась не запылилась с опозданием на два часа.
И никто не роптал.
Мы ехали в страну хаоса, где всё смешалось, как в дурном сне.
В Гудауте электричка стала.
Путь перегорожен автобусами.
Что? Почему?
Оказывается, Абхазия объявила независимость, забыв спросить на то высочайшего согласия сухумских локомотивщиков.
А сухумские локомотивщики против независимости.
Быстренько забастовали.
Красный свет зажгли и в ту, и в ту сторону.
Ровно за пять минут до полуночи.
За божескую плату мы добрались на попутках до Пшапи. А наутро одно автобусное место из Адлера в сторону в южную подскочило до 170 рублей.
Ну… До Пшапи допшикали, а дальше как добираться?
Пока голосовали, меня чуть было не забрили в вояки.
И кто?
Пацанва грузинская. Подвалила стадом и сразу хором:
– Слюши! Оставайся давай живи у нас. Жэна будэт на мор купаться, а ти будэшь ночью ду-ду-ду-ду из калашник абхазов с нами косить. Ми им покажэм нэзависимост!
– Милаи! – взмолился я. – Умаяла меня ваша простота. Что поёте-то? Что за фенькин номер? Кто я у вас?
Гост! Сами дорогои чалавэк!
– И что же вы, ханурики, гостю суёте в руки автомат? Заставите бить тех, с кем веками плечо в плечо жили? Не-ет уж! Свои сациви кушайте вы, дружики, сами!
Попутный «жигуль» подкинул нас до Самтредиа.
Ему налево. В Кутаис.
Нам направо. В Махарадзе.
Мы живой ногой на станцию. Может, поезда пошли?
Какой там!
Во все стороны, насколько брал глаз, составы сонно тянулись зелёными хатками.
Бесприютная пассажирская детворня скучно бродила под вагонами. Как куры.
В вагонной куцей тенёшке прели от азиатской жары отдыхальщики. Трёх поворотов не доскакали до моря!
На наш немой вопрос дремавший на вагонных ступеньках старчик буркнул:
– Мёртвый сезон в распале. Восемнадцать тыщ нашего брата вляпалось в самтредский капканище. Тоже нашли игрушку… Свою паршивую политику нашими слезами разводят!
Пикетчики тут скакали за двумя зайками. Поверх расчёта с клятой независимостью им ещё надо выжать из Тифлиса срочную сессию и принять новый закон о выборах. He просто новый, а более демократичный. Более!
Но при чём здесь эти несчастные, замордованные люди с поездов?
Натанеби.
Мы из автобуса – напротив поезд на Махарадзе раздувает пары. Объявляют отправку.
Едва влетели в вагон – двери за нами зло, с шипом сошлись, как бархатные крематорские створки за опускающимся в огонь гробом.
Пустой ветхий вагон скрипел, пьяненько пошатывался.
Было такое впечатление, что он мог вот-вот лишиться какой-нибудь своей важной части, если вообще не рассыпаться прахом.
Мы с Валентинкой таращились за окно на дивы кавказские. Что горы вдали, что сады окрест – всё радость, всё восторг, всё ах!
В вагоне было всего-то два грузина, и те резались в шахматы.
Мы сели напротив.